Отзывы на книги автора «Оноре де Бальзак»

Два сильных и мучительных желания боролись во мне во время чтения: необходимость прочитать быстро, тогда как хотелось читать медленно, перечитывать, отводить взгляд и отдаваться сладкому послевкусию каждой фразы; и стремление прочитать как можно скорее, чтобы к этому восхитительному ощущению прибавилась ещё и интеллектуальная сытость, чтобы можно было закрыть книгу и погрузиться в самое приятное, что даёт чтение, – размышление над идеями, осмысление пережитой истории. Вам кажется, что эти два чувства не могут вступать в борьбу между собой? Я бы тоже так думал, если бы их не прочувствовал на собственной... коже?

Это не единственное новое чувство, которое подарил мне Бальзак. Никогда, никогда и никто раньше не показывал мне страсти, сжигающей обречённых игроков в игорном доме. С этой первой малозначительной для повествования детали началось для меня восхищение мастерством автора. Я мог видеть страсть во многих человеческих пороках, но никогда не видел в азарте той же дурманящей красоты, того романтизма, которым мы порой так щедро наделяем ненависть к врагу или зависимость от своего тела.

Никак не могу понять: то ли это самое лучшее, что я читал у Бальзака, то ли последний раз я читал его так давно, что ещё не мог оценить по достоинству его стиль? Каждое слово идеально, каждая мысль закончена, каждая строчка врезается в самое сердце. Откройте книгу на любой странице, и вы найдёте блестящую игру слов, гениальную фразу или же нетривиальные, не затасканные сравнения, заставляющие вашего внутреннего эстета и ценителя красоты замирать.

Это первая книга, в которой автора я чувствую больше, чем персонажа, в которой автором я восхищаюсь больше, чем персонажем. Если вы не хотите даже намёка на спойлеры, то советую пропустить следующий абзац, потому что искушение поделиться впечатлениями с людьми, уже прочитавшими, слишком велико.

В первой части Бальзак наделяет своего героя всем, что может дать творец и природа, он делает Рафаэля идеалом, ангелом воплоти, прекрасным цветком, которому сожалеют постояльцы игорного дома, на пороге которого он появляется. И свой цветок, своё бесценное творение писатель низвергает в ад и любуется своим хрупким сокровищем на пороге смерти. Сколько красоты, сколько безысходности в этой короткой сцене с монетой! Уже потом мы узнаем истинную сущность души Рафаэля, потом станем свидетелями прожитой (впрочем, больше – утраченной) жизни, но сейчас эта короткая сцена – это истинный восторг. И сколько таких в книге, их же просто не перечесть!

Не представляете, как я сожалею о том времени, когда не любил чтение. Но вся трагедия человеческой глупости в том, что ты не понимаешь, что глуп, пока не поумнеешь, не осознаёшь, что читаешь плохую литературу, пока не начнёшь понимать хорошую. И я благодарю провидение, что мне пришлось учиться именно там, где мне раскрыли глаза на красоту классической и, в частности, – французской литературы.

Кстати, раз уж я вспомнил о своём французском… Вы никогда не задумывались о том, почему именно шагреневая кожа? Этого не раскрывает перевод, но, хоть я и читал на русском, расскажу вам секрет: в названии заключено гораздо больше, чем видит русский читатель. С французского chagrin – это ещё и горе, печаль, что даёт названию книги двойное значение. И оба она оправдывает в полной мере.

"Как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона", - писал в свое время пародист Александр Иванов о нашем великом эстрадном певце. Почему-то я всегда вспоминаю эту эпиграмму, когда сталкиваюсь с прозой другого великого - теперь уже французского писателя Оноре де Бальзака. Настолько он многословен и назойлив в своих описаниях, что кажется, что бизон будет бежать до бесконечности, как, впрочем не будет умолкать и распевшийся Кобзон.

Но повесть "Гобсек" в ряду его произведений стоит несколько особняком, по крайне мере, для меня. Здесь Бальзак неожиданно предстает довольно лаконичным , правда, насколько этот термин к нему может быть применим. И, как ни странно, ограничив свое словоизлияние, Бальзак смог создать едва ли не самое сильное и прямо-таки эпическое произведение.

На одном из ранних этапов своего существования повесть называлась "Папаша Гобсек". Сразу возникает аналогия с другим произведением автора "Отцом Горио". Кроме аналогии между повестью и романом есть более тесная связь, дело в том, что ростовщик Гобсек и адвокат Дервиль упоминаются в романе, а одной из героинь повести является графиня де Ресто, старшая дочь отца Горио. Такие переходы героев из одного произведения в другое - довольно типичное для Бальзака дело.

И все же, автор убрал "папашу" из названия, оставив только имя, даже здесь проявилась не свойственная автору лаконичность, но заслуга в этом, как мне кажется, не столько самого Бальзака, сколько Рембрандта. Рембрандт - это вам не Рубенс, здесь нет того упоения красками, здесь преобладают темные и серые тона, подчеркивающие силу света, который всегда акцентируется на главном.

Бальзак почувствовал, что по-настоящему гениально передать сущность героя, которого он собирался явить миру, могла бы только кисть Рембранда, и он решил максимально, насколько это возможно, приблизиться в тексте к мастерству великого голландца. Может потому он и Гобсека сделал голландцем, чтобы острее чувствовалась преемственность между художником и писателем. И портрет получился строго в рембрандтовском стиле - сдержанность красок компенсируется мощью освещения.

Образ Гобсека вышел тёмным и мрачным, и в то же время в этой мрачности присутствует необыкновенной силы свет. Самое интересное, что при всей изначальной условной отрицательности этого героя, чего стоит дословный перевод его имени - сухоглот, к концу произведения Гобсек предстает личностью, не лишенной некоторых положительных качеств. При всей своей скаредности, бездушности и полной зависимости от поклонения золотому тельцу, в нем сохранились какие-то понятные ему представления о чести, он может отнестись вполне по-человечески к людям, которые доверились ему без всяких условий. С рассказчиком - Дервилем - у Гобсека даже возникает что-то типа взаимной симпатии.

Сам Дервиль говорит о Гобсеке: "в нем живут два существа: скряга и философ, подлое существо и возвышенное". И подлость, и возвышенность вращаются вокруг главной для ростовщика сущности - золота.
"Золото - вот духовная сущность всего нынешнего общества", - откровенничает Гобсек. Вообще в его отношении к золоту присутствует некая магическая составляющая, что-то древнее и тайное, почти библейское, и оно придает ему своеобразный таинственно-романтический ореол. Снова дадим слово Дервилю: "Этот высохший старикашка вдруг вырос в моих глазах, стал фантастической фигурой, олицетворением власти золота".

Гобсек неожиданно предстает мостиком, соединяющим романтизм, на котором был воспитан автор, и реализм, проводником которого Бальзак пытался быть. При всей реалистичности изображаемого мира наживы и деловой жестокости, лишенного каких-либо романтических сентиментов, перед нами предстает последний романтик, имеющий бурную пиратскую молодость, и перевоплотившийся в рыцаря желтого металла. Тема рыцарства позволяет вспомнить пушкинского скупого рыцаря, а пиратские мотивы отсылают к байроновскому "Корсару". В любом случае, Гобсек немало повидал на своем веку, недаром Дервиль говорит: "...я глубоко уверен, что ни одна душа человеческая не получила такой жестокой закалки в испытаниях, как он".

Но золото только инструмент, истинная суть "рыцарства" Гобсека - тщеславие. Вот его кредо: "Тщеславие! Это всегда наше «я». А что может удовлетворить тщеславие? Золото! Потоки золота. Чтобы осуществить наши прихоти, нужно время, нужны материальные возможности или усилия. Ну что ж! В золоте все содержится в зародыше, и все оно дает в действительности". Тщеславие приводит Гобсека к ощущению властителя человеческих судеб, от которого и до комплекса бога недалеко, и он проговаривается: "У меня взор, как у Господа Бога: я читаю в сердцах. От меня ничто не укроется".

Создается впечатление, что Бальзак симпатизирует своему герою, и даже мелькает шальная мысль, что Гобсек - это некое невоплощенное в реальной жизни авторское альтер эго. Ведь Гобсек обладает двумя вещами, которыми всю жизнь стремился обладать его породитель: золотом и умением "читать людей" и их поступки.

"Как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона", - писал в свое время пародист Александр Иванов о нашем великом эстрадном певце. Почему-то я всегда вспоминаю эту эпиграмму, когда сталкиваюсь с прозой другого великого - теперь уже французского писателя Оноре де Бальзака. Настолько он многословен и назойлив в своих описаниях, что кажется, что бизон будет бежать до бесконечности, как, впрочем не будет умолкать и распевшийся Кобзон.

Но повесть "Гобсек" в ряду его произведений стоит несколько особняком, по крайне мере, для меня. Здесь Бальзак неожиданно предстает довольно лаконичным , правда, насколько этот термин к нему может быть применим. И, как ни странно, ограничив свое словоизлияние, Бальзак смог создать едва ли не самое сильное и прямо-таки эпическое произведение.

На одном из ранних этапов своего существования повесть называлась "Папаша Гобсек". Сразу возникает аналогия с другим произведением автора "Отцом Горио". Кроме аналогии между повестью и романом есть более тесная связь, дело в том, что ростовщик Гобсек и адвокат Дервиль упоминаются в романе, а одной из героинь повести является графиня де Ресто, старшая дочь отца Горио. Такие переходы героев из одного произведения в другое - довольно типичное для Бальзака дело.

И все же, автор убрал "папашу" из названия, оставив только имя, даже здесь проявилась не свойственная автору лаконичность, но заслуга в этом, как мне кажется, не столько самого Бальзака, сколько Рембрандта. Рембрандт - это вам не Рубенс, здесь нет того упоения красками, здесь преобладают темные и серые тона, подчеркивающие силу света, который всегда акцентируется на главном.

Бальзак почувствовал, что по-настоящему гениально передать сущность героя, которого он собирался явить миру, могла бы только кисть Рембранда, и он решил максимально, насколько это возможно, приблизиться в тексте к мастерству великого голландца. Может потому он и Гобсека сделал голландцем, чтобы острее чувствовалась преемственность между художником и писателем. И портрет получился строго в рембрандтовском стиле - сдержанность красок компенсируется мощью освещения.

Образ Гобсека вышел тёмным и мрачным, и в то же время в этой мрачности присутствует необыкновенной силы свет. Самое интересное, что при всей изначальной условной отрицательности этого героя, чего стоит дословный перевод его имени - сухоглот, к концу произведения Гобсек предстает личностью, не лишенной некоторых положительных качеств. При всей своей скаредности, бездушности и полной зависимости от поклонения золотому тельцу, в нем сохранились какие-то понятные ему представления о чести, он может отнестись вполне по-человечески к людям, которые доверились ему без всяких условий. С рассказчиком - Дервилем - у Гобсека даже возникает что-то типа взаимной симпатии.

Сам Дервиль говорит о Гобсеке: "в нем живут два существа: скряга и философ, подлое существо и возвышенное". И подлость, и возвышенность вращаются вокруг главной для ростовщика сущности - золота.
"Золото - вот духовная сущность всего нынешнего общества", - откровенничает Гобсек. Вообще в его отношении к золоту присутствует некая магическая составляющая, что-то древнее и тайное, почти библейское, и оно придает ему своеобразный таинственно-романтический ореол. Снова дадим слово Дервилю: "Этот высохший старикашка вдруг вырос в моих глазах, стал фантастической фигурой, олицетворением власти золота".

Гобсек неожиданно предстает мостиком, соединяющим романтизм, на котором был воспитан автор, и реализм, проводником которого Бальзак пытался быть. При всей реалистичности изображаемого мира наживы и деловой жестокости, лишенного каких-либо романтических сентиментов, перед нами предстает последний романтик, имеющий бурную пиратскую молодость, и перевоплотившийся в рыцаря желтого металла. Тема рыцарства позволяет вспомнить пушкинского скупого рыцаря, а пиратские мотивы отсылают к байроновскому "Корсару". В любом случае, Гобсек немало повидал на своем веку, недаром Дервиль говорит: "...я глубоко уверен, что ни одна душа человеческая не получила такой жестокой закалки в испытаниях, как он".

Но золото только инструмент, истинная суть "рыцарства" Гобсека - тщеславие. Вот его кредо: "Тщеславие! Это всегда наше «я». А что может удовлетворить тщеславие? Золото! Потоки золота. Чтобы осуществить наши прихоти, нужно время, нужны материальные возможности или усилия. Ну что ж! В золоте все содержится в зародыше, и все оно дает в действительности". Тщеславие приводит Гобсека к ощущению властителя человеческих судеб, от которого и до комплекса бога недалеко, и он проговаривается: "У меня взор, как у Господа Бога: я читаю в сердцах. От меня ничто не укроется".

Создается впечатление, что Бальзак симпатизирует своему герою, и даже мелькает шальная мысль, что Гобсек - это некое невоплощенное в реальной жизни авторское альтер эго. Ведь Гобсек обладает двумя вещами, которыми всю жизнь стремился обладать его породитель: золотом и умением "читать людей" и их поступки.

К этой книге французского классика у меня двоякое отношение, с одной стороны она очень привлекательна в своем философском звучании, с другой - безумно занудное и скучное чтиво, безмерно затянутое. Я слышал, что якобы сейчас её проходят в школе; когда я учился мы Бальзака не проходили, может он был в программе, но наша литераторша всегда жертвовала часами иностранной литературы в пользу литературы отечественной, против чего мы, собственно говоря, не возражали - про Онегина и Печорина мы уже прочитали, так лучше помучаем их еще, чем читать что-то новое.

Поэтому к "Шагреневой коже" я подходил сам, по собственной воле и был настроен очень радужно, предполагая море удовольствия от такой известной книги, тем более, что суть фабулы романа уже была известна. Меня ждало разочарование, пусть - не горькое, но все же. Я уже писал в других рецензиях, что не люблю занудный растянутый стиль Бальзака. Когда он погрязает в описании интерьеров, видов, внешности персонажей, душевных их состояний, когда ударяется в философские рассуждения, суть которых, как бы ни ценна она была, утопает в словесной воде, я ловлю себя на мысли: "Как же не хватает в Бальзаке Пушкина!"

Возьмите любую пушкинскую повесть, насколько точно и лаконично они написаны, Пушкин доверяет своему читателю, во многом полагаясь на его жизненный опыт, поэтому он не расходует слова на лишние описания, он дает главное, а детали читатель сам додумает. Если дело происходит в гостиной, достаточно одной-двух самых ярких деталей вместо подробного описания, вряд ли читатель, если ему не описать дотошно цвет и форму всех комодов и стульев, вообразит что-то вроде кухни или конюшни.

Представляю каким толстым томом выглядел бы бальзаковский вариант "Станционного смотрителя" или "Пиковой дамы". Да "Шагреневая кожа" и есть "Пиковая дама" а-ля Бальзак.

И дело не в мистической составляющей, я, рассуждая о "Шагреневой коже" меньше всего затрагивал бы мистическую сторону, потому что она здесь далеко не главная, она здесь служит всего лишь инструментом, позволяющим рассказ о ценности человеческой жизни превратить в своего рода притчу.

По сути, жизнь каждого из нас этакая шагреневая кожа, и, чтобы мы не делали, она с каждым годом становится все меньше и меньше, приближая тот день и час, когда скукожится до последней точки, той точки, что будет стоять в конце жизни каждого.

Жизнь - это все, что у нас есть, это - мы сами. И платим за всё мы тоже собой, своею жизнью. Вот почему деньги смогли завоевать такую власть над человечеством? Мир так устроен, что все в нем имеет цену, и деньги стали самым удобным эквивалентом ценности, лучше чем ракушки или зубы леопарда. Но они лишь эквивалент, а настоящая валюта, та, которая принимается всевышним банком, это - наша жизнь, цена есть всему - нашим дням, усилиям, желаниям, надеждам. Всё чего-нибудь, какой нибудь частички нашей да стоит.

Вот об этом и хотел сказать Бальзак, а еще о том, чтобы по-умному торговать с миром, чтобы не ошибаться в своих желаниях, потому что часто нам кажется, что мы остро нуждаемся в чем-то, а получив это, понимаем, что оно нам было не нужно, а ведь уже уплачено, и в этом банке отмены сделок не бывает.

Так что не нужно искать в антикваре следов Мефистофеля, да и Рафаэлю далеко до Фауста, он же не истину ищет, а удовольствий. Вот почему раньше я вспоминал пушкинскую "Пиковую даму", они - Рафаэль с Германом - одного поля ягоды. Это испытание было послано Богом, ну, а кто же еще испытует человеков? Вот и послал он Рафаэлю лоскут шагреневой кожи, чтобы о его истории поведал Бальзак, а прочитавшие её, на примере этом научились дорожить своей жизнью, да призадумались бы о том, на что и как они её тратят. А вот Рафаэль был выбран на эту роль, возможно, совсем не случайно, это испытание ему прилетело за дерзкую попытку сочинить трактат "Теория воли", воля же самый лучший оценщик жизненных трат, вот и докажи, что можешь ею пользоваться, прежде чем трактаты писать.

Из положительного: порадовала встреча со "старым другом" Растиньяком. Он и здесь, как и в "Отце Горио", верен себе и цель жизни видит в благополучной женитьбе. Ну, и гордость за то, что самая красивая женщина Парижа - Феодора - русская.

Как же потрясающе все-таки - в красках, в волнении страстей и драматизме ситуаций - представляет нам французский классик путь начинающего творца, не лишенного способностей, но явно обделенного волей. Правда, признаюсь, вначале романа я изрядно заскучала. Очень уж напоминал мне избранный Люсьеном путь к славе путь прославленного в веках мопассановского героя. Казалось, те же коллизии и сюжетные повороты ждут нас в течение романа, тот же исход, та же драма. Но нет. Здорово, пожалуй, иногда ошибаться.

Путь Люсьена оригинален, его также ждут падения и взлеты, но несколько иного плана. Ни одна женщина в бальзаковской книге не станет средством достижению юношей своих честолюбивых планов - их у него с избытком (расплачиваться за надежды придется горькой ценой, вот где самые настоящие "утраченные иллюзии"). Луиза была лишь тем маячком, что поманила к лучам известности, что ввела в свет - маяки действительно дают свет... Разбередив тщеславие этого мечтательного юноши с нежным девичьим лицом, оказала ему тем самым медвежью услугу. Теперь он берет взаймы у будущего: в мечтах он признанный прозаик и поэт, любимец общества, богатый аристократ...Реальность быстро скидывает с небес на землю...

Недолгое раскаяние - и новые мечты!.. Забавно было наблюдать по ходу романа, как Люсьен периодически принимает отчаянные и бесплодные попытки исправиться. И, что самое смешное, в них ведь действительно веришь. Поэтому ни в коей мере не могу осуждать его сестру и его зятя (мужа сестры), которые также безоговорочно верили в Люсьена - дорого же им обошлась эта вера.

Под едкое перо мастера слова, Бальзака, попадает при этом и парижский свет, и провинция, и даже искусство. Литература как подвид оного - в первую очередь. Все оказывается продажным, по знакомству и по связям, что уж говорить о журналистике, в которую заносит судьба нашего юного поэта, у ног "богини" читавшего ей высокопарные оды, а она не оценила. Чтобы получить статус любовника, тоже нужно постараться, не всем это дано...

Новая жизнь, новые увлечения, новая женщина, да только вот воли как не было так и нет. Как не появилось ни упорства, ни усердия, ни любви к труду, ни ответственности за близких. Было лишь желание получить на халяву почести света, отчего ж не заключить сделку с дьяволом? Под раздачу, как обычно, уходит совесть. Ничто не ново под луной...

4/5, великолепный в содержательном плане роман, но меня чуть покоробил перевод (или то фирменный стиль письма Бальзака - немного я читала его произведений в своей жизни) - суховатый, сдержанный. От французской литературы я обычно жду иного - большей изящности и красноречия.

Как же потрясающе все-таки - в красках, в волнении страстей и драматизме ситуаций - представляет нам французский классик путь начинающего творца, не лишенного способностей, но явно обделенного волей. Правда, признаюсь, вначале романа я изрядно заскучала. Очень уж напоминал мне избранный Люсьеном путь к славе путь прославленного в веках мопассановского героя. Казалось, те же коллизии и сюжетные повороты ждут нас в течение романа, тот же исход, та же драма. Но нет. Здорово, пожалуй, иногда ошибаться.

Путь Люсьена оригинален, его также ждут падения и взлеты, но несколько иного плана. Ни одна женщина в бальзаковской книге не станет средством достижению юношей своих честолюбивых планов - их у него с избытком (расплачиваться за надежды придется горькой ценой, вот где самые настоящие "утраченные иллюзии"). Луиза была лишь тем маячком, что поманила к лучам известности, что ввела в свет - маяки действительно дают свет... Разбередив тщеславие этого мечтательного юноши с нежным девичьим лицом, оказала ему тем самым медвежью услугу. Теперь он берет взаймы у будущего: в мечтах он признанный прозаик и поэт, любимец общества, богатый аристократ...Реальность быстро скидывает с небес на землю...

Недолгое раскаяние - и новые мечты!.. Забавно было наблюдать по ходу романа, как Люсьен периодически принимает отчаянные и бесплодные попытки исправиться. И, что самое смешное, в них ведь действительно веришь. Поэтому ни в коей мере не могу осуждать его сестру и его зятя (мужа сестры), которые также безоговорочно верили в Люсьена - дорого же им обошлась эта вера.

Под едкое перо мастера слова, Бальзака, попадает при этом и парижский свет, и провинция, и даже искусство. Литература как подвид оного - в первую очередь. Все оказывается продажным, по знакомству и по связям, что уж говорить о журналистике, в которую заносит судьба нашего юного поэта, у ног "богини" читавшего ей высокопарные оды, а она не оценила. Чтобы получить статус любовника, тоже нужно постараться, не всем это дано...

Новая жизнь, новые увлечения, новая женщина, да только вот воли как не было так и нет. Как не появилось ни упорства, ни усердия, ни любви к труду, ни ответственности за близких. Было лишь желание получить на халяву почести света, отчего ж не заключить сделку с дьяволом? Под раздачу, как обычно, уходит совесть. Ничто не ново под луной...

4/5, великолепный в содержательном плане роман, но меня чуть покоробил перевод (или то фирменный стиль письма Бальзака - немного я читала его произведений в своей жизни) - суховатый, сдержанный. От французской литературы я обычно жду иного - большей изящности и красноречия.

Роман Бальзака, впервые опубликованный в 1833-м году, развивает две противодействующие тематики: любовь к материальному и любовь к духовному.

Первая тематика прекрасно раскрыта на примере господина Гранде, или как его называли в народе "папаши Гранде". В своё время ныне успешный провинциальный виноторговец разбогател на скупке конфискованных церковных владений. Мало кто догадывался об истинной величине его состояния, чему не мало способствовал аскетический образ жизни, который вёл папаша Гранде и которому вынужденно следовала его семья. Госпожа Гранде и дочь Евгения, привыкшие к абсолютному подчинению, не сетовали на отсутствие элементарных удобств, неуютный дом, редкое наличие на столе фруктов и мяса. Гранде, видивший в людях только деньги, искренне полагал, что тратить их необходимо только на то, что невозможно получить бесплатно. Он неохотно расставался с золотыми монетами, предпочитая хранить их в сундуках, находя почти физическое удовольствие в пересчитывании своих постоянно преумножающихся накоплениях. Собственно, страсть к золоту и обладание им превратились для бывшего мэра Сомюра в навязчивую идею.

Как это ни странно, даже жена и дочь не подозревали об истинных размерах их состояния и вяло пребывали в состоянии счастливого неведения. Евгения, скромная и тихая девушка, много работала по дому, в свободное время вышивала и штопала – Гранде полагал, что в доме все должны приносить пользу от рассвета до заката, а не тратить время на бесполезные занятия. Периодически в доме собиралось провинциальное избранное общество, члены которого подозревали о богатстве Гранде и следовательно, имели некие матримониальные планы на молодую Евгению.

Всё изменилось, когда в доме почтенного семейства появился племянник Гранде, молодой парижанин Шарль. Неудивительно, что красивый, хорошо одетый молодой человек со светскими столичными манерами произвёл неизгладимое впечатление на неискушённую провинциалку, и Евгения неосознанно потянулась к нему. Случившееся же с Шарлем несчастье, банкротство и самоубийство отца, разбудили в ней не только чувство сострадания и благородной жертвенности, но и дух противоречия – она впервые отважилась пойти против отца. Для папаши Гранде банкротство, случившееся с его братом, – есть худший позор для человека, тогда как Евгения готова отдать кузену все свои скромные сбережения.

Несмотря на родившееся противостояние дочери и отца, который не мог и помыслить о согласии на брак Евгении с нищим родственником, их объединяет одна общая черта – неоспоримое упрямство. Только если у старика Гранде оно выражается в неотсупном поклонении своему главному идолу – золоту; то у Евгении эта черта проявляется в следовании своим чувствам, готовностью пожертвовать собой ради любви.

Судьба жестоко обошлась с Евгенией, презрев её благородный и всепрощающий характер. На протяжении всего произведения Бальзак ни разу не позволил читателю усомниться в светлом, одухотворённом образе молодой женщины, пережившей жестокое предательство. Верная своим моральным принципам, Евгения всегда оставалась самой собой, неся в душе благотворное тепло и утешительную любовь.

Дети - цветы жизни...
На могилах родителей.(с)

Сатира?! Трагедия?! Фантасмагория?!
Странное ощущение театральной постановки. И бинокль уж очень мощный... слишком близко.
Вижу всё до мелочей – нищую обстановку пансиона. Вот пыль скопилась в углу… трещинки на посуде.
Вижу убогость пансионеров - затертость одежд, морщинки, страх и боль в глазах, смирение и цинизм.
Вижу слепящий свет балов в огромных залах, шик спален и блеск нарядов.
И опять глаза - алчные, но несчастливые.
Убрать бинокль невозможно. Бальзак не позволяет. Можно лишь поменять на микроскоп и рассмотреть срез парижского общества.
Гниль низов от безысходности и борьбы за выживание, утраты доброты и сострадания.
И легкий налет плесени высшего общества – подсмытый, затушеванный и припудренный, скрытый за стремлением к счастью без оглядки, не выбирая методов и средств. Но как же так?! Где придел человеческой жестокости и алчности, себялюбия и стремление отбелиться?!

Бальзак безжалостен!
Бальзак бесподобен! Восхитителен!
Как он противопоставляет, какие у него разные, объемные герои, многогранные и страстные до жизни, до любви… даже в мелочах.

Горио – апофеоз отцовства!
Мощь самоотдачи смывает волной.
На разрыв аорты. До оглушительного крика отчаянья… на грани с ненавистью и проклятия.
Совершенно слепая любовь, незаживающая рана.
А может не любовь вовсе. Безумное хватание за соломинку, что бы принадлежать тому общество, что так манит. Страх быть покинутым. Доводящее до отчаянья предчувствие конца.

— я щупал его голову: на ней только один бугорок — как раз именно отцовства; это отец неизлечимый.

Диагноз на лицо.

Но в книги есть еще один не менее главный и не менее интересный герой.
Эжен де Растиньяк – студент, "мальчишка из пеленок" на распутье дорог взрослого Парижа. Как хочется ему быть хорошим, любимым, богатым и нужным. Как хочется ему быть Человеком, но вращаться в высших кругах.
Эжен где-то между небом и землей. Между соблазном Рыжего Дьявола и ангельской заботой Папаши.
Бедный… бедный маленький Эжен, разрываемый муками совести и стремлением к Высшему Свету.
Трудно не продаться, если на тебя пока еще есть спрос!

Жили-были старик со старухой. Сказать так сразу, что это являлось жизнью, было бы невозможным, но, как мы уже отметили, бытие их было общепризнанным фактом, поэтому мы можем с известной долей уверенности полагаться на столь авторитетное общественное мнение. Жили они во Франции, что вовсе не являлось объяснением того, что они стопроцентно относились к высокой французской нации. Даже если бы их происхождение, набор генов и степень наследственности предполагали что-то другое, то мы все равно возложили бы на них ту необходимую толику гражданского повиновения и силой государственного принуждения обязали бы их признать себя все же французами. Тем более, что старик, всю жизнь проработавший на ниве сельскохозяйственных угодий, был мелким рентье и имел небольшой в общем-то и очень незначительный доход. Старуха, как и пристало женщине ее возраста и положения, была у старика на содержании и это ей казалось вполне обыденным и незначительным. Но, согласитесь, этот факт не мог не отразиться на взаимоотношениях внутри семьи и распределении ролей, поэтому в то утро, о котором идет речь, старик обратился к старухе с весьма странной просьбой.

- Старуха, испеки мне Колобок!

Бабушка была крайне изумлена столь странной фразе, впервые прозвучавшей в этих широтах со времен Маргариты Наваррской и, не придумав ничего лучшего, сочла возможным уточнить - что именно старик имел ввиду и почему он решил возложить на нее, на старуху, столь позорную обязанность. Старик глубоко вздохнул, потому что ничего другого от глупой бабы и не ждал, но поскольку был твердо уверен в том, что все горести и несчастья в этом мире происходят именно из-за женщин, он стал объяснять старухе, что Колобок - это такая форма хлебобулочного изделия, которое имеет мало общего с полуторафранковыми круассанами в кондитерской лавке напротив, а больше напоминает приличествующий сану десятисантимовый круглый хлеб. Старуха тут же обратила внимание старика на то, что поставки муки в их семью в последнее время стали столь нерегулярны и убыточны, что она даже сомневается в целесообразности желаний старика в принципе, даже если это не касается хлеба насущного, вид которого старик пытается придать своей жалкой просьбе. А по этой причине у нее не имеется в наличии необходимого количества расходного зернового материала, столь нужного для выполнения поставленной перед ней задачи. Старик, убедившись в полной непригодности его спутницы жизни для использования в домашнем хозяйстве, в кои-то веки! (да и вообще - во всем), со вздохом вручил ей заступ, лом и метелку, показал - как ими пользоваться и отправил старуху в амбар со словами

- А ты по амбару помети, по сусекам поскреби - авось чего и выметешь!

Старуха открыла было рот, чтобы уточнить значение слова "сусек", но, поскольку старик ее уже покинул перед тропинкой, ведущей к амбару, то она так и осталась стоять с открытым ртом посреди улицы.
Прошло довольно много времени, прежде чем старуха решилась-таки подступиться к амбару и, хотя не выполнила до конца своего задания, понадеялась на французский авось.
Амбар находился в северной части земельного участка, что принадлежал старику с 1623 года по праву наследования. Это ветхое строение имело в себе только одну дверь, что, в соответствии с действующим французским законодательством, имело возможность воспользоваться льготным налогообложением. Дверь, долго не поддававшаяся, несмотря на отчаянные усилия старухи, скрипнула и отворилась. И старуха, начав мести метелкой, тут же наткнулась на ШАГРЕНЕВУЮ КОЖУ. Вот так-то, блин!!!

Наиболее прозорливые читатели ( и терпеливые тоже) могли бы понять, что кожу нашел Колобок, но блинскийсатана у меня уже сил нет. Вот что я хочу в итоге сказать - если кто-то не знал - что такое Бальзак, то может сравнить с оригиналом это начало "Колобка". Сатанакожа тоже ассоциируется с этим произведением, но в меньшей мере. И один мой друг, когда его очередная девушка упрекнула в занудности, сказал следующее - "Да, несомненно, но это именно то качество, которому я обязан куском хлеба". Этим другом был я сам. Правда давно.

Это лучшее, что когда-либо я читал у Бальзака. Мысли настолько глубоки, что сомневаешься в их принадлежности. Язык и форма мышления очень понятны. Жаль, что он так мало прожил. Желаю, чтобы дольше. Пусть моя кожа уменьшится.

На старости лет отец Горио, продав по настоянию взрослых дочерей свой бизнес, поселился в семейном пансионе, где, как и раньше в школах и кружках, он в конце концов оказался «убогим, отверженным существом, козлом отпущения, на которого градом сыпались насмешки». «Откуда же взялось это чуть ли не злобное пренебрежение, это презрительное гонение, постигшее старейшего жильца, это неуважение к чужой беде? Не сам ли он дал повод, не было ли в нём странностей или смешных привычек, которые прощаются людьми труднее, чем пороки?».

Попробуем вкратце проследить жизненный путь главного героя. «До революции Жан-Жоашен Горио был простым рабочим-вермишельщиком, ловким, бережливым и настолько предприимчивым, что в 1789 году купил всё дело своего хозяина, павшего случайной жертвой первого восстания». Однако, будучи лишь относительно способным человеком, за пределами своей мрачной лавки «Горио вновь становился тёмным, неотёсанным работником, не мог понять простого рассуждения, был чужд каких-либо духовных наслаждений». Его жена «стала предметом беспредельной любви, какого-то набожного поклонения мужа». «Быть может, ей удалось бы развить эту косную натуру, вложив в неё понимание действительности и жизни». Но «после семи лет нерушимого блаженства вермишельщик потерял жену – на своё несчастье». «Со смертью жены его привязанность к детям перешла разумные границы. Всю свою горячую любовь, обездоленную смертью, он перенёс на дочерей» и, несмотря на блестящие предложения, решил остаться вдовым. «Воспитание обеих дочерей, само собой разумеется, велось нелепо». Имея огромные доходы, Горио тратил на себя копейки, но исполнял все дочерние прихоти, тем самым чрезмерно вознося девочек над собой. Выдавая же их замуж, отец отдал им всё своё состояние, оставшись практически ни с чем: «Моя жизнь в дочерях. Если им хорошо, если они счастливы, нарядны, ходят по коврам, то не всё ли равно, из какого сукна моё платье и где я сплю?... У меня нет иного горя, кроме их горестей».

«Старик пожертвовал собой, на то он и отец: он сам себя изгнал из их домов, и дочери были довольны; заметив это, он понял, что поступил правильно. Так совершилось семейное преступление при соучастии отца и дочерей».

Образ отца Горио глубоко трагичен. И главная проблема заключена не столько в дочерях, сколько в нём самом, хотя это и не снимает со взрослых детей их доли ответственности. К сожалению, главному герою (очень уж похожему на скрытого нарцисса в маске жертвы) так и не удалось постичь важнейшие из искусств: искусство любить и искусство быть.

«Двери их домов закрылись для меня!». «Мой грех! Я сам их приучил топтать меня ногами. Мне это нравилось». «Я не умел себя поставить, я сделал такую глупость, что отказался от своих прав. Ради них я принижал самого себя!». «Я жалкий человек и наказан поделом. Один я был причиной распущенности дочерей, я их избаловал».

На мой взгляд, прежний успех Горио и его печальная участь в старости имеют одни и те же корни, лежащие в безудержном стремлении к золотому тельцу: «Деньги – это жизнь. Деньги – всё». Герой сделал свой жизненный выбор в пользу обладания, а не бытия. И результатом такого выбора стала жизненная трагедия. Даже на смертном одре отец Горио бредил деньгами и мечтал, как он поедет в Одессу, заработает миллионы и купит любовь своих дочерей: «За деньги купишь всё, даже дочерей. О, мои деньги, где они?! Если бы я оставлял в наследство сокровища, дочери ходили бы за мной, лечили меня; я бы и слышал и видел их». Спасение он видел не в развитии души (бытии), а только в деньгах (обладании).

Постижение же искусства любить возможно лишь при продуктивной ориентации характера, направленной на бытие, а не обладание. Ведь любовь – это установка личности, определяющая её отношение к миру в целом. Кроме того, если человек способен на плодотворную любовь, он любит и себя, дорожит своей целостностью и индивидуальностью. Если же он может любить только других, он не способен любить вообще. Отец Горио всячески демонстрировал, что он ничего не хочет для себя, живёт только для дочерей и даже гордился тем, что не придаёт значения своей особе: «Да и на самом деле, что я такое? – жалкий труп, а душа моя всегда и всюду с моими дочками». Такой человек бывает озадачен, обнаружив, что, несмотря на свою удушающую любовь и жертвенность, он несчастен и несостоятелен в отношениях с самыми близкими людьми.

Но за фасадом так называемого невротического альтруизма порой прячется неуловимая сконцентрированность вокруг самого себя (скрытый нарциссизм). Как-то, собираясь на встречу с дочерью, Горио проявил полнейшее безразличие к бедам и горестям других людей, взволновавшим весь пансион (арест одного и смерть другого). И это совсем не удивительно, так как человек, страдающий паталогическим нарциссизмом, лишён эмпатии, сострадания и способности любить. Кроме того, скрытый нарцисс, в отличие от грандиозного, сам не умеет носить так называемую "корону" и поэтому надевает её на кого-то из близких, наслаждаясь своей причастностью к носителю. Сначала такой коронованной особой для отца Горио была его жена, а после её смерти особыми "королевскими" привилегиями он, принижая себя, наделил дочерей, чем их и испортил.

Полностью растворившись во взрослых дочерях, папаша Горио жил исключительно их жизнью и находился в такой пагубной и навязчивой привязанности к ним, которую можно даже сравнить с расширенным эгоизмом или нарциссическим расширением. И это его отношение к давно выросшим детям больше похоже на симбиотическую зависимость (как незрелую форму любви или псевдолюбовь), при которой человек, растворяясь в другом, полностью теряет себя, свою целостность. Зрелая же любовь (в отличие от симбиотической связи) – плодотворная и действенная сила в человеке, порождающая взаимную любовь и предполагающая сохранение целостности личности, её индивидуальности. Чрезмерно беспокойные и не в меру заботливые родители под маской добродетели неосознанно учат детей бояться жизни и ненавидеть её. И нет более верного способа дать ребёнку почувствовать, что такое любовь и счастье, чем любовь родителя, который по-настоящему любит и себя.