– Да ты что?! – отзывается из своего угла тётя Катя. – Ну, и кто же это был? А? – Кто-кто! Ясно дело, Гавриловна! Кто же это мог быть, как не леший, плишенской?! Но… Там, в Плишках – то, сама знаешь, по все годы кого только и чего только не было. О!..

– И то верно! – сладко зевнув, соглашается Екатерина Гавриловна, явно настраиваясь на сон.

– Ну, а слыхала ли ты, Гавриловна, про дом-от, что за старой мельницей? -

продолжает тётка Лиза, стараясь вызвать у собеседницы новую волну интереса.

– Это ты про тот, где нечистая сила жила?

– Но… Про тот самый! Сказывают, что раньше в нём жил богатый купец. А потом, когда большевики пришли к власти, стали на его усадьбе ямки находить…

– Что за ямки?

– Не знаешь? А это, когда без гроба хоронят покойничков. Тело сгнивает, и на его месте ямка делается. Вот там душенек-то, людских, сколько загублено было, значит! В общем, нечистое место. Все это поняли, и обходить стали двумя дорогами, этот самый дом. Ну, а Михайло-то, бабинский… Ты ведь знаешь его, племянник моего деверя, Фёдора. Он всегда поперечным был, никого не слушал. Вот он и решил там поселиться. Но… Что, мол, разные бредни слушать, дом-то ещё крепкуший – живи, не хочу!

– О, на вот! – поддерживает свояченицу тётя Катя, чтобы подчеркнуть свой интерес.

– И вот значит, подошли они, с женой и с робёнком, к этому дому… И ты не поверишь, двери-то сами перед ними открылись!

– Лико чё?! – подаёт удивлённый возглас старушка. А Санька тщательно утыкивает вокруг себя старое лоскутное одеяло, чтобы ни одной дырочки не осталось. А то кто-нибудь схватит ещё за ногу!

– Но! – продолжает тётка Лиза с прежним запалом. – Вниз зашли – вверху кто-то ходит! Вверх зашли – внизу! Ну, думают, чудится им это. Дом – то полый. А ночь уж. Обустроились они, легли спать, значит. Сами-то на полу постелились, на польтах, а робёночка на печь положили. Утром, раным-рано проснулись, а робёночек-то – мёртвый! Вот тебе и бредни! Спаси, Господи! Обе старушки набожно крестятся.

– Лико чё! С роду не слыхивала про такое! – недоверчиво произносит тётя Катя. После этого наступает молчание. Всё услышанное, проверяется старческим умом Екатерины Гавриловны на предмет: «верить – не верить». А Санька с нетерпением ждёт продолжения, и опять испуганно поджимает под себя ноги.

Тётка Лиза, вздохнув, говорит с явной обидой в голосе: – А хоть верь, хоть не верь, Гавриловна, люди сказывают! А они зачем врать-то будут?

Все знают, что тётка Лиза была необычайно обидчивой и характерной женщиной, знающей себе цену. Санька представляет, как она, поджав свои сухие, бескровные губы, складывает их скобочкой. Форма их в этот момент напоминает старый бабушкин кошелёк, застёгнутый наглухо.

– Ну, а дальше-то что, Лизок? – ласковым, извиняющимся шёпотом спрашивает своенравную свояченицу тётя Катя.

– Ну что-что… – после некоторого молчания продолжает тётка Лиза, с оттенком обиды в голосе. – Потом долго этот дом стоял пустой. Пока не надумали наши сельсоветчики обустроить в нём сельмаг. И что? Опять не слава Богу! Продавщицы одна за другой помирать стали, ровно мухи к осени. Вот! Ну, тогда уж приняли решение: дом этот вообще ликвидировать. Чтобы место зря не занимал. Да и людей не смущал понапрасну!

Наговорившись вволю, старушки затихают, и через несколько минут раздаётся их дружный храп. А Санька лежит на полатях, напряжённо прислушиваясь, вздрагивая и замирая от каждого шороха. Эти старушечьи байки, производя необычайно яркое впечатление, наполняют её воображение множеством образов, порождающих мистический страх…

Но в детстве неистребимая жажда жизни берёт своё! И по утрам, когда солнце

хлынет в окна столбами света, и в них радостно запляшут весёлые пылинки… Санька, вскочив с постели, стремглав бежит во двор… А там уже радостно смеётся голубое безоблачное небо, шепчутся зелёные ветви берёз, и золотые лучи солнца звенят, ликуя… Страх нежити отступает, перед торжеством реальной жизни!

САНЬКА – АРТИСТКА

И совсем особую, непередаваемую радость несли ей местные праздники. Справлялись они обычно в доме дяди Гани, Гаврилы Дмитриевича. На них съезжалась вся многочисленная родня Шуваевых. В комнате устанавливался старинный дубовый стол. Он накрывался белой скатертью и уставлялся разными блюдами: с пирогами, рыбой, винегретом, солениями.

Прибывали гости, в одиночку и семьями. Становилось шумно, по кругу шёл графин с настойкой. Говорили разные тосты, рассказывали истории, анекдоты. Потом начинался общий галдёж, который гасился гармошкой. Молодушки, взвизгивая, пускались в пляс…

Тогда ребятня с полатей слезала на пол, и начинала толкаться среди взрослых, отведывая остатки то одного, то другого блюда. И вдруг кто-то из гостей говорил: – Нина, а где твоя-то плясунья? Ребята, давайте концерт!

И тогда начиналось… Санька отрывалась, по полной! Пела, одну за другой, разные песни, услышанные от матери. Потом начинала плясать. Подвыпившие взрослые хлопали, присвистывали, выкрикивали разные реплики: – Вот даёт, балерина из Берлина!

– Молодец! Вот уж плясунья-то растёт!

– Ну, артистка, право! И в кого она такая?!

За всем этим всегда следовала особая, песенная часть праздника. Бабушкин сват, прозванный за худобу и высокий рост «Ваня – шест», брал в руки гармошку, и, припав к ней ухом, отведя острые локти в сторону, начинал выводить знакомую всем мелодию. Снова усаживались вокруг стола. А молодушки, бойко снуя между гостями, продолжая взвизгивать и притопывать, подавали чай и сладкие пироги. Нарезанные аккуратными треугольниками, и, уложенные на больших старинных блюдах, они ждали своего часа на лавках, в клети.

Запевала тётя Катя, своим звонким, как серебряный колокольчик, голосом. Вырвавшись на простор, он вовлекал в песню могутный, бархатистый баритон её мужа, дяди Гани: – Когда б имел златые горы и реки, полные вина! Всё отдал бы за ласки, взоры, чтоб ты владела мной одна!

Санька знала многие из этих песен. Все знать было невозможно, их было несколько десятков. Поэтому тётю Катю и дядю Ганю постоянно звали на свадьбы, что устраивались в их многочисленной родне и у соседей. Это были песни – рассказы, которые Санька страсть как любила слушать. Вот, например: «У церкви стояла карета, там пышная свадьба была…». Или: «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село. Горе горькое по свету шлялося, и на нас невзначай набрело…

– «Я ЕГО СЛЕПИЛА ИЗ ТОГО, ЧТО БЫЛО…»

Главным событием недели в деревне Нестюково были танцы. Из пригорода, в клуб ватагами приходили ребята. Между ними и деревенскими парнями происходили стычки, из-за девчонок. Это вызывало в девичьем «курятнике» переполох и волну страстей: – Из-за кого сегодня драка?! Отличались Липогорские. Они вваливались в клуб большой сворой и устанавливали свои порядки. Самые яркие девчонки принадлежали им, и никто другой не имел права приглашать их на танец.

У Александры появился постоянный поклонник. Беря её за руку, он предупреждал: – Так, танцуешь только со мной! На это она, выдернув руку, отвечала, с вызовом: – Нашёлся мне, командир! Я сама за себя решаю!

Подруги Александры повыскакивали замуж, одна за другой. Вскоре она решила, что и ей пора. А у поселкового Ромео буквально снесло крышу, он подкарауливал её, всюду: у её дома, на остановке автобуса, под аркой университета… Панночка предупредила Александру: – Это парень упорный, не отступится!

Решение Александры стать женой влюблённого в неё мальчишки, только что окончившего школу, походило на игру в русскую рулетку. Вместо того чтобы включить мозги, и с холодной головой обдумать ситуацию, она приставила к виску пистолет, и объявила о своём решении родителям.

– Дочь, ну причём тут подруги? Надо дружить со своей головой! – с армейской прямотой сказал Александре отец. – Твой Олег Воронцов ещё совсем пацан! У него всё ещё впереди: огонь, вода и медные трубы… А ты хорошо подумай, принимая такое решение. Не сумочку выбираешь, а человека, с которым тебе жить, до гробовой

доски!

Александра, зная привычку отца говорить императивами, нажитыми нелёгкой судьбой, намного проще смотрела на ситуацию. Она видела недостатки Олега, но надеялась, что время всё исправит. В уме она держала одно: – Он меня любит! А что ещё надо, чтобы быть счастливой?!

– Да счастье может оказаться коротким! – поучал Александру отец. – Муж должен быть с гарантией.

– Ага! Как самолёт?– с язвительной усмешкой отзывалась она. – Думаешь, бензина не хватит, чтобы долететь до счастья?

– Ох, Александра – Александра! Ты живёшь на облачке, или на крыше, как эта девушка, – вздохнув, проговорил Виктор Степанович, и положил ей на стол молодёжный журнал. На его развороте красовалась картинка, с юмористическим подтекстом.

Прочитав его, Александра насмешливо улыбнулась: – Не знаю откуда ты это

выкопал, но сам по себе сюжетик забавный… Но знаешь, не вижу разницы, между днём сегодняшним и планами на будущее. Основа счастья одна – любовь. В подтверждение этому она открыла свой дневник, и начала читать строки стихов, написанные рукой Олега:

«Лучше всех на белом свете! Лучше всех ты на земле!

Ты, как зорька на рассвете, ты, как речка при луне!

Ты улыбкою поспоришь, с Королевой красоты;

Для меня одна раскроешь, полевых цветочков рты…»

– Вот, это всё обо мне! – с гордостью проговорила Александра, и, смутившись, вопросительно посмотрела на мать.

– Ох, Александра! – горько вдохнув, сказала Нина Дмитриевна. – Отговаривать тебя бесполезно, я знаю. Тебе что в голову втемяшится, топором не вырубишь! А по-моему, ты придумала своего Ромео, и уговорила себя, его полюбить. Зачем? Чтобы поскорее выскочить замуж? Смотри, тебе жить. Только не плачься потом, и не жалуйся.

Много позже, Александре не раз приходилось вспоминать материнские слова. Их смысл совпадал с идеей песенки Татьяны Булановой, популярной певицы времён перестройки: – «Я его слепила из того, что было. А потом, что было, то и полюбила!»

ВОЕННАЯ ШИНЕЛЬ НА ВЕШАЛКЕ

Олег Воронцов работал на заводе слесарем-наладчиком. Он пришёл в дом Лимаренко пареньком, только что окончившим вечернюю школу.

– А ты понимаешь, что если не поступишь в институт, то загремишь в армию, этой

осенью? – спросил его Виктор Степанович.

– Да надеюсь, что поступлю! – ответил Олег.

– Ишь ты, какой самоуверенный! А если нет?

– Ну, тогда не знаю…

– Э, так не пойдёт! – строго проговорил Виктор Степанович. – Надо ведь все варианты наперёд просчитать. На твоём месте, я бы подумал о военном училище. Это надёжно! После торговли, армия – самая привилегированная сфера.

– Это да! – кивнул Олег. – Но я слышал, что там большой конкурс…

– Ну, это уже не твоя проблема! – Виктор Степанович стукнул ладою по столу. – Начнём с того, что достанем программу экзаменов. А ты вот что, увольняйся-ка с завода и начинай готовиться к экзаменам! Бывший военный не доверял счастливому стечению обстоятельств, это было не в его характере. Подключив свои связи, он добился исполнения своей мечты: зять поступил в ракетное училище, и военная шинель появилась в его доме, на вешалке!

Живя под родительским кровом, молодая семья окрепла. У Воронцовых родился сын, Артём. В преддверии окончания зятем военного училища, Виктор Степанович опять использовал «прикормленные» связи, и семья Воронцовых переехала в «Звёздный».

– ЧТО ТАКОЕ «ЗРЕЛЫЙ МУЖИК»?

– Вот дочь, мы тебе помогли. Теперь, как говорится, крепче дружи с собственной головой. Тебе самой предстоит организовывать свою семейную жизнь! – продолжал напутствовать свою дочь, Виктор Степанович. – Хотя есть пословица, – добавляет он: – Муж – голова, а жена – шея. Но у каждого свой случай. Олег стал офицером, это факт, но он ещё не зрелый мужик. И от тебя много зависит, чтобы он стал настоящим главой семейства!

– А что такое «зрелый мужик»? – хотелось спросить Александре. Она в то время ещё далека была от мысли, что мужчина, по своей природе, – это всего лишь ряд бесконечно накопляемых мутаций. Он полигамен, по природе. А женщина, это совсем другое существо. У неё свои задачи, своя миссия. Через неё проходит поток энергии, которую она может передать мужчине. Именно сама женщина и есть, та заветная планка, за которую, допрыгнув, он может ухватиться… Но, вслед за этим, напрашивается другой вопрос: – А хватит ли у него силы и характера, чтобы удержаться на этой высоте?

В свои двадцать лет Олегу казалось, что Александра и есть именно та женщина, которая ему нужна. Возможно, что на тот момент, именно так оно и было. Однако жизнь меняет людей, и экспонента их личностного роста, в определённый период, может пойти другим путём.

ЖИЗНЬ НА ТРОИХ

Именно такой период начался в семье Воронцовых. Случилось это гораздо раньше, чем в их жизнь вошёл московский аристократ, Юрий Чистяков. Но в настоящее время Александре было с кем сравнивать, своего мужа. Хотя, по её мнению, это не имело никакого смысла, всё было так очевидно.

Однако странное дело, Олег и Юрий вдруг стали друзьями! Все свободные вечера они проводили вместе. Что это было? Жизнь втроём? Таких примеров, Александра знала, есть масса, как в литературе, так и в истории. Например: Маяковский с семьёй Бриг, Гиппиус, с Мережковским и Филозовым…

У Юрия Чистякова, с семьёй Воронцовых, был союз особого фасона.

Олегу Воронцову и в голову не приходило, что, уходя на дежурство, он оставляет в своей квартире, под видом лучшего друга, – любовника своей жены. А приходя с дежурства, – он играет с ним в шахматы! Это превращало их отношения в нелепый фарс…

Глава 5: «МУКИ И РАДОСТИ ДУШЕВНЫЕ»

«Любовь – это всегда трагедия», – пишет в своих путевых заметках Александр Куприн. – «Это всегда борьба и достижение, всегда радость и страх, воскрение и смерть. Иначе – она мирное и скучное долголетнее сожительство, под благословенным покровом церкви и закона».

Но в истории каждой любви бывает период, когда в неё ещё не вторгается страдание. При всех сложностях и разного рода проблемах, Александра была так счастлива, как никогда ещё не была в своей молодой жизни. Счастливым было ожидание свидания, а уж сама встреча! Она ждала её, считая часы, а потом и минуты!

Поистине, это был её рай; жизненное пространство, сотканный из мечты. Влюблённость в любовь, и страстное ожидание её, сотворили образ. Он ожил, и стал жить своей жизнью!

Это был её ангел! Никто больше не мог быть таким нежным, таким понимающим и таким исключительным. Александру поражало в нём всё: и манера слушать, подперев подбородок рукой и прикрыв глаза; смеяться, потрясывая в воздухе кистью руки; манера говорить, плавно водя в воздухе рукой, в такт своих слов…

Усыпив сына, и, плотно закрыв в его комнату двери, Александра замирала, ощущая всем существом, каждую минуту ожидания…

МОЙ ЛЮБИМЫЙ ФИЛОСОФ

Юрий умел мыслить, не по традиционным лекалам. Абсолютно на всё у него было своё мнение и свои принципы. Он умел пересмотреть на свой лад любой очевидный факт, человеческий поступок, чувство, страсть… Например: «Счастье – это состояние души, а не что-либо конкретное»; «зависть – это скрытое стремление к счастью»; «мужество – это способность действовать, вопреки страху и отчаянию»; «наглость – это смелость поступать так, как считаешь нужным. Даже если все остальные думают иначе».

Александра звала его «мой любимый философ». А в целом, это был столичный житель, до мозга костей. Он умел держаться с той изящной и безукоризненной простотой, которая служит неоспоримым доказательством безупречного вкуса и хорошего воспитания.

У Александры с первых минут знакомства с Чистяковым возникло ощущение, что он случайный человек, в воинской среде. Да и они в полном смысле были людьми, с разным социальным опытом и миропониманием. Но она втайне надеялась на то, что души у них, – родственные.

Зайдя однажды к Юрию, за новым номером журнала «Новый мир», Александра застала его за стиркой белья. Предложив ей самой поискать журнал в шкафу, он опять ушёл в ванну. Перебирая в шкафу журналы, она наткнулась на толстую тетрадь, до половины записанную знакомым ей почерком. Это было что-то похожее на юношеский дневник. На первой странице, в качестве эпиграфа, была сделана запись: «С детства меня влекли дали, голубые и призрачные. Мне часто снилась Ассоль, и в грёзах чудилось, что чей-то нежный голос зовёт меня куда-то…»

– Надо же! Кто бы мог подумать?! – удивилась Александра, прочитав эти строки. – Помнится, в юности, я сама писала нечто подобное. Ну, так это же была я, наивная и мечтательная девчонка. Но, чтобы он! – В недоумении, она пожала плечами. Но потом, кладя тетрадь на место, подумала: – Что ж, это радует. Не удивлюсь, если окажется, что он ещё и сочиняет стихи!

Вскоре Юрий заступил на двойное дежурство. Его не было полмесяца. Александра скучала по нему. Его образ являлся ей повсюду: в зеркале, которое висело в прихожей, в стёклах вечернего окна, в углу, – у торшера. Он следовал за ней по пятам, куда бы она ни пошла. Точно лёгкая тень его не уходила из её души. Закрывая глаза, Александра видела его лицо, улыбку, манеру говорить…

«СОННАЯ» ПОЭЗИЯ

И вот однажды, ей приснились… стихи! Проснувшись, Александра извлекла их из своей памяти, и записала в школьную тетрадь:

«Мне снится: старый-старый поп,

Пред аналоем нас венчает.

В углу, на клирах, хор стенает,

Слёз стеариновый потоп…

И душно в храме осиянном!

Трещит фитиль… В глухих тисках томится сердце!

Словно рана, саднит свеча в твоих руках,

Седым оплывшая туманом.

Безмолвен ты, любовь моя,

Суров и бледен, как ненастье.

Не смею в горьких муках я

Украдкой сжать твоё запястье. Молчу. Страшусь твоей неволи. Бог мой, грешна! Не в силах боле, По капле кровь сжигать свою, К тебе, как в знойный день к ручью

Бежать, молить, страдать, стремиться… Пригоршни выпив, исцелиться. Вновь заболеть, и вновь страдать,

В разлуке губ испепелиться…

О, милый! Мне так часто снится Объятий грешное тепло.

Так манит, мучает оно… Уже ничем не откупиться, И Жизнь и Смерть стучат в окно!»

– Что это?! – спросила себя Александра, несколько раз перечитав эти строки. – Моё сознание начинает говорить со мной стихами? Что оно хочет сообщить мне? Возможно, раскрыть мои тайные мысли, которые я сама от себя скрываю?

Редкая женщина не любит смотреться в зеркало. Даже если Бог не наградил её яркой внешностью. Но женское сознание – это тоже своего рода зеркало, через которое она изнутри познаёт самоё себя. Этим зеркалом может быть и сон, посредством которого женщина получает знание о себе, о своих тайных мыслях, нерешённых проблемах… Это знание может приходить к ней, как в виде образов, так и в виде текстов, поэтических, – в том числе!

Мир снов с детства привлекал и притягивал Александру. Просыпаясь, она всегда пыталась установить связь, между виртуальными и реальными событиями. Постепенно, она научилась входить в состояние полусна. Это умение развилось у неё, прежде всего, от бесконечных мечтаний. Представляя себя в образе сказочной героини, Александра мысленно переносилась в дальние страны, в чреду придуманных событий и обстоятельств…

Эти мечтания незаметно уплывали в сон, превращаясь в киноленту, которая прокручивалась перед её мысленным взором. Уже проснувшись, и желая вновь вызвать это состояние, она закрывала глаза и погружалась в полудрёму, удерживая сознание на каком-то событии или образе. При этом она как бы спала, и не спала, одновременно. Это состояние можно было назвать «самогипнозом».