Глава 3

Дальнейшее происходило в полудрёме. С пересадкой я приехал в пункт назначения около семи вечера. В гостинице устроился сразу, отправил сообщение Андрею и сделал всё то, что и положено аскету в Воронеже, – скромнейший ужин в ресторане, часик перед теликом и сон.

Утро, следующего дня, было, как, утро, следующего дня. Воронеж был – как Воронеж. А вот я был как собачка Павлова, с её рефлексом на выполнение задания. Дозвон до следователя, сборы и бритьё, крепкий чай в кафе – всё совершалось автоматически, как-то, мимо сознания. Толком пришёл в себя, только, около киоска прессы, где купил карту города. Интересно, это я сам себя так настроил на ответственность, или кто-то надо мной поработал? При случае скажу Андрею об этом, пусть ослабит поводок.

Остановив такси, я попросил подвести меня к моргу районной больницы. Водитель согласился сразу, добавив скорби в свое лицо. В машине звучал «Вечер трудного дня», «Битлз». Мне это показалось хорошей приметой на весь день. Водитель предложил выключить музыку, но, я отказался. Я не ехал, я купался в этой музыке, погружался так глубоко, как только мог и старался подольше не выныривать. Как мало человеку надо, чтобы чувствовать себя по-настоящему приятно и легко. Остановившись около больничной ограды, водитель вопросительно посмотрел на меня. Выбора у меня не было. Я расплатился и вышел, с сожалением глядя в след отъезжающей машине, окутанной прозрачным облаком великолепной музыки… Здравствуй, реальность.

Морг я нашёл в дальнем углу больничного комплекса. Судя по обшарпанности здания, морг переболел оспой в самой извращённой форме. Чтобы пациенты больницы не пялились на своё будущее, вход был благоразумно расположен на противоположной стороне здания, недоступной для обзора.

Около входа стояли три молодых, судя, по комплекции и фигурам, парня. Некогда белые халаты, с буроватыми пятнами, на голое тело, старые больничные пижамные брюки и кроссовки без шнурков – это вся одежда медперсонала. Лениво прищуриваясь, они поглядывали на появляющееся из-за редких тучек солнце, и со смаком выпускали сигаретный дым по облакам, за которыми солнце, иногда, пряталось.

Направляясь к ним, я решил говорить напрямую.

– Здравствуйте.

– Кого берешь?

– Двух брюнеток и шампанское! Я говорю – здравствуйте.

– Привет.

– Ребята, я приезжий. Я хотел кое-что узнать об одном вашем клиенте. Хочу расспросить подробно и отблагодарить.

– А ты, ваще, кто?

– Мои данные вам без надобности. Я – частное лицо. Вчера приехал из Украины. Дело у меня скорбное. Справок и заключений мне не надо. Только ответы на пару-тройку вопросов. А потом – мы с вами никогда не виделись.

– Василич, наш патолог, на пятиминутке у главного. Подожди его. Придёт – и поспрошаешь.

– Ребята, я из Украины, а не из Гондураса. У нас там тоже ходит русский язык. Я обращаюсь к тем, с кем хочу поговорить. Василич меня не устроит. Если бы я был из ментовки, то все бумаги по любому жмуру у меня были бы и без прихода сюда. Я просто имею вопросы, и имею благодарность за ответы.

– Да, мы, тока, убираем и моем, можем зашить. Не режим мы. Что мы, это самое, можем знать?

– Давайте сначала. Вы согласны ответить? Разговор минут на пять.

– Ну….

– Да или нет?

– Сколько даёшь?

– Называй сам.

Любитель присказки «это самое» оглянулся по сторонам так, как будто стоял на шухере.

– Пару тыщь?

– Согласен. Только без придумок и утаиваний. Я спросил – вы ответили. Я даю деньги, и мы никогда не виделись. Добро?

– Спрашивай.

– Рейзбих Антон Дмитриевич.

Ребятам резко расхотелось разговаривать. Они начали топтаться спадающими кроссовками и переглядываться.

– Сказал «А», говори «Б». Что случилось? Добавить денег? Поймите, то, что вы скажете, я никак использовать не смогу. Тем более, я приезжий.

– Покажи паспорт.

Герб Украины и украинский текст немного их успокоили.

– Ты точно не «цветной»?

– Нет. Я чёрно-белый. В чём заминка?

– Ты почему им интересуешься?

– Это мой брат. Мать одна, отцы разные. Мне только сообщили о его смерти. Но, всё так путано, что я решил узнать для себя всё, что можно.

– Кирюха, глянь-ка, когда его привозили?

– Его уже похоронили?

– Ну, это самое, тут такая штука…

– Не тяни. Три тысячи. Согласен?

– Ладно. Только, не, это самое, не подставь. Его привезли менты уже перед утром. До восьми ждали Василича. Мы его вытащили из УАЗика. Он лежал на брезенте. А вот, это самое, ему травы свежей подстелили… зачем-то. Ну, когда? (Это к подошедшему Кирюхе). Вот, это самое, точно пять дней тому. Василич его вскрыл и пошёл к ментам. Мы его, это самое, зашили. Акта менты ждать не стали, жмура, это самое, (Кирюха толкнул говорившего локтем), извини, твоего брата не зарегистрировали. Потом собрали, это самое, вещи в мешок, труп в брезент, голый он был. Мы его погрузили в багажник и всё. Менты, это самое, уехали.

– А почему ты его запомнил, если его не регистрировали?

– Когда мы его занесли, менты, это самое, остались на улице. Мы, это самое, сами раздевали его. Ну и нашли пачку визиток. Все на одну фамилию. Значит, его. И фамилия у него, это самое, не Иванов. Запомнился.

– А куда Кирюха ходил смотреть, если его, опять-таки не зарегистрировали?

– А в тот день больше никого не привозили. Мы тут весь день уборкой маялись.

– А во что он был одет?

– Костюм. Хороший, это самое, дорогой. Галстук. Белая рубашка.

– Отчего умер?

– Огнестрел. Скорее всего, из Макара. Пуля – прямо в сердце.

– Ты и пулю видел?

– Я её, это самое, в пакет положил и ментам вынес.

– Больше ничего не вспомнишь?

– А он в одном туфле был, – сказал Кирюха.

– Может в машине остался?

– Труп в багажник, а туфель, это самое, в салон. На память.

– По местам! Василич идёт. Всё, мужик, пока.

– Я ищу родственника по моргам, понял? Выскочишь на минуту, рассчитаться надо.

– Добро.

– Ищете кого-то?

– Дед мой ушёл из дома и с концами. Бабка велела поискать. А где? Хожу по больницам и моргам. Если в вашем ведомстве нет, тогда пойду в милицию. А ребята сказали, что моего у вас нет.

– А, им-то, откуда знать? У нас много пенсионеров.

– У него нет левой руки.

– У нас такого нет. До свидания.

– До свидания, – притворно вздохнул я и полез в карман за сигаретами.

Я успел докурить почти до конца, когда появился «это самое».

– Думал, ты уйдёшь.

– Я нормальный человек.

Получив деньги, парень собрался было протянуть мне руку, но, увидев одетую на ладонь перчатку, смущённо пожал плечами. На том и расстались.

Выйдя за больничную ограду, захотелось снова закурить. Захотелось побыть положительным героем лихого фильма, размышляющим над кознями недругов под музыку Энио Морриконе. Только проза жизни подставила мне трещину на асфальте, из-за которой я действительно едва не стал положительным героем. От глагола «лежать». Случайностей не бывает. Надо было вернуть мысли на свой насест. Что, они, и попытались сделать с видимой неохотой.

Итак. Что мы имеем? Не много. Во-первых, не надо делать никаких выводов. Только хорошо запомнить сказанное санитарами. Второе. Постараться не напрягать мозги перед разговором со следователем. Надо будет многое замечать и многое запоминать. Выводы будут вечером. Андрей поможет. А, кстати. Чего это, вдруг, так стухли санитары, когда услышали фамилию Антона? Может, менты попросили их забыть обо всём увиденном? А, вдруг, Кирюха ходил звонить ментам? Мол, пришёл какой-то брат, спрашивает… А с другой стороны, парень, «это самое», мне понравился. Правильно подумал про обувь. Даже если Антона застрелили в кабаке, то, спавший туфель всё равно забрали бы. Это улика или вещдок, – не знаю терминологии. Значит, его подобрали уже в одном туфле. Он, например, мог убегать и потерять. Он мог драться и потерять. Хотя, если бы он дрался, остались бы следы и ребята могли их заметить. И что это за традиция – травку подстилать? Он что, знал, где упадёт? Или долго лежал на траве, отток крови… чтобы брезент не испачкать. А где в городе трава? Блин, а где я в этом городе?

Передо мной была какая-то промзона, или, как, ещё, назвать полуразрушенное здание в окружении пустыря? Надо возвращаться, и пораспрашивать у людей дорогу. Мне через час на свидание со следователем надо.

Из этой зоны в цивилизацию я смог попасть довольно быстро. Взяв такси, прибыл к зданию милиции без опозданий. Успел, даже, покурить.

Кабинет следователя на порядок выгоднее отличался от кабинета его коллег из моего городка. Главное, что меня приятно поразило в этом кабинете – это отсутствие участкового. За столом сидел мужчина лет сорока, на голове лысеющий ёжик, перебитый нос и глаза. Увидев такие глаза, можно сразу сказать, где работает их хозяин. Очень недобрые глаза, с кажущейся ленью переползающие с твоего лица на одежду. А на теле, после такого взгляда, оставались красные полосы, как будто глаза ощупывая тебя, переползали по тебе с помощью когтей. Я бы не стал ждать милосердия от такого человека.

– Добрый день, – сказал я и протянул паспорт.

Он также цепко посмотрел каждую страницу (хотя бы не поцарапал мой документ, глазастенький).

– Добрый. Присаживайтесь. Я вас вызывал?

Ах, ты, святая простота. Ты, уже обо мне, поди, всё знаешь. И про морг тоже. Или это называется следственная нелюбовная прелюдия?

– Нет, не вызывали.

Я вкратце рассказал о повестке, приезде сюда из-за брата и о предварительном телефонном договоре прийти сегодня в кабинет.

– Да-да, вспомнил. Хорошо, что приехали. В сущности, помочь следствию, вы не можете. Но, на ваше имя есть несколько бумаг, которые могут дать нам зацепку. Вы надолго?

– Будет зависеть. Если мне придётся как-то и что-то предпринимать, относительно этих бумаг, то, скорее всего, задержусь. Если окажется простая формальность, то через день-другой поеду. Я, так понимаю, мне надо будет консультироваться с вами всё время.

– Да. Это в интересах следствия.

– Если мне придётся здесь задержаться, мог бы я рассчитывать на вашу помощь с регистрацией?

– Это лишнее. Вы где остановились?

А то ты не знаешь?!

– В «Руси».

– Подойдите к администратору, и она сама вас зарегистрирует. Я попрошу вас, по-свойски, купите ей конфет или, чего-нибудь, такого. Надо ведь с людьми по-людски жить, верно?

– Конечно. Я могу ещё чем-нибудь помочь? У меня только завтра вечером встреча с адвокатом.

– С нотариусом.

– Да, с нотариусом.

– Помочь – вряд ли. Если хотите, можете проехать в село, здесь рядом. Хорошая природа, речка. Там можете поговорить со свидетелем. Только, поосторожней с ним. Он пожизненный военный. Строгость, чёткость ответов, упал-отжался. Есть желание?

– Я не знаю местной географии. Я успею вернуться вовремя?

– Успеете. До села 47 километров. От автостанции машины ходят часто. Успеете.

– Хорошо. Поеду.

– И последнее. Это касается следствия. Ваш брат был серьёзный бизнесмен, слухов около его смерти ходит много. Ни с кем, ни о чём относительно дела не говорите. Кроме меня. Это понятно?

– Это понятно.

– Во сколько встреча с нотариусом?

– Завтра в 16.

– Если успеете вернуться пораньше, давайте встретимся в кафе на Маркса, часов в 12. У меня могут быть новости.

– Договорились. Если что, я могу вам позвонить?

Следователь согласился, и дал свою визитку. Мы попрощались.

Я остановил такси и попросил отвезти меня на автостанцию. По дороге я отправил Андрею сообщение о том, что, по предложению следователя, еду в село. Вместо ответа я получил подтверждение о доставке сообщения

По пыльной и ухабистой дороге автобус мчался около часа. В половине второго я покинул гостеприимные доски, оборудованные вместо сидений, и встал на твёрдую землю. Я стоял около сарая, оказавшимся автостанцией. В это время такое людное место оказалось пустынным и замусоренным, как, второпях оставленный, стихийный рынок. Три улицы расходились лучами от автовокзала, две из которых, в прямой видимости, заканчивались тупиком. Третья вела в бесконечность. Покорять село я начал с этой улицы.

Небольшое, тенистое село спускалось по когда-то большой горе прямо к реке. Наверное, она, когда-то была полноводной, как и велика гора. Но, люди и время, стараясь победить друг друга, во много раз уменьшили и то, и другое. Раскапывая гору с одной стороны в поисках ископаемых или кладов, старатели сделали очень пологим склон этой горы. Пользуясь ничейностью, этот склон облюбовали под дачи, а, потом, оккупировали основательно жители окружающих посёлков. Автоматически став коренными жителями, так же, автоматически, дали и название поселку, прилепившемуся к склону – Нагорное. От присвоения земли, перешли к присвоению некогда полноводной и широкой реки. Теперь, она уменьшилась почти в трое – это заметно по старому руслу. Загаженная банками, пакетами, гусями и старыми покрышками, речка, метров в пятьдесят шириной, зарастала неприхотливой осокой, и продуктами жизнедеятельности аборигенов. Одинокий деревянный пирс, метров на пять уходивший в воду, был виден только с противоположного берега. Густые заросли камыша надёжно прятали его от жителей села. Когда тянули газ в село, то, скорее из экономии, трубу проложили, чуть ли не по поверхности воды. Зимнее льдостояние обеспечивает местных жителей дополнительными переживаниями – а вдруг осенний подъём воды коснётся трубы и заморозит её, тогда она лопнет и… Порядок возможных бед, в каждом дворе был свой, но речная вода, буквально в пятидесяти сантиметрах, плескалась под этой трубой. Поэтому, опасения обморожения трубы, не казались, такими, уж, надуманными. Кстати, эта труба, с закреплёнными на ней досками по верху, в селе называлась Бруклинским мостом.

В таких сёлах отыскать любого жителя не сложно. Достаточно подойти ко двору, позвать хозяев и, поздоровавшись и извинившись, прямо спросить о нужном тебе человеке. После пятиминутных расспросов ответ будет получен. Это – по этой же улице вниз, почти до реки. Второй дом от угла. Спасибо.

Дом стоял в глубине двора, метрах в двадцати от калитки. Посеревший и потрескавшийся штакетник часто подвергался измазыванию краской. Каждый раз другого качества и цвета. Вдоль забора, уже внутри двора, ровным рядом росли абрикосы – дички. Остальное расстояние до дома занимали кусты смородины. Рядом с домом рос громадный орех, дававший прохладу летом, и сумрак в остальные времена года. Под куском автомобильной камеры, на калитке, была кнопка звонка. Трижды нажав на неё, я услышал какой-то шум, который можно было принять и за музыку, и за звук падающей металлической посуды. Входная дверь втянулась внутрь, щёлкнула и открылась наружу. Появился мужчина, недоумённо оглядывая двор. Словно из-под земли выскочил дворовый пёс, в родословной которого были предки, близко знавшие овчарок. Пёс залаял, оправдываясь за опоздание и, рискуя оторвать себе хвост, замотал им, глядя на хозяина. Тяжело будет этому сторожу, после моего ухода.

Довольный мужчина, почти кавалерийским шагом, двинулся мне на встречу. Трикотажные штаны с вытянутыми коленями колыхались при ходьбе, становясь, очень похожими, на галифе. Куртка от спортивного костюма была застёгнута под горло. На босых ногах были обрезанные, до размера тапочек, резиновые сапоги.

– Здравствуйте! Извините, что беспокою вас, – я представился и, почему-то, соврал о своей работе в газете.

– Не могли бы вы уделить мне, – я не договорил. Очень ясная картина появилась в голове: это бывший военный, офицер, с соседями не дружит, поскольку считает их недисциплинированными. Согласится на разговор, если я буду обращаться к нему, как салага – рядовой к генералу.

– Несколько минут. Я понимаю, что не имею права отрывать вас от дел. Я только прошу разрешения задать вам несколько вопросов, – это было всё, что я смог вспомнить об армейских способах задавания подобострастных вопросов. На всякий случай решил добавить: