Ытымджа

Наконец-то осталась позади негостеприимная Нельгюу. Задержала она меня изрядно. Дожди, травмы, никудышная проходимость отняли, по меньшей мере, неделю. Перевалив через хребет, я словно оставил позади всё наихудшее. Наверное, этому ощущению способствовала отличная погода. Быстро спустившись по крутому густо залесённому склону к небольшому ручью, я почти сразу же наткнулся на палаточный каркас, от которого вдоль ручья тянулась заросшая тропинка. Я проследовал по ней – и вскоре оказался в долине речки Нермингры, впадающей в приток Гонама – Ытымджу.

Характер местности сильно изменился. Сопки расступились, в распахнутой болотистой долине, казавшейся после тесных ущелий огромной равниной, встречались не растаявшие наледи почти метровой толщины. И это в августе. Можно представить себе, какой толщины достигали они, например, в апреле. На краю одной из наледей я заметил остов чума из ошкуренных жердей, загон для оленей, настил из брёвен, приподнятый над землёй… Эта покинутая оленеводческая стоянка пришлась весьма кстати. С севера надвинулась чёрная туча, поднялся сильный ветер. Я свернул к стоянке и укрылся под бревенчатым настилом, расстелив сверху него брезент. Гроза отсверкала молниями, пролилась коротким ливнем и унеслась в горы, сотрясая их мощными раскатами грома.

Вскоре в лесу раздалось бряканье оленьего ботала, к стоянке выбежал олень и остановился. Подумалось, что следом за ним появятся другие олени, а может, и сами оленеводы, но никого не было. Олень вдруг направился ко мне, сердито фыркая. Я удивился: обычно олени пугливы и убегают от незнакомого человека, но раз пожаловал гость – надо его угостить. Повернувшись к рюкзаку, чтобы достать соль – любимое оленье лакомство, – я заметил, как с другой стороны крадётся к стоянке ещё один незваный гость, которому угощенье солью вряд ли бы понравилось. Да и мне этот лохматый незванец был ни к чему. Поэтому я сунул пальцы в рот и громко свистнул. Топтыга вскинулся на дыбы, секунды две-три оценивал неожиданную ситуацию, а затем резко развернулся и скачками понёсся между деревьями, удивляя своей прытью. Когда он скрылся в чаще, я наконец сообразил, что косолапый, отбив оленя от стада, не смог сразу изловить его и «пас» по звуку ботала. Олень же, наткнувшись на меня, искал защиты, и я, сам того не подозревая, спас бедолагу. Вспомнился Амур. Интересно, как бы он повёл себя здесь?

От стоянки по долине тянулся старый след вездехода, и я направился по нему – всё-таки хоть немного примяты болотные кочки. На ночёвку остановился у следующего покинутого табора. Вокруг – кучи хлама, брошенная посуда, тряпьё, истрёпанные книги, медикаменты. На старом шатком лабазе обнаружил перемётные оленьи сумы, в которых среди одежды лежали бубен и погремушки: одна из челюстей какого-то не очень крупного травоядного животного, а другая из выскобленных оленьих копыт. И лишь спустя два года случайно узнал, что эти вещи предназначались умершему хозяину, похороненному неподалёку – для пользования ими в ином мире. Столетия минули, а не стёрло христианство из памяти лесных людей древние (ведические) обряды.

Постоянно хочется есть. Кончились сухари; грибы попадаются редко; дичи не видно; рыбалки тоже пока нет, а ягодами сыт не будешь. Да и кроме голубики других спелых ягод почти не встречается. Много брусники, но она еще зелёная.

До чего надоел рюкзак! Как хочется быстрее добраться до Ытымджи, чтобы сменить пеший ход на вольготный сплав! На очередном привале, изучив карту, решил срезать путь напрямик, по болотам. В итоге затея оправдалась, но бесчисленные кочки, болотная хлябь, мириады комаров, мошек, оводов вымотали до упада. И когда я приковылял к берегу реки, то был не в состоянии даже отгонять от себя крылатых кровопийц. Счастье, что здесь нет клещей.

Ночью проснулся от оглушающего шума: по тенту барабанил дождь с градом. Подкинул дров в костёр, и пока бодрствовал, обратил внимание на медленное сердцебиение: 42—44 удара в минуту. В комфортных условиях такого ритма у себя не замечал. Это значит, что организм приспособился к нагрузкам, закалился. Но зато на ступнях насчитал десяток затвердевших мозолей, а на кистях рук – множество ссадин и порезов. Прежде, чем взяться за работу топором, приходится тщательно приспосабливать его в руках. Перекосившимся на время стало лицо: нечаянно потревожил осиное гнездо, и его обитатели оставили памятный след, который не скрывала даже борода…

Наконец-то мы поменялись с рюкзаком местами. Теперь передвигаюсь я, сидя на нём, а не он едет на мне. После перетаскивания тяжёлой поклажи работа веслом, – как помахивание веером. Единственная забота – это маловодность реки. Она изобилует мелкими перекатами, торчащими и скрытыми под водой камнями. Квадратный плот не очень-то маневрен, всё время задевает их, и я опасаюсь, как бы не порвался не защищённый брезентом надувной матрац.

Автор в нижнем течении Ытымджи

Сплав хорош тем, что почти не нужно тратить время на добывание пищи. То утка подвернётся, то удастся прямо с плота поймать на блесну рыбину. А главное, расстояние преодолевается без особого физического напряжения.

По берегам реки изредка встречались старые оленеводческие стоянки. На одной из них возвышался лабаз, накрытый выбеленной солнцем палаткой. Казалось, что люди были здесь недавно, однако всё вокруг заросло кустами и высокой травой. На лабазе хранились упаковки толокняной смеси шестилетней давности. Сначала, опасаясь, что они испорчены, я не отваживался снять пробу, но голодный желудок вынудил пойти у него на поводу. Оказалось, смесь хоть и безвкусна, но вполне съедобна, и я прихватил с собой пару пачек для добавки к супу. На другой стоянке прямо под открытым небом лежали мешки с окаменевшей солью. Видно, что долина Ытымджи была обжита, но люди здесь давно не появлялись.

Русло реки постепенно превратилось в навалы каменных глыб, разделённых короткими плесами. Плот с трудом протискивался через эти нагромождения по бурным струям воды. На матраце протёрлась ткань, и место разрыва вспучилось резиновым пузырем. Волны и брызги на перекатах окатывали рюкзак и одежду, и при очень уж обильном душе во мне вспыхивало негодование. Но, поразмыслив, я успокаивался: ну пусть не просыхает одежда, зато какова скорость движения! Да и гнус не одолевает.

Появились первые признаки осени. Небольшими заплатами на фоне яркой зелени зажелтели тополь и черёмуха, хотя до сентября – ещё три недели. Они сигналили о скором окончании лета, напоминали о том, что времена года чередуются незаметно. Впрочем, так же незаметно пролетают годы, проходит жизнь, сменяются поколения… И с каждым новым поколением понемногу ослабевает связь людей с Природой.

Неистовые перекаты остались позади, начались извилистые плёсы, обрамлённые песчаными косами. На одной из них я вдруг увидел недавние человечьи следы. Внимательно их обследовав, определил, что около недели назад здесь кто-то прошёл с собакой. Тут же неподалёку нашёл потку (плоский фанерный ящик с крышкой, приспособленный для ношения) с прокисшими грибами. В устье Усмуна – левобережного притока Ытымджи – тоже следы недавнего пребывания людей, и тоже примерно недельной давности. Чуть ниже устья прекрасное место для рыбалки. Не удержавшись от соблазна, остановился, достал спиннинг. И хотя крупные ленки несколько раз лениво сопроводили блесну к самому берегу, но ни один так и не схватил приманку. Становиться же на ночлег, чтобы порыбачить на вечерней зорьке, было слишком рано.

Лохматые тучи, что ни день, норовят испортить мне настроение, но тщетно. Более того, на очередной ночёвке я расхрабрился до того, что даже не стал разбирать плот, чтобы освободить брезентовую крышу. Очень уж много времени отбирает сборка. А на матраце сплю теперь только в очень сырых местах. Намного теплее ночевать на земле, прогретой костром, – порой даже жарко.

Воды в реке прибавилось, и течение вновь убыстрилось. Это радует, потому что навёрстываются утраченные дни на Нельгюу.

В полдень увидел на берегу стадо оленей, а ещё немного спустя – и самих пастухов, первых людей после расставания с горноспасателями в Снежном. Четыре большие палатки, выгоревшие за лето до белизны, снующие возле них фигуры эвенков, множество оленей неподалеку показались мне после трёх недель одиночества оазисом цивилизации в пустыне.

Эвенки не удивились моему появлению, поведав, что несколько часов назад от их лагеря отчалили на большом спасательном плоту туристы – трое парней и девушка. Зато я удивился: с неба они свалились, что ли? И в свою очередь рассказал пастухам, что в верховьях Ытымджи медведь гоняет домашнего оленя, что только что видел стадо оленей выше по течению, после чего двое из них тут же снарядились вернуть беглецов.

Приветливая женщина позвала меня в палатку:

– Пойдем чай пить!

Признаться, я ожидал, что так и будет, – таковы таёжные правила. Тем не менее её слова прозвучали музыкой. Хозяйка накормила меня баночным борщом, вкуснейшими лепёшками со сливочным маслом, напоила сладким чаем. После однообразного и скудного питания такое угощение показалось пиршеством.

Пожилой эвенк, узнав о моём намерении добраться до Охотского моря, осмотрел плотик и недоверчиво покачал головой:

– Однако далеко. Не успеешь до снега.

Я с ним не стал спорить и уклончиво ответил:

– Там видно будет.

Мой тон, конечно, был неубедителен. Да ведь я и сам допускал, что могут помешать какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. В этом случае, естественно, пришлось бы прерывать маршрут и сплавляться на Алдан, к посёлку Чагда. Но я об этом старался не думать.

Задерживаться у оленеводов я не стал – они собирались перекочёвывать – и через два часа, поблагодарив их за гостеприимство, покинул стойбище.

К вечеру, миновав очередной поворот реки, увидел у обширной галечной косы большой надувной плот, а рядом с ним парня и девушку, чистивших картошку. Двое парней в глубине берега занимались установкой палаток. Я перестал грести, и течение беззвучно и незаметно поднесло меня к табору.

– Добрый вечер!

Туристы, услышав приветствие, подняли удивленные лица и, как и я, обрадовались нежданной встрече, тут же предложив остановиться на ночлег в их лагере.

После, у костра, отлично поужинав, мы долго общались, и даже выпили в честь встречи бутылку водки, неожиданно появившуюся из объемных туристических баулов. Я не переставал удивляться их мощной экипировке, но, как оказалось, на Ытымджу они попали действительно с неба (забросились вертолётом, и через неделю собирались таким же образом вернуться домой). Это их следы и забытая потка с грибами встретились мне несколькими днями раньше. Парни, посомневавшись в осуществлении моих планов, тем не менее одобрили их. А утром, наблюдая, как я надуваю детские воздушные шары и засовываю их в брезент (наряду с волейбольными камерами в качестве эксперимента я использовал по три шара, всунутых друг в друга), и видимо, находясь под впечатлением моего аскетического облика, набили мой рюкзак продуктами, чему я несказанно обрадовался. Рюкзак стал таким же тяжёлым, как в начале. Но тащить его не надо и, прежде чем опять начнётся пеший участок маршрута, рюкзак похудеет, а я поправлюсь и поздоровею.