Интересное у меня получилось продолжение знакомства с творчеством Бальзака. До этого читала у него романы "Тридцатилетняя женщина" и "Отец Горио", наслаждалась языком (какие же всегда красивые и отточенные фразы в его книгах, наполненные многочисленными метафорами, сравнениями и проч.), следила за увлекательными сюжетными поворотами, но вот мистическую линию встречаю впервые.
Собственно говоря, это одна из основных сюжетных линий, но весьма прерывистая ( в том плане, что уделить ей внимания автор мог и побольше). Шагреневая кожа, исполняющая желания, но сокращающая дни жизни молодого повесы Рафаэля. знакомый сюжет, не так ли? Общей канвой, разумеется: тут я вижу отголоски Фауста (отдать душу взамен на талант), вижу отражение в книгах "Портрет Дориана Грея" и "Портрет" Гоголя, отражение сказок, когда через сколько-то лет надо будет вернуть долг.
Долг платежом красен - вот, скорее всего, основная мысль. Хотя философское иносказание гораздо глубже: мы - это наши поступки, то, чем мы наполняем свою жизнь. Мы так же, как и герой книги, тратим свою жизнь на что-то (добродетель или низость, выражаясь языком самого классика), каждый на свое, жизнь так же сокращается (не так явно, как у Рафаэля, но все же никому пока не удавалось остаться бессмертным - вампиры из фэнтези не в счет:)
Мы не можем остановить течение нашей жизни (так же и Рафаэль не может остановить уменьшение этого кусочка кожи).
Интересными мне показались размышления старца, продавшего эту таинственную вещь нашему герою. Вот бы Рафаэлю тогда прислушаться к этим мудрым словам, возможно, и жизнь бы по-другому пошла (но тогда бы не было, конечно, этой замечательной книги).
Сейчас я вам в кратких словах открою великую тайну человеческой жизни. Человек истощает себя безотчетными поступками, – из-за них-то и иссякают источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти сводятся к двум глаголам желать и мочь . Между этими двумя пределами человеческой деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я счастьем моим и долголетием. Желать сжигает нас, а мочь – разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии. Итак, желание, или хотение, во мне мертво, убито мыслью; действие или могущество свелось к удовлетворению требований моего организма. Коротко говоря, я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито, не в ощущениях, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и переживает все. Излишества не коснулись ни моей души, ни тела. Меж тем я обозрел весь мир. Нога моя ступала по высочайшим горам Азии и Америки, я изучил все человеческие языки, я жил при всяких правительствах. Я ссужал деньги китайцу, взяв в залог труп его отца, я спал в палатке араба, доверившись его слову, я подписывал контракты во всех европейских столицах и без боязни оставлял свое золото в вигваме дикарей; словом, я добился всего, ибо умел всем пренебречь. Моим единственным честолюбием было – видеть. Видеть – не значит ли это знать?.. А знать, молодой человек, – не значит ли это наслаждаться интуитивно? Не значит ли это открывать самую сущность жизни и глубоко проникать в нее? Что остается от материального обладания? Только идея.
Обладать надо знаниями, впечатлениями, мыслями, чувствами. Не вещами. Вещи не приносят счастья. На них можно спустить целое состояние (а герой спускает в итоге всю свою жизнь) и не приобрести ничего взамен. Такой своеобразный гимн антипотребительства - этого современного тренда последних лет.
Судите же, как прекрасна должна быть жизнь человека, который, будучи способен запечатлеть в своей мысли все реальности, переносит источники счастья в свою душу и извлекает из них множество идеальных наслаждений, очистив их от всей земной скверны. Мысль – это ключ ко всем сокровищницам, она одаряет вас всеми радостями скупца, но без его забот. И вот я парил над миром, наслаждения мои всегда были радостями духовными. Мои пиршества заключались в созерцании морей, народов, лесов, гор. Я все созерцал, но спокойно, не зная усталости; я никогда ничего не желал, я только ожидал. Я прогуливался по вселенной, как по собственному саду. То, что люди зовут печалью, любовью, честолюбием, превратностями, огорчениями, – все это для меня лишь мысли, превращаемые мною в мечтания; вместо того чтобы их ощущать, я их выражаю, я их истолковываю; вместо того чтобы позволить им пожирать мою жизнь, я драматизирую их, я их развиваю; я забавляюсь ими, как будто это романы, которые я читаю внутренним своим зрением. Я никогда не утомляю своего организма и потому все еще отличаюсь крепким здоровьем. Так как моя душа унаследовала все не растраченные мною силы, то моя голова богаче моих складов. Вот где, – сказал он, ударяя себя по лбу, – вот где настоящие миллионы! Я провожу свои дни восхитительно: мои глаза умеют видеть былое; я воскрешаю целые страны, картины разных местностей, виды океана, прекрасные образы истории. У меня есть воображаемый сераль, где я обладаю всеми женщинами, которые мне не принадлежали. Часто я снова вижу ваши войны, ваши революции и размышляю о них
Главный герой большую часть книги мне был неприятен, а под конец романа - жалок. Расчетливый человек, у которого даже любовь связана с внешними атрибутами. Для которого деньги в женщине затмевают все ее душевные качества.
Притом, сознаюсь к стыду своему, я не понимаю любви в нищете. Пусть это от моей испорченности, которою я обязан болезни человечества, именуемой цивилизацией, но женщина – будь она привлекательна, как прекрасная Елена, эта Галатея Гомера, – не может покорить мое сердце, если она хоть чуть-чуть замарашка. Ах, да здравствует любовь в шелках и кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают ее, что и сама она, может быть, роскошь! Мне нравится комкать в порыве страсти изысканные туалеты, мять цветы, заносить дерзновенную руку над красивым сооружением благоуханной прически. Горящие глаза, которые пронизывают скрывающую их кружевную вуаль, подобно тому как пламя прорывается сквозь пушечный дым, фантастически привлекательны для меня. Моей любви нужны шелковые лестницы, по которым возлюбленный безмолвно взбирается зимней ночью. Какое это наслаждение – весь в снегу, ты входишь в комнату, слабо озаренную курильницами, обтянутую разрисованным шелком, и видишь женщину, тоже стряхивающую с себя снег, ибо как иначе назвать покровы из сладострастного муслина, сквозь которые она чуть заметно обрисовывается, как ангел сквозь облако, и из которых она сейчас высвободится? А еще мне необходимы и боязливое счастье и дерзкая уверенность. Наконец я хочу увидеть эту же таинственную женщину, но в полном блеске, в светском кругу, добродетельную, вызывающую всеобщее поклонение, одетую в кружева и блистающую бриллиантами, повелевающую целым городом, занимающую положение столь высокое, внушающую к себе такое уважение, что никто не осмелится поведать ей свои чувства. Окруженная своей свитой, она украдкой бросает на меня взгляд – взгляд, ниспровергающий все эти условности, взгляд, говорящий о том, что ради меня она готова пожертвовать и светом и людьми! Разумеется, я столько раз сам смеялся над своим пристрастием к блондам, бархату, тонкому батисту, к фокусам парикмахера, к свечам, карете, титулу, геральдическим коронам на хрустале, на золотых и серебряных вещах – словом, над пристрастием ко всему деланному и наименее женственному в женщине; я глумился над собой, разубеждая себя, – все было напрасно! Меня пленяет женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство собственного достоинства; воздвигая преграду между собою и людьми, она пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто, какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей одной, – она мне нравится гораздо больше...
Он прекрасно видит, что Феодора лживый, бездушный. холодный человек, он отдает себе в этом отчет и продолжает таскаться за ней, как послушная собачонка. Полина, прекрасная чистая девушка очаровывает его лишь после того как у нее появляются деньги.
Не только в любви, в работе он также проявляет свои низкие качества: ради денег пишет лже-мемуары.
Есть в нем, наверное, что-то хорошее, люди все таки сложные существа, не одномерные, но отрицательных черт все-таки с излишком. Причем в начале романа эти качества автором набросаны, эскизно и мимолетно, но все же есть. Но потом куда все это делось? Он рассказывает о своем сыновнем послушании и почтительности, жизни в режиме жесточайшей экономии. Были у него свои твердые жизненные принципы, куда все это испарилось. Хотя нет, понятно куда - в погоне за мечтами о недоступной женщине. Но отчего так быстро в нем все переменилось?
Пожалуй, тот порядок вещей, прежде казавшийся мне несчастьем, и развил во мне прекрасные способности, которыми впоследствии я гордился. Разве не философской любознательности и чрезвычайной трудоспособности, любви к чтению – всему, что с семилетнего возраста вплоть до первого выезда в свет наполняло мою жизнь, – обязан я тем, что так легко, если верить вам, умею выражать свои идеи и идти вперед по обширному полю человеческого знания? Не одиночество ли, на которое я был обречен, не привычка ли подавлять свои чувства и жить внутреннею жизнью наделили меня умением сравнивать и размышлять?
И роман мне показался таким...категоричным. Я надеялась, что автор покажет и положительные качества героя или же путь его перевоспитания. Но нет. С самого начала все по наклонной катится вниз. И даже мораль уж слишком прямолинейна (роман, кстати, поучительный, мне нравятся такие книги) 4/5 (мистическую линию хотелось бы поразвернутее)
P.S. Как же все таки красиво написана книга (потому мне и хочется без конца цитировать ее, впитывая в себя эти образы), как детально описаны залы, гостинные, балы, наряды. Читаешь и будто переносишься в то время и вместе с героем проходишь весь путь до конца.