– Попробую попроще. Всё имеет обратную связь. Всё! Ты, утром, хмуро посмотрел на себя в зеркало хмурой физиономией, и оно, тебе, ответило тем же. Из этой же серии – не рой яму другому, сам попадёшься. Вроде, просто. Но, только до тех пор, пока осмысливание этого закона, не приведёт тебя к твёрдой уверенности, что все твои поступки отразятся на тебе поступками других, даже не знакомых тебе людей. Один пример. Девица, предчувствуя критический двадцатилетний возраст, чтобы через день не стать старой девой, ловит парня старым дедовским, прости, бабушкиным способом – беременеет. Парень, скорее всего, не готов к таким ограничениям рамками семьи и ответственности. Чтобы у него не осталось шансов на выживание на свободе, девица идёт, по совету матери, или подружек, к «специалисту». Спец, за умеренную плату, берётся укрепить семью заговорами, подсыпками и тому подобным. Короче говоря – зомбирует. Упускается одна важная деталь – никто из подобных знахарей, повторяю, никто, даже и не подозревает о том, куда он влез и что натворил. Сделав такое единожды, никто не в состоянии уничтожить сотворённое. Его можно только спрятать, сделав мину замедленного действия. Можешь мне поверить, что на этой мине кто-то обязательно подорвётся, взвалив на себя болезни, беды и горе, которое создал «специалист». Но, вернёмся к молодым. Парень под действием чар остаётся в семье. Девица довольна, ребёнок имеет обоих родителей, «специалист» получает свой гонорар. Но, через год или два, зомбирование приобретает другие формы, не совместимые с проживанием в семье. Девица опять к «специалисту» – сглазили, позавидовали моему счастью и так далее. Ритуал повторяется. Порча снята, выпито пять литров воды маленькими глотками, магазину сделан план по яйцам, на которых выкатывали. Всё стало на свои места. А вот в «зеркале» отразилось совершенно иное. Запросив магический приворот на парня, противоестественный приворот, она открыла доступ к бедам. Ещё, будучи беременной, её просьба отзеркалила приворот с обратным знаком на, ещё, не рождённого ребёнка. С этим «довеском» ребенок и придёт в мир людей. Это частые хвори, нервозность, непослушание, приводящее к отрицательному восприятию родителей. Но, девица по своему скудоумию не может понять, что это именно она сделала с ребёнком и с его кармой. И что её ребёнку придётся всю жизнь отрабатывать то, что в народе называют грехами родителей. Девица сознательно, ради мифического благополучия брака, губит двух людей. Ситуация приобретает лавинообразный характер. Теперь, уже, парень, зарабатывая деньги, относит их к специалистам, цены у которых растут пропорционально росту цен на нефть. Далее спец обслуживает ребёнка. Однажды вызванное из другого мира зло, под видом помощи, мечется внутри семьи, поражая всё больше чувств и органов. Эта псевдосемья превращается в сборище неврастенических неудачников, занимающихся обвинениями друг друга. Потом – развод. Девица жалуется на потраченные, на этого негодяя, годы и требует от окружающих жалости или сочувствия. Ребёнок растёт самовлюблённым оболтусом, прыгающим от наркотиков до водки, от мнимой самостоятельности до тюрьмы, от тусклого детства до безрадостного старения. От маленьких причин бывают большие последствия.

– Подмывает спросить, а что с парнем?

– Не знаю. Если хочешь – в общих чертах. Парень или уходит из семьи или остаётся, что, собственно, одно и то же. Жизнь превращается в череду понедельников, выпиваний с друзьями, отпусканием живота и неряшливости в одежде. Интереса для окружающих и для себя самого он уже не хочет представлять. Однако, он не в силах понять, почему амбиции, бурлившие в его молодой голове, перебродили в уксус. Из выученного в детстве, он ничего уже не помнит. Рукоприкладство в семье становится привычным занятием. Через пару месяцев, после выхода на пенсию, он умирает.

– Давай хронологию не нарушать.

– Ты просишь о девице?

– Нет. О хромосомах! Конечно же, о ней.

– О ней, тоже, примерно. Представь, она становится тёщей. Дотянув дочь до выпускных экзаменов, прозрачно намекает ей на правильный, по её зрелому мнению, способ выйти замуж. Этот способ мы уже обсудили. Физиологическая потребность искусственного узаконивания брака через искусственную мораль, плодит в геометрической прогрессии не людей и не народ, а биомассу и электорат. Эти поколения и бунтовать не будут и управлять ими легко. «Специалисты» же, ведут жизнь не лишённую приятностей. Начисто забыв о том, что ничто никуда не девается, они, с мукой на лице, рассказывают о сложностях нейтрализации, только что снятой порчи. Только они её никуда не девают. Порча, или насланные грехи, название не суть важно, отзеркаливаются на следующем посетителе. И когда эта, пусть будет порча, проявится в полную силу на ничего не подозревающем человеке, то пройдёт год-другой, и к этому «спецу» претензий уже не будет. На этот счёт уже готова фраза о подсыпании в еду или в питьё вхожей в дом женщины, с определённым цветом волос. И тут же предложение снять, испортить, приворожить, разлучить, проучить и приручить. Не понимая сути своих манипуляций, они вторгаются в область, контролировать которую, просто, не состоянии. Ты только представь, что то, о чём мы поговорили пять минут, у этой описываемой мною пары происходит ежедневно в течение многих лет. Ссоры, оскорбления, слёзы и равнодушие у них происходят ежедневно, хотя, на людях, они выглядят нормальной парой. Это – самая простая дорога в созданный, своими же руками, ад на земле, а не в эфемерный по ту сторону жизни.

– Мне что-то невесело от этого рассказа. И никто не борется с этим?

– Церковь занята дележкой собственности. Некоторые затворники, правда, постоянно молятся за то, чтобы Господь дал хотя бы крупицу разума людям. Но, то, что называется моральным здоровьем нации, оставлено на самотёк. Важнее вопрос языка и полуправдивой истории, придуманной и подогнанной с определённой целью. Государственные мужи устраивают вечеринки в самых святых местах страны. До народа ли им?

– Ничто не ново в подлунном мире. Для народа выхода нет.

– И не должно быть. Есть выход для каждого. А народ и состоит из каждых. Но, разговор уходит в другую сторону. Ты начинаешь обговаривать услышанное, и пытаешься найти виновных. Они есть. Но, их нет.

– Я разговариваю с гением логики?

– ???

– Это называется, нет-нет, да и да. Попроще нельзя?

– Я тебе подсказываю, в какой стороне свет, а ты сам решаешь, идти к нему или нет. Надо начинать полноценно включать в работу голову. Думай, анализируй, сопоставляй и не мечись от прослушивания до непонимания.

– Это проще сказать, чем сделать. Ведь то, о чём ты рассказал, это, по сути, другой мир, в котором я не ориентируюсь.

– Поэтому пытайся не слушать, а слышать. Не думать, а разумно искать правильные решения.

– Чем ты меня ещё хочешь расстроить?

– Второй закон ещё проще, но, во много раз сложнее для понимания. В человеческой жизни и в мире в целом не происходит случайностей. Никогда. Ни с кем. Если что-то свершилось, маленькое событие или большая беда, это совершилось для того, чтобы кого-то о чём-то предупредить, остановить, предостеречь и, даже, спасти. Для того, чтобы узнать, какова реакция на свершившееся у участников события и у стороннего наблюдателя. Это, также, и воспитательный момент, и побудительный. И вовремя не подошедший автобус, и камешек, попавший в ботинок – всё это должно произойти и произошло. В причинах произошедшего надо разбираться самому – подсказка дана.

– Не просто Господь придумал мир. Столько сложностей…

– Это не сложности, это обычная человеческая жизнь, а на земле её переделали под свою лень. Так вам проще живётся. Но, отвечать за это надо будет обязательно. И последнее на сегодня. Ещё одна составляющая часть мирового законоустройства. Она достаточно противоречива по сути, но правильна по духу. Вчерашнего дня уже нет. Завтрашнего ещё нет. Есть только сегодня. Сейчас. Молитву «Отче наш…» помнишь? Там есть строка: «Хлеб насущный дай нам на сей день…» Больше никаких сроков. Только сегодня. При любом отношении к этим законам, они ежедневно существуют, управляя судьбами и странами. Самое сложное, это поверить в то, что есть только сейчас и на самом деле. Всегда легче поверить в мифическую Атлантиду, нежели в существующего Иисуса. Легче его распять, чем прилюдно признать, что собственная слабость духа переросла в мировоззрение. Что притворная религиозность делает врагами самих же себя. Идет война самого себя с собой. Идёт провокация войны с себе подобными. Но избави нас от лукавого…

В дверь купе постучали, и вошла Верка Сердючка, правда без звезды на голове, зато с чаем. Для приличия подождав возможного заказа, так же, молча, удалилась. Как-то не хотелось думать об этой проводнице и её сценическом воплощении. Мне в голову вообще не приходили мысли. Было ощущение стояния на пороге между двумя мирами. Вроде, я это всё уже знал, но, как-то, не с той стороны. Даже страшновато было вдумываться в эти простые, но, совершенно меняющие отношение к себе, правила. Но, если допустить, что всё сказанное Андреем, правда? Только допустить? Получается, что жизнь совсем другая, чем та, которая на тебя обрушивается камнепадом как раз тогда, когда ты уже уверен в абсолютном знании предыдущей, искусственной жизни. И почему на меня эти новые откровения ссыпаются сразу и в таком количестве? Помедленнее нельзя? Как в школе, например. Сперва рисуем палочки, потом учим пестики и тычинки, а потом уже теорию электролитической диссоциации? Ведь я могу или возомнить себя носителем каких-то знаний, или попросту тронуться рассудком? А чего стоит осознание того, что предыдущее планирование секунды быстротекущей жизни в постоянном слаломе между законами, условностями и наказанием, оказалось плевком против ветра? Получается, что так. Толпа сводит тебя с ума, кто-то искусственно лезет в твою жизнь с ненужными тебе коррекциями. И, при этом, тебя постоянно разрывают общественные разглагольствования об ужасном прошлом и потрясающем будущем. Боже, как же меня раздражает этот звон ложки о стакан! Кто так старательно испытывает мои нервы? Я оторвал взгляд от повечеревшего пространства за окном и увидел пустое купе. Андрей ушел, и я был в одиночестве. Это я сам пробовал стакан на крепость, вращая ложкой в стакане. От этого вращения получалась красивая воронка, от самого дна до верха. Интересно, а где же я могу находиться, – на дне стакана, откуда водоворот вырвет меня и поднимет наверх, или на краю воронки, которая втянет меня в свой безразличный ко всему омут и утащит на дно? Я был в пограничном состоянии нестабильного стояния. Или наверх, к свету, или в омут на самое дно. Хотя, и на свет надежды мало. Это сияние в конце тоннеля может оказаться огнями приближающейся электрички. Всё зависит от того, кто пользуется этой вещью, которая предлагается как свет. А сколько дней, озарённых чьим-то фальшивым светом пролетело бесследно? Ковыряние в прошлом, навязывание тебе чьего-то взгляда на им же перевранную историю, пустозвучные разглагольствования о каких-то не логичных, но, почему-то, судьбоносных событиях – вот что сжирает секунды этой жизни. Тотальная политизация бездарными болтунами, избранными закрытым списком, действительно делает жизнь обычной чередой понедельников. Незаметно пролетят несколько Новых годов и, однажды утром, увидишь мужика в балахоне. А это не мужик, а святой Пётр. А вдруг мне не понраву то, что я вижу? А вот это уже инакомыслие, которое расценивается как кощунство над святыней народа. Но, ведь как-то жил народ без этой самопровозглашённой святыни? Жил, но не правильно. А правильно – со статьёй УК. Чего ковыряться в прошлом, если изменить его нельзя? Надо, чтобы помнили. Помним, правда, помним. Но, по четыре дня в неделю напоминать, чтобы помнили – это мания. Народ может выжить сегодняшним хлебом, а не вчерашним тортом. Зачем, интересно, проходят дни в скорби по прошлой, тяжкой жизни с бывшими друзьями, и в радости, от будущей сладкой судьбы, с прошлыми врагами? Чтобы не смотрели в сегодня. Значит, есть необходимость в этой дымовой завесе.

– Да. Открыто.

– Здравствуйте. Украинская митница. Ваши документы, будь ласка.

Говоривший таким тщательным суржиком был таможенным офицером. Он сел на свободную постель, перелистал паспорт и оглядел купе. Я попытался проследить за его взглядом и, краем глаза успел заметить, выглядывающее в дверном проёме монументальное бедро госпожи Сердюк. Видимо, постукивает таможенникам в обмен на свободный провоз контрабанды. Тут такой повод – один с двумя билетами в купе СВ. Не очень дёшево. И подозрительно.

– А почему вы едите один с двумя билетами?

Надо же так попасть! Может, действуют Андреевы подсказки? Но, отвечать я не стал из вредности. Взял стакан с остывшим чаем и сделал глоток.

Таможенник, уже положивший мой паспорт на столик, снова взял его в руки и, постучал им.

– Я к вам звертаюсь.

– Я вас слушаю.

– Почему вы один в купе с двумя билетами?

– Назовите номер статьи уголовного кодекса, запрещающей мне осуществлять поездку таким образом?

Да пошёл ты! Что я такого сделал? Интонация наглого вопроса видимо рассчитывалась на создание для меня неуютной ситуации. А, хрен тебе! Не надо изображать передо мной мученика, сутками напролёт стерегущего экономическую границу. Ты сюда рвался добровольно. Здесь ты – не по приговору суда. Так, что, или повежливей, или проваливай!

Таможенник оглянулся на дверь и на минуту задумался. Или сделал вид, что задумался. Хотя я думаю, что он просто считал до десяти. Но, держал он паузу театрально, правильно. Станиславский сказал бы: «Верю!»

– Покажите ваши вещи.

Моя сумка лежала рядом. Расстегнув молнию, я положил сумку на столик. Очень тщательный осмотр, конечно же, ничего не дал.

– Это все вещи?

– Да.

– Поднимитесь, будь ласка.

Последовала проверка ящиков под откидными сидениями. Результат нулевой. Бедро продолжало выглядывать в дверном проёме.

Ничего не найдя, офицер опять открыл мой паспорт. Может, он решается на личный досмотр? Так у меня козырь в рукаве. И не смотри, что я национальное меньшинство.

– Валюту, драгоценности, наркотики перевозите?

– Нет.

Даже самый лучший праздник имеет финал, если не будет похмелья. Отфиналил и этот. Кинув паспорт на стол, таможенник двинулся к выходу.

– Счастливой дороги.

– Спасибо.

Дверь в купе заехала на своё место. Я просмотрел довольно придирчиво паспорт, будто боялся, что таможенник тайком вырвал мою фотографию. Но, он не был моим фанатом. С этой мыслью я отправился на боковую.

Сон прервал звонок моего мобильного. Звонивший не представился, а только сообщил, что он беспокоит меня по поручению и от имени Андрея. Сказал, что планы изменились и Москва нам не нужна. Естественно, подумал я, кому нужна Москва в половине третьего ночи? Кроме французской армии. Далее, сообщал звонивший, мне предлагается выйти в Курске. На вокзале та же история с пакетом, но в кассе номер четыре. Потом автобусом в Воронеж. Я, конечно же, поинтересовался, зачем надо было делать такой крюк? Вверх на север в Москву и тремя пересадками на юг в Воронеж, – лишком сложно. Последовал ответ, что он только передаёт информацию, а всё решает старший.

– Тогда проследите, насколько это в ваших силах, чтобы этот старший никогда не стал министром путей сообщения.

Одевшись, я навестил не спящую, к моей радости, госпожу Сердюк. Узнав, когда прибиваем в Курск, я сообщил ей что выхожу. Что и сделал через двадцать минут. Остановившийся поезд издал свистящий вздох облегчения, когда я покинул вагон.

Достаточно быстро разобравшись в архитектурных хитросплетениях кассового зала, и получив пакет, я устроился за столиком работающего кафе и попросил чай.

В пакете было именно то, что и обещал Андрей, – деньги, бронь и номера телефонов. Правда, на эти деньги я мог бы нанять десяток китайских рикш, чтобы они, сменяя друг друга, транспортировали меня по любому изменяющемуся маршруту. Но, просили автобус. Андрей хотел, наверное, чтобы я постиг тайный смысл аскетизма.