Цитаты из книги «Объясняя религию»

Нам нет нужды придумывать для человеческого сознания какие-то специальные «метафизические» основания бояться недавно умерших и считать любой контакт с ними заразным или внушающим трепет. Эти интуитивные представления и эмоции порождаются сформировавшимися в ходе эволюции системами, которые действуют независимо от наличия у нас особой религиозной концепции усопших. Аналогичным образом мы и без религиозной идеологии получаем противоречивое представление об умерших как о несомненно присутствующих рядом с нами и одновременно далеких. Это противоречивое впечатление создается двумя системами сознания, которые выдают несопоставимые интуитивные выводы об умерших. И все это никак не зависит от религиозных убеждений. Умершего делает особым объектом сочетание разных интуитивных установок. Одна психическая система представляет труп как источник невидимой и не поддающейся описанию опасности, другая выдает умозаключения о взаимодействии с ним, а третья предполагает у него отсутствие целей и возможности взаимодействия, и, наконец, обстоятельства смерти могут внушать страх сами по себе.

Во многих местностях способностью понимать разные ситуации и поступки людей наделяется некая скала или дерево. Все эти верования требуют особого мысленного усилия, поскольку противоестественные свойства этих объектов малоубедительны. Чтобы возникло убеждение, будто Мадонна исцеляет, а статуэтки будут сражаться с духами, множество людей должны определенным образом, обеспечивающим объекту всеобщее внимание, объединить массу противоестественных сюжетов. Это и в самом деле нелегкий труд.

То есть, если определенная тема или объект активно провоцирует умозаключения в разных системах сознания, вероятность стать объектом культурного внимания и дальнейшей доработки для нее повышается. Именно так, судя по всему, происходит с мертвыми телами. Их присутствие в силу разных причин активирует разные системы сознания. Релевантная концептуальная интерпретация интуитивных представлений, поставляемых нашей системой защиты от заражения, дает повод считать их заразными; они вводят нас в ступор, поскольку интуитивные выводы разных систем не согласуются между собой; они эмоционально окрашены в силу нашего личного отношения к ним; они пугают, поскольку активируют схемы избегания хищников.

Горе не единственный процесс в эмоциональной сфере, вызываемый присутствием мертвого тела. Как показали эксперименты Кларка Барретта, наше понимание смерти опирается в основном на интуитивные представления об одушевленности, сформировавшиеся в контексте избегания хищников. И хотя современные дети мало знакомы или вообще не знакомы с этим явлением, именно в этом контексте их интуитивные представления легче всего выявляются и обладают наибольшей четкостью, позволяя нам взглянуть на соответствующие эмоции под новым углом. Сторонники теории «управления ужасом» утверждали, что источником ужаса служит смертность как таковая. Однако исследования систем логического вывода позволяют предположить, что гораздо более вероятным источником интуитивных представлений и эмоций служит боязнь оказаться объектом охоты. По сути, мертвая добыча — это всего лишь одна из разновидностей мертвых тел. Однако наши интуитивные системы могут интерпретировать это с точностью до наоборот, считая добычу понятным объектом, а другие мертвые тела представляя по аналогии. Значит, если вид трупа вызывает ассоциации с чем-то мучительным, возможно, причина кроется в том, что мертвец в какой-то степени воспринимается как жертва охоты.

Тем не менее, даже если эти эволюционные соображения объясняют, почему по одним людям мы горюем, а по другим нет, нам по-прежнему не ясно, откуда в принципе возникает настолько сильное негативное чувство. Биологи выдвигают гипотезу, что многие негативные эмоции могли развиться для настройки последующих решений. Например, казнясь о том, что плохо с кем-то обошлись, мы даем себе эмоциональную установку в будущем обходиться с людьми лучше. Однако в случае чьей-то смерти это вряд ли оправдано, поскольку мертвые уже не могут участвовать ни в каком социальном взаимодействии. И все же, возможно, именно в этом аспекте и заключается то, что ускользает от человеческого сознания. Как я уже предполагал, в присутствии мертвого тела какие-то когнитивные механизмы по-прежнему функционируют так, будто человек все еще с нами.

Почему мы в принципе испытываем горе, пока еще не очень ясно. Однако, если взглянуть с точки зрения эволюционной истории, какие-то аспекты этого чувства становятся понятнее. Потеря ребенка, любящих родителей или бабушек и дедушек, которые заботятся о вашем потомстве, — очевидная генетическая катастрофа. По сухому генетическому счету потеря ребенка — это настоящая беда, тогда как потеря младенца — это меньший ущерб (поскольку в него вложено меньше сил); утрата подростка — наихудший вариант (потерян весь вклад и средство передачи генетического материала), а потеря престарелого родителя должна казаться менее травматичной. По некоторым данным, относительная интенсивность горя (очень трудно поддается измерению, но какие-то статистические заключения на основании крупномасштабных сравнений получить можно) этим предположениям соответствует. Но мы теряем не только близких родственников. Поскольку человек — вид социальный и поскольку мы так давно живем небольшими группами, потеря любого ее члена — это утрата источника ценной информации и потенциального сотрудничества19.

Многие философы и антропологи придерживаются мнения, что смерть представляет для человека особую концептуальную проблему прежде всего потому, что человек — неисправимый дуалист. То есть мы все интуитивно чувствуем, что тело и сознание — явления разного порядка. Поэтому нам трудно понять, как может исчезнуть сознание, когда разрушается тело. Однако когнитивная загадка, порождаемая мертвым телом, на самом деле гораздо конкретнее. Она коренится не в абстрактных понятия тела и сознания, а в наших интуитивных умозаключениях и способе работы некоторых систем логического вывода. Дуалисту ничто не мешает принять как данность, что сознание угасает, когда тело испускает дух. Проблему создает не представление о том, что человек по-прежнему с нами, а конфликтующие интуитивные заключения двух систем — обе они сосредоточены на человеке, но одна отвечает за одушевленность, а другая за идентификацию.

будто он по-прежнему рядом. Об этой нестыковке свидетельствует в том числе избитая фраза, которую все мы слышали или произносили на похоронах: «Ему бы это понравилось». То есть умерший одобрил бы то, как проводятся его похороны. Однако многие из произносивших нечто подобное сами ощущали, насколько эта мысль, при всей ее утешительности, абсурдна. Оценивать качество ритуальной церемонии типично для живого существа, участвовать в собственных похоронах можно лишь в качестве мертвого, а мертвые оценочных суждений не выносят, да и в принципе никаких действий не производят. Однако мысль возникает и кажется довольно естественной, потому что наша система досье по-прежнему работает и потому что ее заключения производятся без учета данных, предоставляемых системой распознавания живых существ. А вот если сопоставить два этих источника информации, мысль окажется абсурдной.

В третьей главе я рассказывал еще об одном виде расстройства взаимодействия — неспособности интуитивной психологической системы давать адекватную картину психического состояния окружающих. Как правило, такое расстройство характерно для аутистов и его причиной тоже становится сбой в работе системы. Аутичные дети вполне способны распознавать целенаправленное действие, однако им очень трудно представить чужое восприятие или объекты внимания. Возможно, это связано с тем, что у них не действует одна из систем (интуитивной психологии), — она не выдает заключения

Мы разобрали несколько патологий, при которых эти взаимосвязи дают сбой. Однако расстроить взаимосвязь способны и некоторые объекты окружающего мира, а именно те, что провоцируют разные системы на несопоставимые между собой интуитивные выводы.