На ватных ногах я вышел со двора бывшего Куракова. Внутри у меня начиналась паника, грозящая перейти в открытую форму яростного бессилия. Даже во рту появился кислый привкус. Вспоминать сидящий за столом труп не хотелось, а как тогда отделаться от увиденного? Биологически я не чувствовал отвращения. НКВДшник не первый, кто умирал у меня на глазах. И не первый труп в своей жизни я только что видел. Самое противное, что не последний. Угнетало ощущение нахождения в капкане. Вспомнилась воронка в стакане с чаем. Вот куда меня затягивало, на дно. А какой выход у попавшего на дно? Либо, карабкаясь, вырываться на поверхность, либо «не тратьте, кум, силы, идите на дно». Надо выбирать первое. Причём, приступать к карабканью – прямо сейчас. Ну, помер, вояка, все умирают. А, с другой стороны, он, ведь, несчастный человек. Обычный, одинокий человек, которого Родина высосала до сухого состояния и выплюнула. Вот не верится мне, что его никогда не посещали мысли об убитых им на войне. Не поверю, что у него не было сердца. Это, скорее всего «окружение», в котором он был, «закалило» его. Среди таких же, как он, не принято было показывать свою человечность. Кругом враги, пощады никому, на тебя вся надежда. Так, наверное, ему вдалбливали комиссары, вернувшиеся с допросов Якира и остальных. Наверное, так. И добились благодатных всходов. Обильных всходов. Всю жизнь смотреть вокруг, как будто прицеливаешься. Уверовать в то, что, ты, и есть правосудие, и карающий меч. А теперь сосудик в мозгу – хлоп! И нету ни щита, ни меча. Сидит, он, один в пустом доме, течёт слюна, зрачки съехали под веки, приоткрытый рот… ни семьи, ни друзей. И собака ушла. И жизнь ушла. Жизнь на чужих идеях, жизнь от акции до акции, жизнь от страха за себя до необъяснимой жестокости. Выгорела, не начавшись, любовь. Привязанность кончалась сразу после окончания, не менее жестокого, полового акта. Сейчас даже некому уложить его и оплакать. Просто, по-человечески похоронить его, изуродованного страной и службой. Идут пионеры – привет Мальчишу. Летят самолёты – привет…. Какие, в задницу, пионеры? Куда меня, опять, сносит? Хорош! Жалко мужика, умер, значит, так надо. Всё! Приеду в город, надо заказать проскомидию, свечку поставить в церкви. Прими, Господи, душу новопреставленного Сергия. Земля тебе пухом, Кураков, а пистолет ты на хрена достал, а? Пальнуть разок холостым и очень одиноким зарядом? Действительно, странно. Пришёл неизвестно кто, начал хамить, правда, без драки и угрозы расправы. Пистоля зачем? Я, что-то, сказал, чего не должен был, даже, знать? Или понял подлог в их игре со следователем? Тогда это проблема следователя. Это в его силах меня к ногтю прибрать. Скажем, за любовь к «Битлз». Или воин решил, что меня нельзя отпускать из села? Ведь прямой связи со следователем, скорее всего, нет. Посоветоваться не с кем. Так ведь? Нет, не так. Только сейчас раздали карты, а прикуп – у меня. Вот именно! У меня прикуп, чёрт бы побрал эти метафоры. Не тронут они меня, не имеют права! Ни за что не тронут, по крайней мере, ещё пару дней. Я им нужен. Не зря же меня сюда заманили? Что-то у нотариуса есть такого, что открыть, и попользоваться этим, могу, только, я. А, вот, когда открою, тогда мне надо будет беречь себя, если времени хватит. И сил. Пальнут потихоньку в спину проплывающие мимо охотники и привет, Кураков, заждался, поди? Стоять! Я в пистолетах не очень, но, судя по скошенному стволу, вояка держал в руке «Макаров». И санитар об этом говорил. Или совпадение, или… Если допустить, что это его наградное оружие, то в те годы не награждали этой маркой. Это совершенно точно. Энциклопедия не врёт. Откуда у него такой пистоль? Неужели он работал на заказ, этот Сергунька? Потихоньку отстреливал? А кто, в самом деле, будет его бояться? Шаркает ножками по асфальту мимо тебя, из авоськи достанет пистолетик и бац! Обратно в авоську сунет и пойдёт дальше. Охрана выскочит: что? где? Отец, не видел ли кого? Видел, милок, видел, двоих в спортивных костюмах побежали в подворотню. Спасибо, отец… Ой, как спасибо. Ну, разубедите меня?

Я подошёл вплотную к автостанции. Касса закрыта, всё закрыто. А ехать надо. Может просто пойти по улице и посмотреть, у кого есть машина во дворе? Вдруг получится договориться? Идти опять на Кураковскую улицу не хотелось, поэтому свернул на тупиковую, по правую руку от меня. Попытка найти машину, была удачной в каждом дворе. Но, выбор пал на «москвич» 2140,стоявший около четвёртого двора. Удивляться, увиденному, я начинал всё реже. Сиденья в салоне были обтянутыми чехлами странного цвета. Этот цвет присутствовал на шарфе паренька с запиской. Случайностей не бывает.

Хозяин машины ходил по двору и разговаривал по телефону. Спокойное лицо, крупные кисти рук и трёхдневная щетина. Именно к нему я решил обратиться, тем более, что, разговаривать он закончил.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Я тут проходил мимо и решил вас спросить. Можно?

– Ну?

– За какую сумму вы согласитесь довезти меня до города?

– Сейчас?

– Ну, да.

– А тебе куда надо?

– До «Руси».

– Туда не еду. Мне в другой край.

– Меня устроит до того места, где можно взять такси.

– Тогда – не вопрос. Закрываю дом и едем.

– Вы назовите сумму, вдруг у меня не хватит?

– Я всё равно в город еду. На бензин дашь и хватит.

– Согласен.

Минут через пять мы уже проезжали мимо автостанции. Я не хотел смотреть в направлении дома Куракова, но, глаза так сильно скосились в том направлении, что мне пришлось повернуть голову, чтобы не порвались глазные мышцы.

– По делам в нашей дыре?

– Да, по неудачным. Приехал к человеку, а его нет. Впустую день провёл.

– Сам Воронежский?

– Нет. Украина. Трезубец, сало и майдан.

Водитель рассмеялся. Просто открыл рот и рассмеялся. Так же просто он мог любить или ненавидеть.

– Ну и как у вас живётся?

– Смотря что называть жизнью. Если просто, как существование белковой материи, то жизнь на Украине есть. Остальное – точка зрения смотрящего.

– Значит, у вас напряг.

– Напряга везде хватает, даже на левом берегу Слоновой Кости. Просто, расчёт на возможные плюсы в жизни, который, должен был бы быть, не оправдался. Причём, совершенно.

– А зачем отделялись?

– Было три причины. Первая – эйфория. «Мы наш, мы новый мир построим». Кто был никем, тот тем и останется. Второй мотив – надежда на самих себя. Своя экономика, свои деньги, свой мир. Отсутствие принудиловки к просмотру программы «Время», нет ежегодных трауров по умирающим старцам. И третья часть Марлезонского балета, – обычное непонимание происходящего. Тогда вся страна смотрела на показываемые ей фокусы и верила. Верила, что это не фокусники, а волшебники. А оказались обычными факирами. От английского слова «фак». Вот, мы, и отнезависились.

– Может, о чём-то весёлом поговорим?

Остальную часть пути мы говорили ни о чём. Были анекдоты. Рассказы о личных весёлых случаях с дорожным патрулём, о вкусных яблоках и о погоде. Так мы добрались до города. Расплатившись и поблагодарив, я уже собрался выходить из машины, когда водитель осторожно взяв меня за локоть, сказал:

– Береги себя.

Не смогу толково описать своё состояние. Нечто подобное происходит, когда из вашего тела полностью вынимают все косточки. И только ваша одежда не позволяет вам рассыпаться полностью. Сил хватило, только, на обычное «Спасибо». Кое-как доковыляв до ближайшего кафе, я смог прийти в себя после двух чашек крепкого кофе. Что опять не так? Что такого мне сказал этот водила? Скорее всего, для меня в один день было слишком много перегрузок.

Добравшись до гостиничного номера, я долго стоял перед зеркалом. Сил хватило на одну фразу:

– Да, братец. Ты выглядишь опустошённым.

А что? По-моему, красивая фраза.

Голова не хотела перебирать впечатления дня, и сортировать ощущения. Ну, и не надо. Пойду спать. Утро вечера дряннее.

Просыпаться было трудно, но надо. Через несколько часов надо идти в кафе, чтобы побеседовать со следователем. И, о чём? Что-то рассказать ему о вчерашнем дне? Только не представляю, что именно. Андрей не отвечает, это тоже меня настораживает. Ощущаю себя одинокой штукой, так же одиноко болтающейся в лунке. Только, не золотом. Куда Андрей подевался? В одиночку я могу день продержаться, от силы полтора. А дальше, без подсказок, я просто сгину. А не сочинить ли себе эпитафию, пока есть время? Например, такую: «Я здесь лежу, а вы стоите. Чего же вы ещё хотите?». Посетители кладбища будут останавливаться и читать. Может быть, и фотографировать будут. А я буду лежать, и мне будет приятно. Но, сколько не лежи, а вставать придётся.

Тело подчинялось нехотя. Но, надо было принимать человеческий облик. Я даже сделал зарядку, состоящую из наклонов, за, пару раз, упавшей зубной щёткой. Когда я понял, что такие физические перегрузки мне не по силам, я примотал эту щётку лейкопластырем к руке. И тут же постучали в номер. Я решил, что это Андрей, и, без задней мысли, открыл дверь. Передо мной стояла горничная. Что она подумала о постояльце, у которого зубная щётка примотана к пальцам, я не знаю. Она только сказала, что придёт убрать номер попозже. Сама же, схватив тележку с моющими средствами, рывком бросила своё тело вдоль коридора. Я не успел даже глазами за ней проследить. Ей тоже не хотелось сегодня работать.

Теперь пришлось снимать с руки щётку. Куда-то заломился край пластыря, и размотать его стало невозможно. Ни ножниц, ни лезвия, ни ножа не было под рукой, чтобы снять оковы. Зачем я вообще заматывал? Или пойти, и повеселить администратора просьбой срезать пластырь? Да что же это за утро такое? Где этот Андрей?

Кое-как защемив дверью складку лейкопластыря, я всё-таки сорвал его с побелевших пальцев. А щётка, стерва, благополучно брякнулась на пол. Ну, и лежи!

Я вышел из ванной и начал одеваться. Надо пойти куда-нибудь пошататься, чего-нибудь бодрящего выпить, а там и время встречи подойдёт. Оглядев себя перед зеркалом, я пришёл к выводу, что вчерашнее опустошение начало заполняться. Остались тёмные круги под глазами, но не на бал же иду.

Перед тем как выйти, я, ещё разЮ оглядел комнату. Вроде, всё сделал, и ничего не забыл. Хотя, нет, ещё одна деталь. Зайдя в ванную комнату, я посмотрел на лежащую зубную щётку.

– Дура!

Теперь можно было уходить. Все утренние дела завершены.

Кафе действительно находилось там, где говорил следователь. Довольно симпатичная, с большим количеством деревьев улица, была закрыта для проезда машин, и вполне могла сойти за место для отдыха, и спокойных встреч. А само кафе – это переведённая в нежилой фонд квартира на первом этаже. В ней находилась кухня, рассчитанная максимум на микроволновку и кофеварку. Это было видно по меню. Шесть пластиковых столов до половины занимали тротуар. Кафе было рассчитано на отбивание денег за оформление взятки в исполком, а так же, чтобы, в тёплый сезон, побольше «накосить» на пиве. Бутылочное пиво нескольких сортов, и работающий приёмник на местной станции, раскрывали замысел хозяев. Как и количество столиков, увеличение которого влекло за собой установку туалета. Частым, и многопокупающим гостям, разрешали ходить в туалет внутри кафе. А одноразовые посетители, вроде меня, благополучно обгаживали подъезды соседних домов. Одним словом, обслуживание шло рука об руку с предоставляемыми услугами. Ничего страшного, что не в сторону улучшения. Главное движение, а не направление.

Следователь появился строго в обещанное время. Уселся в кресло и демонстративно уставился на часы.

– Еле успел. Думал, что опоздаю.

Вообще-то, спешивший человек, выглядит иначе. Похоже, для меня разыгрывали бездарный спектакль, где я, как зритель, должен был верить любому слову и любому человеку, только потому, что это – театр. Ладно, играйте. Я дождусь финала.

Следователь заказал сосиски и кофе, а когда официантка отошла, спросил, глядя ей вслед:

– Ну, что, был в селе?

– Да.

– Он говорил о том, что видел?

– Да.

– Ты сам должен понять, какое это сложное дело. Даже если я брошу все силы области на поиск охотников, которых описал дед, то, результаты, будут нулевые. Тем более, описать он никого не смог. Что я тогда буду искать? Ствол, из которого палили? Или трёх мужиков, которые, по правде говоря, не при делах. Пойми…

Зазвонил телефон. Он достал его с видимым раздражением, но разговаривал достаточно вежливо.

– Да. Здрасьте. Да. Да. В кафе, на Маркса. Да. Нет. Пока нет. Так и делаю. Не может быть?! Подумаю. Да. Хорошо. Думаю, уже сегодня. Спасибо (это официантке). Да, понял. До свидания.

По выражению его лица нельзя было понять, что подразумевалось под выражением «не может быть». Или ему сообщили про Куракова, или это не имеет ко мне никакого отношения.

– Начальство, блин! Они бы так платили, как трезвонят! Херовые сосиски. А есть – надо.

Отправив очередной кусок сосиски в рот, он замер, уставившись на меня. Допив кофе и закурив, я уставился на него. Точно. Ему сказали, что в районе бытовуха, дед, а я там был вчера, в смысле в районе, вот он и складывает головоломку. Давай, сопоставляй, на мне нет криминала. Дед пошабашил сам, оружие на месте, отпечатков моих нет, а собака своих не выдаёт.

Придя к какому-то решению, следователь, всё-таки, дожевал свой кусок и принялся за кофе.

– Так вот. Я про охотников? Прикинь, даже если их выцепят, что я им предъявлю? Небрежное обращение повлекшее? А, если, эти хантеры видели, пусть даже в магазине, уголовный кодекс, то потребуют доказательств и опознания. А кого этот старый пердун опознает? Он только твёрдо заявил, что это мужики. Не бабы. Ёперный балет! А если эти ребятки из Белого дома? Я из-за этого месяц звёздочками срать буду. Только вот брата твоего это не вернёт. Понимаю, справедливость. Но, как? Пересадить всех мужиков в округе, чтобы виновные не избежали наказания? Да и ствол. Экспертиза вряд ли определит ствол охотничьей берданки. Вот такая жопа.

Проникновенная речь. Финал впечатляет особенной выразительностью. Раз он выговаривается, надо и мне что-нибудь сказать? Андрей предупреждал – по обстоятельствам. Но, ведь любую вещь можно подвести под подходящее обстоятельство. Подвёл же врач привычку пациента откусывать заусенцы на пальцах, к возникновению рака нижней губы?

– Тебе ведь скоро уезжать. По-человечески, по-мужски прошу. Напиши отказ. Ты единственный родич. На отделе будет висеть мокруха, год без премии. Напиши, дело в архив. Ведь безрезультатно всё. Что скажешь?

Хотя бы бутылку предложил за отказную, жмот. Что я скажу? Кое-что.

– Мне и сказать особенно нечего. Конечно, ловить несуществующих охотников – глупо. Как и глупо всё остальное. Не было никаких охотников, свидетель не был тем утром на речке. В то утро и в последующие дни на речке никого не убивали. А брата убили в другом месте, перевезли на реку, быстро поставили палатку и кинули его туда. Делали всё второпях. А эта спешка лишила вас осторожности. Вот, послушай. Брат приезжает на речку один, ведь никто больше не упоминается, так? Один, в дорогом костюме, галстук, дыра в груди и в одном туфле. А второй где? Взрывной волной отбросило? От дома брата до реки – 41километр. Чем он туда добирался? Пешком? Кто его вёз? Если вы со свидетелем решили меня на ёжика наколпачить, то ваше желание понятно, и объяснимо. Но, невыполнимо. Кстати у деда есть пистолет, а брата убила не дробь. Есть две правды в твоём рассказе. Первая. Никого ты не станешь искать, потому, как точно знаешь, кто и за что его убил. И вторая. Я действительно скоро уезжаю. Вот такая у мухи срака – на два пальца жиру.

Я ожидал продолжения банкета. Ну, говори, друг – следователь, не молчи. Что-то пошло не так? Или ошарашен моими познаниями в энтомологии?

Пока следователь, прищурившись, смотрел мне в лоб, я разглядывал прохожих. Теперь только одна вещь меня беспокоила, – как выбираться?

Мимо столиков по аллее шёл парень, ведя велосипед в поводу. Зачем-то на багажник он прикрутил рулевое колесо от Жигулей. А на руке у парня был повязан шарф знакомой расцветки. Что-то знакомое… Ё-моё! Это тот самый парень, первая встреча с запиской. А он, какими судьбами здесь?

Парень замедлил ход, взглянул на меня и слегка кивнул головой в сторону дороги, видимо предлагая мне туда же посмотреть. Я повернулся и увидел Андрея, который красноречиво постучал пальцем по наручным часам. До меня дошло – надо сматываться, быстрее упомянутой мухи.

– Всё, пока

Отодвинув, по-возможности аккуратно, шатающийся пластиковый стул, я встал, собираясь уйти.

– Я тебя ещё не отпускал.

– А мне, твоё разрешение, не нужно. Я не просто видел Уголовный кодекс в магазине, я его читал. Вызови повесткой – и поговорим.