Братья исправно заносили всех обитателей «Эриду» в свой собственный регистр, добросовестно проводя перепись его граждан. Такой поход помогал вовремя рассчитать необходимое количество корма, лучшее время чистки аквариума, лучше понять, смогут ли мирно ужиться все рыбки между собой.

– Мы почти закончили, когда дядя ушел на инициацию… – Анри приостановился, а Жюль стал нервно прокручивать в руке бокал. – Я тогда не верил во всё это, но все-таки смутно помнил о том, что случилось с дедом, когда он попытался возглавить траст вместо временно исполняющей обязанности Хранителя из семьи Кебе, невзирая на все эти байки о проклятье. Мне было всего шесть, когда это произошло с дедом… Я часто думал, что всё это могло быть всего лишь сном, ведь ему тогда уже было за восемьдесят… Всякое могло случиться, да и всякое могло привидеться. По крайней мере отец убеждал меня в этом. В свои четырнадцать я считал себя достаточно взрослым, чтобы согласиться с отцовскими доводами, но… Я боялся, Жюль, я очень боялся за дядю. Мне нельзя было заходить в общий зал, поэтому почти всё время я провел, сидя напротив входа перед дверью. Помню звук аплодисментов, ознаменовавших начало встречи, потом собравшиеся притихли, и слово взял кто-то один. О чём была речь, мне было не разобрать, но меня успокаивал тот факт, что я не слышу за дверью вскриков. Так продолжалось около пятнадцати минут, в течении которых я отчаянно ждал повторных аплодисментов, которые бы означали, что официальный приказ всё же был подписан. А согласно дошедшим до нас байкам о проклятье, подписание является важнейшим признаком того, что Зиндае принял претендента в качестве наследника.

– Зиндае Кебе, первый Хранитель фонда? – неуверенно уточнил Жюль.

– Да, тот самый, что сначала спас имущество семей-основателей во время войны, за что и был назначен в 1945-м Хранителем всех средств траста и, по сути, главным распорядителем, а затем проклял всех его членов за попытку вести дела за его спиной.

– В уставе траста до сих пор прописано, что лишь Хранитель из семьи Кебе может быть распорядителем средств.

– А если быть более точным, – смотря на огонь в камине сквозь бокал, пояснял Анри. – Наследник семьи Кебе мужского пола. Это по факту и стало лазейкой для семей-основателей, ведь в случае отсутствия наследника мужского пола со стороны Кебе побыть временным Хранителем формально может один из глав семей-основателей.

– И из всех глав семей-основателей, которые пытались возглавить фонд, с тех пор никто не доходил до подписания приказа?

– Если верить тому, что я слышал, то нет. Пара человек успевали поставить часть своей подписи, как и наш дед, что формально делало главой вдову временного хранителя, как это случилось с нашей бабушкой.

– О смерти которой нам ничего не говорили до инициации дяди, – с горечью прошептал Жюль.

– Как я понимаю, они держали это в тайне, опасаясь, что своих претендентов на инициацию захотят представить другие дома-основатели, если им дать время на обдумывание. По этой причине объявление было сделано прямо на ежегодном собрании, за день до инициации. Так как у дяди не было супруги, он мог назначить регентом-хранителем нашего отца.

– То есть подписание – это финальная часть проклятья?

– Мне тогда хотелось в это верить. В прошлый раз, когда я, сидя на том же самом кресле, ждал деда, вместо повторных аплодисментов я как раз услышал вопли ужаса, заставившие меня ворваться в зал и увидеть то, что я тогда увидел. И вот спустя всего восемь лет я снова ждал… Ждал, пока время снова подходило к полуночи, как и в прошлый раз, как и в тех самых байках о проклятье траста. Часы показывали без тридцати секунд полночь, когда я услышал оглушительный звук аплодисментов. Я тогда подумал, что это был самый счастливый миг в моей жизни за последние годы. Я перестал чему-либо радоваться, с тех пор как мамы не стало, но те аплодисменты словно вырвали меня из темноты. Не помня себя от радости, я ворвался в зал, когда на часах с бронзовым спрутом было без пяти секунд полночь. Дядя сначала очень испугался, увидев меня в дверях, но потом тоже перевёл взгляд на часы, и мы вместе засмеялись… Он ведь почти смог… Почти… Секундная стрелка была на отметке три секунды до полуночи, когда из его глаз… – Анри опустил взгляд. – Из его глаз пошла кровь, затем он схватился за сердце и упал на стол. К сожалению, на этом его мучения не заканчивались. Дядя бился в конвульсиях еще две секунды, пока не поднял голову и посмотрел на меня в последний раз, после чего он снова рухнул на стол и больше уже не поднимался… Никогда. На часах, как и тогда с дедом, была ровно полночь, – Анри какое-то время молча смотрел в стакан, не в силах продолжить рассказ.

– Я тогда…– снова начал старший, – увидев это тогда, я всё вспомнил. Я точно видел то же самое с дедом… Кровь из глаз, конвульсии и ровно полночь на часах… И отец… Отец тоже это видел…Он стоял всего в двух шагах справа от него в ту ночь. Он просто не мог не помнить… Он всё знал… Знал и позволил дяде… Ради денег… Ради этих чёртовых денег… – Анри зарылся ладонями в волосы и медленно выдохнул: – Плохо помню, как я пришел в детскую… Помню лишь, как что-то говорил Томасу про дядю, отца и про то, что нам нужно уезжать отсюда вместе с тобой, пока отец и нас не отправил на закланье. Я говорил и говорил, но он совсем меня не слушал. Я хватал его за руки и пытался тащить с собой, но, несмотря на четырехлетнюю разницу, Томас был крепкий малый, и все мои попытки казались ничтожными. И тогда я… Я толкнул его…

Анри устремил взгляд на покойного Томаса, с силой сжав подлокотник кресла.

– Не успев осознать, насколько я тогда был неправ, пытаясь силой выволочь его из дома, я получил от Томаса несколько подсечек, после чего мы наконец начали продуктивный разговор. Он убедил меня, что мы вместе всё выясним у отца, и с дядей, скорее всего, всё должно быть в порядке.

Спустившись вниз, мы обнаружили, что первый этаж полон людей, которые в панике метались по дому, а в центре всего этого хаоса стоял наш отец. Томас первый подошел к нему и что-то сказал на ухо, после чего двое отцовских сподручных скрутили меня и силком утащили в гостевую комнату. Отец с Томасом молча шли за мной, пока, наконец, потеряв терпение, отец не ускорил шаг и, зайдя в гостевую, не закрывая двери, отвесил мне такую пощёчину, на которую был только способен, не переходя на удар. «Как ты посмел?! – сказал он мне тогда. – Как ты посмел курить эту дрянь в моем доме?! Снова! – говоря это, он еще раз впечатал свою ладонь в моё лицо. – Еще и брата в это втянул!» – Я посмотрел в коридор и увидел осуждающий взгляд стоящего там Томаса… Он мне не верил… Ни единому моему слову. Скорее всего, тогда в холле он прошептал отцу, что я снова курил марихуану. Не поверил… Решил, что я снова… Но это было всего раз, когда мамы не стало…

Анри не сводил взгляд с тех самых часов с бронзовым спрутом, а Жюль молча смотрел в пол.

– Отец всё знал и всё видел, а я все никак не мог понять, зачем ему весь этот цирк. Я кричал Томасу, что отец лжёт и что он всегда знал, что будет с дядей, на что отец снова меня ударил, но теперь уже по-настоящему. Томас какое-то время молча стоял в коридоре, но потом подошел к отцу, приобнял его и сказал, что они должны идти к дяде. Остальное я помню как в тумане… Лишь припоминаю, как пытался схватить Томаса и силой оттащить от отца, как он брыкался, и отец отчаянно пытался нас растащить. Помню, как я резко толкнул их обоих в сторону и как Томас влетел в мамин аквариум… Наш красивый «Эриду» рассыпался на сотни кусочков стекла, рыбки разлетелись в стороны, а Томас смотрел на меня, весь в кровавых царапинах, и отчего-то совсем не злился, а просто тревожно качал головой, что-то шепча.

Анри перевёл взгляд на брата:

– Ты знаешь… Я часто думал, что стало с теми рыбками? Мне отчего-то казалось, что не будь они испорчены нашим выверенным одомашниванием, им было бы намного проще. Я до сих пор полагаю, что они весьма успешно смогли бы сосуществовать друг с другом в естественной среде, без расчётов и ограничений. Без стеклянной коробки. Мы ведь покупаем их свободу за иллюзию безопасности, но вот мгновение – и все они на полу из-за драки двух мальчишек. Мы ведь не спрашивали, хотели ли они этого.

Анри налил себе еще XO и вопросительно посмотрел на брата. Жюль, не сводя с него сочувствующих глаз, еле заметно кивнул.

– Я плохо помню, как схватил одну из рыбок с пола и выбежал из комнаты, нашел тебя в детской и усадил в отцовский Bugatti. Мы быстро отъехали от дома в сторону ближайшей заправки, по пути я, правда, кое-куда заехал, но… Я плохо помню детали… В общем, с заправки я хотел позвонить нашей тёте Селене, чтобы она забрала нас к себе в Гонконг. Мы почти доехали до моста, но на улице начался сильный дождь, перешедший в ливень, когда мы достигли оврага на повороте… Я потерял контроль, и нас перевернуло… Когда я очнулся, отец с Томасом увозили тебя на скорой в реанимацию. Я пошёл за ними, чтобы поехать с тобой. Помню, как я положил руку на твое плечо… Ты еле дышал…

Анри тяжело выдохнул.

– Отец тогда с силой оторвал меня от тебя, сказав, что я не смею больше никогда к тебе прикасаться. Когда скорая уехала, я увидел оставшегося поодаль Томаса. Шёл сильный ливень, вокруг было так мокро и темно, но его глаза пылали, словно два факела. Я пытался всё ему объяснить, но он не слушал меня. Мы били друг друга что было сил, пока просто не скатились в овраг, продолжая ворочаться в грязи.

Анри быстро осушил стакан, убрав его обратно на мраморный столик.

– Томас ударил меня еще несколько раз подряд, перед тем как подняться на ноги. Развернувшись ко мне спиной, он сказал, что больше никогда не желает меня видеть, и быстро зашагал в сторону дороги. Я лежал там, весь в грязи, ещё минут десять, а затем, попытавшись подняться, понял, что моя левая рука, на которую при нашем падении в овраг приземлился Томас, была сломана в нескольких местах. Пешком я добрёл до заправки, там дозвонился до тётки и уснул прямо у телефонной будки. Следующим вечером я проснулся уже в доме её друзей, а через два дня она прилетела за мной сама и забрала в Гонконг. Отец был не против, – завершил Анри, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, глубоко выдохнул.

Жюль молча кивнул головой, переводя взгляд с Анри на покоящегося в гробу Томаса.

– Последние три месяца он очень плохо спал. Я знал, что он что-то скрывал от меня и планировал последние два года, но никак не мог понять что. Знаешь… Мы ведь всё проверили. Еда, напитки, одежда, ручка, бумага. Если кто-то из семей всё время травил нас одного за другим, то должны же были остаться хоть какие-то следы, – Жюль расстегнул верхние пуговицы рубашки и по примеру Анри откинулся на спинку кресла.

– Формально причина всё так же остановка сердца, – начал Анри. – В мире есть несколько десятков ядов, способных вызвать похожий эффект и не оставить при этом никаких следов. Но вопрос состоит в том, кому это всё нужно и как, в конце концов, им удается проворачивать всё это раз за разом, не привлекая при этом лишнего внимания. Кстати, ни одного из представителей семей-основателей не было на похоронах. Ни пунктуальных Лангле, ни обычно подающих другим пример Лоупов, никого из Оуков или Сигони. Ладно чета Драго, они в целом не сильно контактны, но то, что Картье и Иглы только отзвонились, я не ожидал. Кстати, не находишь странным, что Бернары тоже не явились? Ведь для них это был бы такой удобный случай невзначай утереть нос семейству Игл.

– Нашел бы очень пугающим, если бы они появились, – потерев запястье, ответил Жюль. – Их дом сгорел три месяца назад… Супруги Бернары вместе со своим сыном. Мне очень жаль, Анри, я помню, что Оберон был твоим одноклассником.

– Оберон… – тяжело выдохнув, прошептал Анри. – Сначала семья Бернар полным составом, потом наследник Леро. Прямо детектив какой-то.

– Да, только с элементами вуду, – добавил Жюль. – Ты в этот вариант совсем не веришь?

Анри перевел взгляд на часы и увидел, что они показывают без одной минуты полночь. Глубоко вздохнув, он откупорил новую бутылочку «Леро Extra» двадцатилетней выдержки и аккуратно разлил коньяк по ранее приготовленным рюмкам-тюльпанам на высокой ножке с узким горлышком.

– Вера – удел юных, а я способен только на скепсис и саморазрушение, – задорно сказал он, протягивая бокал брату. – За Факела, который еще столько всего мог изменить, но тем, что он этого не сделал, он уже изменил многое.

– За Факела, – согласился Жюль и, посмотрев в сторону гроба, добавил: – Я тут подумал, эти запонки…

Анри молча кивнул и, сняв с себя серебряные запонки в форме небольших кораблей, осторожно подошел к гробу, словно боясь разбудить Томаса, аккуратно меняя на серебряную пару столь несуразно подобранные организаторами медные в форме морских якорей. Жюль осторожно убрал пряди с лица погибшего брата и, наклонившись, последний раз поцеловал его в лоб. Недолго постояв у гроба в тишине, он кивнул Анри и так же молча вышел из комнаты.

Часы показывали уже половину первого, но Анри, сидя в кожаном кресле напротив часов, всё смотрел на мирно лежащего в гробу Томаса, крепко сжимая в руке найденную утром фигурку.