Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова

Шота Руставели.

К этой биографии с нахрапа не кинешься. И не потому, что тема новая, герой уникальный, история неповторимая, а потому, что образ Леонида Губанова - как поэта - нам не знаком, а как алкоголика - знаком до тошноты и омерзения.
О стихах говорить сложно - это такая белиберда, что все, кто разбирается ароматах сумасшедшего дома, тут тоже найдет массу интересного и даже талантливого: рифмованный бред ценится при любой погоде, лишь бы не классика.  Есенин пил, Губанов пил. У Есенина масса баб, у Губанова масса баб, Есенин не дожил до сорока, Губанов не дожил до сорока. Есенин написал "Черный человек", где на шее ночи болтаться больше не в мочь, Губанов написал эээээ - эээээ - ээээ какие-то стихи.
Быть талантливым алкашом  - не интересно.  Быть Венедиктом Ерофеевым,  Николаем Рубцовым, Владимиром Высоцким, Олегом Далем - не интересно. Это у них там Гамлеты, а у нас пока Карамазовы.
Не интересно пить, пить, пить, пить... и читать о том, как они пили, дрались, лечились, снова пили, писали, любили, дрались и пили - не интересно. Книга длится и длится, слова текут и текут, а за живое не цепляет.
Нет в этих жизнях ничего индивидуального.  И это - беда.  Стихи Высоцкого на стихи Губанова не похожи, но запой у всех проходит одинаково, а значит, разница только в творчестве, но пить можно много и бестолково, писать можно урывками, но все равно - водка побеждает гениальность на раз-два.
И можно закатывать глаза, сожалеть о содеянном или о не содеянном, криво улыбаться - но суть одна: пили, пили и спились.
И нет, кроме водки, ничего иного, какими бы условиями кто не обладал.

Структурно перед нами - календарь.
Каждый год календаря состоит из чередования стихов, лечения в психиатрической больнице, любви и цитат.  Больших событий в круге нет, это не биография талантливого поэта, изменившего язык, это - заметки по случаю.
Случаи - один другого отвратительнее, но, видимо, такова жизнь в СССР : ты должен быть: а)талантливым, б) пьющим , в) хамом, иначе ничего не получится.
А то, что ничего и так не получится, потому что на бетонный забор можно  пописать, а сломать его - нельзя, это не обговаривается.
Второй момент.
А как можно прожить талантливому человеку жизнь в России таким образом, чтобы и самому не навернуться и соседа рядом не навернуть. И получается, что никак.
Кроме Бродского как поэта и Саше Соколову (Господи, какой он Саша, человеку под восемьдесят) как писателю это удалось.  Только Бродский умер в пятьдесят пять, а Соколов написал три книга за всю жизнь.

Третий момент.
А где, собственно, биография?
Вот эта вот чечетка с водкой и дурдомом? И все?
Погодите, а где жизнь? Эта - жизнь?
Нууууууууу...
Ладно.

И финал.
После смерти Губанова история оборвалась.
Судьба жен и детей? Никому нет дела, они живы, и ладно. Или не живы, никому нет дела. Может быть, судьба других участников СМОГа раскрывается в этой книге? Нет, не раскрывается. И никому нет до этого дела. Даже "жили они долго и счастливо" мы, читатели, не заслужили...

Обидно, слышь.

Пы. Сы.
По ходу прочтения господин Демидов (не товарищ же: Демидов - дворянская фамилия) пнет двух старух:
Наталью Иванову, некогда специалистка по Пастернаку, сама пишет книги в том числе и о критике. Тетка, видимо, господину Демидову где-то дорогу перешла, вот он и озлобился.
И - Юнна Мориц.
После февраля 22 года Мориц не пнул только ленивый (я - ленивый, мне поэзия дороже и важнее политики), а то, что СМОГ не стал официальным - виновата, видимо, только она и ее высказывания. Товарищи, это не водка и стиль, это происки врагов (а то, что Мориц ещё и еврейка, как бы добавляет, так ведь?).

Книга - та может, и хороша, да написано дурно.