Гонам

Весь день – сплошная благодать. Грозовые тучи обходят меня стороной; Ытымджа влилась в Гонам, и он несёт плот, почти не заставляя браться за весло; Солнце ласкает лучами спину, живот трещит от обилия еды – одним словом, курорт.

После слияния с Сутамом Гонам – мощная река, содержащая в себе много взвесей. По-видимому, где-то в верховьях Сутама работают старатели. Долина Гонама становится узкой, стиснутой горами. Река шумит перекатами, за которыми тянутся длинные убаюкивающие плесы. Мой плотик слишком хлипок для полутораметровых водяных гребней, и я стараюсь проскакивать перекаты по краям, где волны поменьше. На одном из поворотов реки не удалось как следует рассмотреть очередное препятствие, и я ошибся в выборе места для прохода. Передо мной вдруг возник опрокидывающийся косой вал, отходящий от выступа скалы. Я был рядом с берегом и попытался причалить, но плот, ткнувшись в камень, тут же понёсся, подхваченный стремительным течением, к огромной глыбе. Спасаясь, я что было мочи погрёб от берега к стрежню, сожалея о тихоходности моего «крейсера». Но всё-таки успел немного отгрести. Со скоростью экспресса влетел плот в гряду пенных валов и заскакал, как необъезженный мустанг. Я же придерживал веслом его прыть, не давая развернуться боком, и, чтобы не опрокинуться, при взлёте на гребень наклонялся вперёд и отклонялся назад, проваливаясь вниз. Когда передряга осталась позади, я не удержался, чтобы не похвалить своего «скакуна», хотя до этого часто сетовал на него.

В 1643 году вверх по Гонаму поднимался отряд первопроходцев под руководством Василия Пояркова. Об этом походе подробнее будет сказано во второй главе, а сейчас, глядя на стиснутое крутыми склонами русло, многочисленные скальные прижимы, бурные перекаты, я понял, почему поярковцы не успели до наступления зимы перейти через Становой хребет. Тащить бечевой тяжело гружённые дощаники в этих местах – задача не из лёгких. Гонам для Пояркова стал географическим препятствием, сильно повлиявшим на результат экспедиции.

По утрам над рекой туманно, противоположный берег едва виден. Поскольку перекаты Гонама весьма бурные, сплавляться вслепую опасно и приходится ждать, пока не развиднеется.

Снова погода не балует. Во время дождя сидеть на плоту неуютно, а если ещё дует пронизывающий встречный ветер, то становится зябко и всё вокруг представляется унылым. При этом сплав хорош только на перекатах, а на плёсах, чтобы двигаться против ветра, нужно беспрестанно грести. Перед Алтан-Чайдахом (правобережным притоком Гонама) издалека заметна необычная для тайги двухэтажная избушка. С радостью укрылся в ней от непогоды, заночевал, оставил здесь рыбные консервы, подаренные туристами. Есть их при сплаве не хочется, поскольку всегда можно поймать свежую рыбу, а тащить на себе после сплава – тем более… Ветер с дождём не прекратились и на следующий день. Всё так же холодно, мерзко, мокро. В устье одной из речушек заметил охотничье зимовье. Обрадовавшись, решил сделать остановку. Но радость оказалась преждевременной – здесь потрудился медведь: крышу изодрал, печку вывернул, постель и вещи вытащил наружу, сделав избушку непригодной для ночёвки.

Ближе к вечеру я увидел ещё одну избушку у ручья Ветвистого, которую поначалу едва не проскочил мимо. Навстречу мне выбежала собака, а следом появился охотник. До чего густонаселенный район! За пять дней – третья встреча.

Бревенчатые стены избушки, тускло освещённые пламенем свечи, потрескивающая дровами жаркая печка, таёжный собеседник… Попарившись в уютной баньке, я почувствовал себя легко и бодро.

– Хорошо у тебя здесь! – поделился я с хозяином избушки своим настроением. – Не так, как в том зимовье, что выше по реке.

– А что там?

– Да косолапый похозяйничал. Без ремонта не заночуешь.

– Ну, гады, совсем обнаглели! Расплодилось их здесь… Весной, после спячки, бродят по берегам, как коровы, – заругался охотник.

Видно было, что его, недавно залетевшего на промысловый сезон, эта новость расстроила. Но, расспросив меня, он успокоился.

– Ладно, хорошо хоть знаю теперь, что надо будет туда взять. А то пришлось бы лишнюю ходку делать. Работы и так невпроворот…

Слишком везло мне последние дни: харчами разжился, патронов добавилось, с людьми общался, в бане мылся, с комфортом ночевал… Не к добру это. Так оно и вышло. Причиной послужил перекат, который для моего плотика был явно непроходимым. Я обнёс его, но когда оттолкнулся от берега, не заметил коварного валуна, скрытого толчеёй волн. Подхваченный потоком, плот на скорости ткнулся в него, перекосился, а я свалился в реку в развёрнутых болотных сапогах. Если бы плот отнесло, то на этом путешествие, возможно, и закончилось бы: плыть в болотниках – всё равно что с гирями на ногах. (Движения ног выдавливают из сапог залившуюся воду, резина плотно облепляет ноги, не давая сбросить сапоги, и они тянут вниз).

На берегу выяснилось, что весло уплыло, ножа в ножнах нет. А тут ещё начался дождь. Чтобы не мочить запасную одежду, изготовлением нового весла и поисками ножа занимался голышом. Замёрз, как на морском дне; тело покрылось комариными укусами. Ножа так и не нашёл, хотя обыскал весь берег и даже нырял в мутную воду. Лазая по нагромождениям глыб, вдруг увидел сверху, что плот с привязанным к нему рюкзаком соскользнул с камней и качается на волнах. Видимо, подскочил уровень воды в реке. Внутри всё похолодело от ужаса. Если плот подхватит течение, догнать его вряд ли удастся: берег – скалы, река – сплошные перекаты. К счастью, прибойные волны не дали плоту сразу отойти от берега, и я успел его задержать.

Проплыв километров десять от заклятого места, обнаружил, что патронташа с шестью патронами на поясе нет. Забыл на месте происшествия. Спасибо охотнику, поделившемуся патронами, и спасателям из Снежного, подарившим на прощанье складной ножик.

Несмотря на многочасовую задержку, всё же проплыл свыше пятидесяти километров. Остановился в устье Нингама, когда совсем стемнело и на небе засветила Луна. Здесь находилась бывшая база геологов, о которой я знал заранее, и потому позволил себе сплавляться по реке до столь позднего времени. После нервного, тяжёлого дня просторная изба была как награда.

Начался второй месяц путешествия. И опять дождь.

В одном из распадков заметил лабаз, решил осмотреть местность, нет ли где-нибудь рядом избушки, и наткнулся на останки медведя, угодившего в петлю. Пытаясь вырваться, он вырыл когтями обширную яму, изгрыз корни деревьев, но в конце концов погиб. А другой медведь сожрал его, оставив после трапезы кучи улик.

Заканчивался сплавной участок пути. И будто не желая отпускать от себя, Гонам на прощанье вынес меня на самый коварный и буйный перекат. Скрытый скалистыми поворотами, он даже вблизи не обнаруживал себя. Однако наученный горьким опытом, я был бдителен и миновал его без происшествий.

После многодневного сидения на крохотном плотике шлось в охотку. К тому же денёк выдался великолепный. Небо сияло голубизной, стрекотали кузнечики, дул лёгкий ветерок, под ногами – зверовая тропа… Правда, позже, под вечер, тропа пропала. Шумно пробираясь по густому подлеску, я внезапно увидел в двадцати метрах прямо по курсу толстый медвежий зад. От неожиданности встал как вкопанный. «Он что, глухой?» – мелькнула недоуменная мысль. Сдернув ружьё и не выпуская из виду чем-то увлеченного хозяина тайги, я отошёл на несколько метров к группе деревьев, снял рюкзак и негромко свистнул. Зад исчез. По качающимся веткам стланика было видно, что топтыга не удирает, а обходит меня с подветренной стороны. Подошёл, как ему, наверное, казалось, незамеченным, метров на десять и вытянул из-за куста любопытную морду. Исчезли бурундук и пищуха, только что сновавшие неподалеку. Я уже приготовился стрелять, но на всякий случай сунул пальцы в рот и что было мочи свистнул. На этот раз топтыгу проняло. От резкого разворота громко треснула сломанная ветка – и больше ни звука. Зверь словно растворился. Я подождал несколько минут, наблюдая за вынырнувшими из укромных мест грызунами, а затем, оглядываясь, обошёл место встречи. Вдруг у него там обеденный стол и он его караулит! Через километр заросли расступились, появилась наледная поляна. Солнце погасило лучи – пора было устраиваться на ночлег.

Распадок, по которому я поднимался следующим утром на водораздел между Гонамом и Алгамой, оказался узким и густо заросшим кедровым стлаником. Не прошёл и часа, как увидел под ногами свежий помёт медвежонка, а он ведь в одиночку по тайге не бродит. Сталкиваться в зарослях с его родней после вчерашней встречи совсем не хотелось. Поэтому решил пройти по курумнику и перевалить через более высокую отметку. Сначала склон, хоть и крутой, но вполне проходимый, особых огорчений не принёс. Но ближе к вершине подъём превратился в пытку. Такого густого переплетения стланика и кустарниковой берёзы мне ещё не встречалось. У самого перевала перед моим носом возникла берлога. Хорошо, хоть без хозяина. Впрочем, если бы он и был тут, всё равно бы сбежал, услышав отборную ругань, с помощью которой я продирался сквозь заросли.

Подъём на перевал отнял много часов. Не выдержала цепких ветвей ткань рюкзака, порвался в нескольких местах энцефалитный костюм; покрылись ссадинами руки и лицо. Забравшись наверх, я распластался на продуваемой ветром проплешине и долго лежал, наслаждаясь неподвижностью. Не порадовал и спуск с перевала – те же переплетенья упругих ветвей, те же заросшие мхом провалы между глыбами… Так, как в этот злополучный день, я ещё не выматывался, хотя и прошёл совсем немного. Всю ночь проспал, как говорится, без задних ног, несмотря на начавшийся дождь.

Мулам

На этот раз собирать вещи в ненастье было не нужно. Необходимо было заняться ремонтом снаряжения, и я весь день зашивал, заштопывал, заклеивал. Но морось не прекратилась и на следующий день. Вылезать из-под «комфортного» тента всё же пришлось.

Два дня пешего пути в мокрой одежде по долине Джелоё – притоку Алгамы – выдались такими же нудными, как и сплав в непогоду по длинным плёсам Гонама. К концу второго дня мелкий дождь зарядил всерьёз. И чем сильнее припускал он, тем безрадостнее думал я о предстоящем ночлеге. Как всё-таки сильно зависит человек от среды обитания. Может ли дождь сильно помешать исполнению задуманного в городских условиях? В худшем случае заставит нарядиться в непромокаемый плащ. Но в пути затяжные дожди – сущее проклятье. Здесь они пропитывают землю, на которой приходится спать, дрова, без которых невозможно согреться и уснуть, одежду… Во время дождей прячется всё живое, поднимается вода в реках и невозможно поймать рыбу, выходят из берегов ручьи, которые нужно переходить. Тучи опускаются к земле, закрывают обзор и мешают ориентироваться.

С подавленным настроением уже под вечер вышел я на берег Алгамы, высматривая подходящее место для ночлега. И, как чудо, между деревьями показались охотничья избушка и банька. Холод и слякоть сразу выпустили меня из своих липких объятий. Появилось чувство, словно я вернулся домой. Быстро заделав полиэтиленовой плёнкой выдавленные медведем окна, я растопил печку, разделся и подставил теплу истосковавшееся по нему тело.

Дождь продолжался весь следующий день. Отлично выспавшись, я не спеша собрал плот, порыбачил, но из-за поднявшейся воды в реке поймал всего одного хариуса. Вечером собрал в зимовье старые батарейки, соединил их в гирлянду, чтобы добыть хоть немного электричества для своего приёмничка. Это удалось, и, таким образом, была восстановлена односторонняя связь с миром. Голоса людей, особенно женские, слышать было необычайно приятно, причём меня почти не интересовали темы передач. Хотя можно сказать и по-другому: меня интересовало всё без исключения.

Сплавной участок по Алгаме проскочил за день. Разбухшая река быстро несла меня мимо красивейших берегов. То справа, то слева взметались над руслом мощные утёсы. И мне впервые стало жаль, что течение такое быстрое. Временами мелькающие кусты и камни создавали впечатление, что мчусь на беззвучной моторке. У впадения в Алгаму правобережного притока Улахан-Кумкуй сплав закончился. Мне предстояло снова взвалить захребетный скарб и лезть через водораздел между Алгамой и Муламом.

На первом же километре начавшегося пути к перевалу я понял, что попал впросак. Тропы, жирным штрихом нанесённой на карту, в действительности не было. А я всерьёз рассчитывал на неё и не остановился в зимовье у предыдущего притока, хотя вдоль него тоже была обозначена на карте слабенькая тропка. Вот и верь картам! Позже, правда, встретились одиночные рубки (кто-то здесь однажды продрался), но причем здесь тропа? Нижнее течение Кумкуя стиснуто крутыми курумниками, везде завалы, густейший подлесок, скальные прижимы. За два часа я не прошёл и двух километров. Выше по течению прямо из русла поднимаются крутые склоны. Сколько раз я перешёл вброд русло – не счесть! Представил себе, как, поверив карте, сюда сунулся бы караван с оленями, как поминали бы «добрым» словом топографа каюры. Такие «тропы» есть в каждом распадке.

Заночевал я на берегу этого же злополучного Кумкуя. Рано утром, едва отошёл от ночлега, как при полнейшем безветрии упала рядом с кострищем громадная лиственница. Грохот, будто скала свалилась. А у меня сначала мурашки по спине, а потом радость от того, что вовремя покинул опасное место.

Настал сороковой день пути. За это время я рассчитывал пройти весь маршрут, но одолел только половину. Виной тому, прежде всего, необычно дождливое лето. Часто приходилось отсиживаться, терять дни, поскольку во время обложного дождя идти трудно, а подчас и невозможно; приходилось ждать спада воды в бурных реках, чтобы переправиться через них. И бездорожье. Рвались о кусты рюкзак и одежда, коварные сучки протыкали сапоги, речные перекаты терзали плот. Чуть ли не ежедневно требовался ремонт снаряжения. Из-за высокой воды в реках много времени тратилось на поимку рыбы. Осмотр зимовий и разведка бурных участков при сплаве тоже отнимали часы, сокращая пройденное за день расстояние.

В одиночном путешествии устройство стоянки, добыча и приготовление пищи, заготовка на ночь дров, слежение за костром, сооружение плота и прочая работа, в отличие от работы в групповом походе, делаются последовательно, а не сразу, отнимают намного больше времени. И хотя одиночное путешествие – это тяжёлый труд, но и прекрасный отдых, это свобода действий и радость преодолений. Никто не подведет, не обманет, не обругает. Правда, и выручить некому. Поэтому успех и безопасность путешествия зависят от опыта и индивидуальных качеств человека. В Природе, в отличие от общества, обмана не существует. И чем лучше человек знает Природу, тем сильнее он духовно, прочнее психологически. Не случайно говорят: «В тайге всё стерильно». Обычно под этим подразумевается отсутствие заразных микробов. Но, на мой взгляд, это касается и душевных качеств. Ведь большинство таёжников лишены чванства и высокомерия, отзывчивы и бесхитростны. Здесь не важно, кто ты: академик или бродяга, состоятельный или нищий. Ты равный среди равных…

Перед выходом на перевал начались непролазные заросли стланика, и я был весьма рад, когда длинная полоса курумника избавила меня от цепких ветвей. Глядя под ноги, чтобы не угодить в щель между валунами, прибавил шагу. И совершенно неожиданно увидел, как навстречу быстро движется медведь. Моя фигура в выгоревшей под солнцем спецодежде, видимо, сливалась с камнями, и медведь меня не замечал. Я остановился и громко свистнул, но это на топтыгу не подействовало. Тогда, сбросив рюкзак, зарядил ружьё дробью и выстрелил вверх. Звук выстрела заставил косолапого встать на задние лапы и полюбопытствовать, что это там впереди за чертовщина. Может, не узрев опасности, а может, просто никем не пуганый, он опять встал на четыре лапы и продолжил свой путь. Между зверем и мной оставалось не более полусотни метров, в голове мелькнуло: «Придётся биться». Я переломил ружьё, чтобы вытащить стреляную гильзу и зарядить пулю. К несчастью, металлическая часть патрона оторвалась от картона и, перекосившись, застряла в стволе. Усилий пальцев не хватало, чтобы справится с неполадкой, а на применение подсобных средств не было времени. Что делать? Бросив отчаянный взгляд по сторонам, я со всех ног поскакал по камням к росшим неподалёку ёлкам. В полосе стланика, споткнувшись, растянулся во весь рост, но тут же вскочил и, не обращая внимания на боль в колене, вскарабкался на дерево. Оттуда было видно, как медведь стоял в нескольких метрах от рюкзака и принюхивался. Наверное, ему не нравился запах продымленного, пропотевшего сидора. Сидя на ветке, я лихорадочно выковыривал заклинивший патрон и одновременно громко орал косолапому, чтобы он не вздумал трогать мой скарб. И зверь будто внял словам: как бы раздумывая, куда податься, он повернул башку влево, вправо и неспешно скрылся в стланике. Переждав немного, я спустился с дерева и, оглядываясь по сторонам, подошёл к рюкзаку. Так же, с оглядкой, поднялся на перевал. Там оказалось много созревшей кедровой шишки и голубики – настоящее пастбище. Видимо, набив брюхо, медведь захотел утолить жажду и спускался к ручью.

Противоположная сторона перевала оказалась крутой, сложенной из неустойчивых глыб. Пока спускался в верховье ручья, дважды падал, в который раз продырявив рюкзак. Уже живого места не осталось на нём – сплошные швы. А в сумерках оступился, усаживаясь на сучковатое бревно, порвал штаны и поранил ногу. Ночью от стрельнувшего из костра уголька прогорел матрац, воздух из него вышел, и я проснулся, почувствовав под боком твёрдые холодные камни. Сон был испорчен.

К берегу Мулама спустился по ручью Делакаг. В его устье повсюду следы стоянки геологической партии. Палаточные каркасы, ящики с керном, полуразрушенный лабаз, вертолётная площадка – всё заросло травой. Собрав плот, я без сожаления покинул этот пустырь.

Плавучесть плота убавилась. Матрац, хоть и заклеенный, воздух держал плохо, и осталось всего семь волейбольных камер. Но спокойное течение, слабые перекаты не давали повода для беспокойства. Я достал спиннинг, расслабился и спустя час был за это наказан. Перед поворотом реки, проходя по длинному перекату, поздно обратил внимание на большие валы и две огромные глыбы посередине русла. Начал бешено грести к берегу. Увы, скорость движения плота оказалась недостаточной. От глыб, правда, удалось увернуться, но в следующий миг плот торпедой влетел в мощные валы первой ступени порога. Рассекая грудью пенные гребни, я всё же удержался на плаву, и кое-как отгрёб ещё от одной глыбы. И вдруг прямо перед собой увидел вторую ступень порога, похожую на огромный кипящий котёл. Ещё дальше просматривался третий перепад воды. Не раздумывая, тут же спрыгнул с плота и, загребая одной рукой, подтянул его к берегу. Пальцы соскальзывали с округлых береговых валунов, течение волокло вниз, норовя вырвать плот. Перед самым сливом в белую кипень зацепиться за берег всё же удалось, и я выполз на вылуны. Перевёл дух и, переодевшись в сухую одежду, осмотрел непредвиденное препятствие. Третья ступень оказалась полутораметровым водопадом, перегораживающим русло. Впрочем, через «кипящий котёл» добраться до неё в добром здравии всё равно бы не удалось. Плохо не знать дороги, но ещё хуже быть разиней. В наказание за разгильдяйство я лишился спиннинга, а ведь ниже водопада образовался обширный омут, в котором наверняка водились таймени и ленки.

Неким утешением потере послужили две занесённые песком банки каши, которые я случайно обнаружил у обрывистого берега. Однако сколько я не рылся в песке, более ничего не попалось. Вероятнее всего, этот сюрприз уцелел со времен, когда здесь работали геологи.