Признаки магических способностей

 
Стал Павел совпаденье воли
Небесной с собственной своей
Считать случайностью, не боле,
Покорно поклоняясь ей.
Хоть убеждался понемногу,
Что сам подчас подобен богу,
О власти он не смел мечтать,
Чтоб, часом, дьяволом не стать
 
 
Так Зевсу силою подобен
Пилот, летящий в облаках.
Он стрелы свыше мечет, чтобы
Посеять ужас во врагах.
Но он лишь раб хозяйской воли,
Актёр в заученной им роли.
Хозяином громов слывя,
Он на Земле – как ты и я.
 
 
Другим вреда стал опасаться
Желать он, чтоб спокойным быть,
Чтоб случаем не оказаться
Орудием в руках судьбы.
Так похищать у Бога право
Над всеми быть судьёй кровавым
И судьбы грешников вершить
Не мог себе он разрешить,
 
 
Чтобы затем себя не мучить.
Но, как – то, встретил пожилых
Своих родных – обычный случай.
Муж и жена. Любил он их.
Жена кормила пирогами,
А муж одалживал деньгами,
Когда он небогатым был
И в гости запросто ходил.
 
 
Заметил он, что сильно сдали,
Под ручку чуть брели они.
Какими немощными стали!
Где славные былые дни
И оживлённые расспросы?
Теперь же жалобы сквозь слёзы
На жизнь, на старость, на недуг,
И грусть почувствовал он вдруг.
 
 
И, как при каждой встрече с ними,
Улыбки добрые и взгляд,
Как и пристало меж родными,
Но в этот день он был не рад.
Давно то было, но запомнил
Наш Павел, как в тот день он скромно
Глаза при встрече прятать стал,
Как будто что у них украл.
 
 
Он зла, конечно, не хотел им,
Но так уж вышло. Ведь не он
Над старым и недужным телом
Был высшей властью наделён…
Он пожелал из состраданья
К её беспомощным рыданьям,
Чтоб меньше было ей терпеть,
И легче было умереть.
 
 
Так иногда бывает с нами:
Чего хотим, боясь признать,
Вдруг происходит в виде драмы,
А совесть колет: «виноват!»
И, вроде, зла мы не желаем,
Но зло обычно пожинаем.
Больная совесть – твой удел
Коль всё сбылось, как ты хотел.
 
 
Так, что же, есть на белом свете
Такая колдовская связь,
Иль просто мы хотим, как дети,
Того, что будет и без нас?
А предсказать не так уж сложно,
Предотвратить что невозможно.
Тревожно эту ночь он спал.
И чувствовать вину он стал,
 
 
Когда узнал, что этой ночью
Она внезапно умерла.
Конечно, старость. Что пророчить…?
Всё – объяснимые дела…
Была ещё другая тайна:
Однажды, кажется, случайно
Он пожелал, чтобы сосед
Исчез, того пропал и след.
 
 
И даже дом его сломали.
Так повторилось пару раз.
Природы этих аномалий
Не понимая, Павел сглаз
Винил сперва, потом дал клятву,
В смертельной, беспощадной жатве
Участия не принимать
И дар нигде не применять.
 
 
Поскольку устыдился очень
Тому, что удовлетворён
Был результатом мысли. Впрочем,
Злорадством был он заражён.
Раскаянье далось не сразу,
Какая, всё-таки зараза —
Иметь над кем-то смертным власть —
Не смог, однако, он не пасть.
 
 
И вот однажды не сдержался:
За оскорбленье не простил,
От клятвы страшной отказался
И чёрной мыслью отомстил.
Другим не показав и виду,
Добычей стал своей обиды.
Как вудуист врага судил,
Хоть позже гнев свой остудил.
 
 
Был сам не рад, что не простил он
Приятелю обидных слов.
Со временем и так остыл он,
Забылись ненависть и зло.
 А наказание господне?
Будь провидению угодно
За униженье наказать,
На то есть рок, ни дать, ни взять.
 

Совесть-наказание

 
Но Дьявол – в нас. И это совесть,
Что судит строго за глаза.
Бог… он простит. Уйти готовясь,
Не ждём мы, чтоб он наказал.
Себя мы истязаем сами.
И умываемся слезами,
Моля его за всё простить,
И грех невольный отпустить.
 
 
К ошибкам мы непримиримы,
Когда их судим свысока.
Вблизи ж они все объяснимы,
А что касается греха,
То грех – лишь вольное злодейство
Иль ложь на службе фарисейства.
Ошибок избежать не мог
Ни человек, ни дух, ни Бог.
 
 
Да и равняться с абсолютом,
Нет смысла в этом мире нам,
Зачем же жить в душевной смуте,
Себя за промахи виня.
Ну, разве ж это не обидно,
Что за себя бывает стыдно
Предстать с грехом в глазах других,
Святыми представляя их?
 
 
Судьбой есть много недовольных,
Пред смертью совесть мучит их.
Стыдясь своих грехов невольных,
Они – там, в днях пережитых.
Забыв, что были те ценою.
Без них судьба была б иною.
За что ж стыдиться и краснеть?
Безгрешных в этом мире нет.
 
 
Что сокрушаться нам и плакать?
И проклинать себя и свет.
Мудрее нужно быть, однако,
Нам с прибавленьем новых лет.
Не повторять ошибок старых,
И опыт свой считая даром,
Оглядываться на завет,
Чтоб избежать тревог и бед.
 
 
А все грехи закономерны
И обусловлены судьбой.
Злодеем был бы Бог, наверно,
Грешащим пред самим собой.
Но нет, его не мучит совесть,
И ты живи, не беспокоясь,
Бог всё предусмотрел за нас,
И тех, кого хотел, он спас.
 
 
Хоть часто лучших забирал он.
Красивых, страстных, молодых.
Как будто бы за то карал он,
Что сам старей и хуже их.
За миром этим наблюдая,
Давал он разным негодяям
Дожить в довольстве подлый век.
Ему – что червь, что человек.
 
 
А, может, в этом мире нашем
Всё к лучшему, ведь думать так
Мы склонны, вспоминая даже
Лишенья, беды и Гулаг.
Дед говорил, едва не плача,
Так Павлу: «Будь бы всё иначе,
Я мудрость жизни б не постиг,
Хоть есть она в десятках книг.»
 
 
Своё духовное богатство
Он с бедным бытом совмещал,
И униженья, и злорадство
Он палачам своим прощал,
Судьбою лагерной доволен,
Забыв про тяготы и боли,
Всезнаньем высшим облечён.
В том парадокс и заключён.
 
 
Что это? Чувства извращенье
Иль глупость в тоге мудреца?
Года приносят всепрощенье
В предвосхищении конца.
Но преступленья помнить надо
И не прощать исчадьям ада,
Поскольку, подлецов прощать —
И значит – подлость поощрять.
 
 
Конечно, он судьбой тяжёлой
Грехи свои смог искупить.
И средство лучшее нашёл он,
Чтоб все несчастья позабыть.
Сам ад ему уж был не страшен,
Его он видел в мире нашем,
Обезумевшем от расправ,
Но, может, всё же, он неправ?
 
 
Так мы истории прощаем,
Её не в силах изменить,
И боль так мыслью замещаем,
Что мстительным нет смысла быть.
Что лучше быть великодушным,
Решениям судьбы послушным,
Коль правыми хотим мы стать,
И по ночам спокойно спать,
 
 
Но и себе должны прощать мы,
И не наказывать себя,
К своим поступкам беспощадны,
Расправу божью торопя.
Мы ж рады, если избавленье
Приносит мука искупленья,
И наказанья божья ждём
Как тучи с золотым дождём
.
И Павел думал: остаётся,
Грехи, смирившись, осознать.
Нам искупление даётся
В страданьях. Павел стал их ждать.
Хоть человек и забывает,
Но как оно всегда бывает,
Рок помнит всё, приходит срок,
И он сбирает свой оброк.
 
 
В довольстве жил он, но бывает,
Судьба подбрасывает нам
Соблазн, и всякий забывает
Всё, что вчера твердил всем сам,
И голову свою теряет,
И ложный путь вдруг выбирает,
Бежит подобно петушку,
Что потерял свою башку.
 
 
Да и слабы мы. В мненья света
Как в кандалы заключены,
Важны нам статуса приметы:
Влиянье, деньги, и чины.
А если этот дым растает,
То нас депрессия снедает,
И смысла в жизни больше нет.
 Вот, что для многих значит свет.
 
 
А тут узнал он, что обидчик
Его скончался в цвете лет.
Не от губительных привычек
И не трагически, нет, нет!
Так, лёжа в собственной постели.
Анатомы, вскрывая тело,
Причины смерти не нашли
И к «тайнам века» б отнесли,
 
 
Имей он в обществе значенье.
Для формы написали там:
Мол, «в результате нарушенья
Дыхания», всё как всегда.
Но Павел почему-то сразу,
Услышав заключенья фразу,
Всё как убийство расценил
И сам себя в нём обвинил.
 
 
И впал в депрессию такую,
Что перспективу потерял
С остатком веры. И врагу я
Такого бы не пожелал.
Как будто в запертые двери
Упёрся он в своё безверье,
И запил бы наверняка
От ощущенья тупика.
 
 
Лишились смысла ритуалы,
Что мы привычками зовём,
Ему покоя не давали
Сомненья в знании своём.
Он вспоминал, как был счастливым,
Ведь счастье – чувство перспективы,
И тот, кто потерял его,
Тот уж не ценит ничего.
 
 
Не верил в дружбу больше Павел,
Ведь друг его оговорил
И под статью почти подставил,
И, в результате, разорил.
Теперь одна была забота
У Павла – подыскать работу,
Где нужно знанье и талант.
Но скоро бывший коммерсант
 
 
 Все поиски такие бросил,
Надеясь на благую весть.
Теперь владели им вопросы:
Где ночевать и что поесть.
На биржу дважды обращался,
Уже батрачить соглашался.
За внешним видом не следил
И чёрт – те в чём везде ходил.
 
 
Есть сотни способов надёжных,
Чтобы иметь «бабло и кайф»:
Напёрстки, масса всевозможных
Услуг и прочий герболайф.
Но он не мог пойти на это,
Накладывала совесть вето,
Одно – чиновников дурить,
Другое – простаков «доить».
 
 
За долг лишился он квартиры,
Уж поутру не пил «Боржом»,
Всё бормотал о славе мира,
И постепенно стал бомжом.
Кормился где-то по базарам.
Бродя везде со свёртком старым,
Напоминающим суму,
Отцом завещанным ему,
 
 
Живя в апатии великой,
Спал на вокзале по ночам,
Терялся днём в толпе безликой,
И по делам уж не скучал.
Смысл жизни не искал теперь он,
Не видя выхода, не веря,
Что будет и беде конец,
Как говорил порой отец.
 

Матрица совершенства

 
С отцом в разрыве был наш Павел,
Как получается подчас,
Поскольку цели сам он ставил,
Отец ему был не указ.
Быть может, это путь к свободе,
Хотя, хорошего тот, вроде,
Ему хотел, но знаю я,
Что жизнь у каждого своя.
 
 
И в завещанье перед смертью
Он Павла не упомянул,
Другим свой дом оставил детям.
Всё ж, чувствуя свою вину,
За процедурой похоронной
Словно случайный посторонний,
Наш Павел наблюдал, стыдясь
С покойным обнаружить связь.
 
 
Всё, что он получил в наследство —
Пучок набросков неких книг.
Украдкою когда-то в детстве
Из шкафа доставал он их.
Постарше став, читать пытался
Он их, но « фокус не удался».
Сюжеты, множество цитат,
Да формул непонятных ряд,
 
 
Да несколько научных книжек, —
Да рукописей чемодан,
Отец к своей кончине ближе,
Писательству давая дань,
Пытался сочинять романы.
Как делают все графоманы,
Оставил заготовок тьму,
Неинтересных никому.
 
 
Пчеле заботливой подобно,
То, что отец собрал из книг,
Хранил наш Павел как подробный
Чужого времени дневник,
Надеясь, что в свой срок законный
Пыльца цитат – нектар духовный
В бумажных сотах оживёт,
В словесный превратившись мёд.
 
 
К истокам припадает каждый
В какой-то безысходный миг,
Измученный духовной жаждой,
Наш Павел к тем листам приник.
И вдруг наткнулся на рисунок,
Что в рукописи был засунут
Отцовской высохшей рукой
И был какой-то не такой.
 
 
Давным-давно рисунок этот
Отцу достался от дедка,
Который где-то в лазарете
Мечтал создать модель цветка.
В узорах выражал он чувства,
Ведь красота – предмет искусства.
И, коли, в жизни нет её,
То ум эрзацы создаёт.
 
 
Он признан был умалишённым,
Но кто там был в своём уме?
Тот, кто был в сонме «оглашеных»?
Иль их вожди в своём Кремле?
Старик вставал в палате рано,
(Был у него синдром Савана,++)
И рисовал как заводной
Одну картинку за одной.
 
 
Узор тончайший и прекрасный
На тумбочке мальца лежал,
И волшебством, и силой властной,
И ангельской красой дышал.
Он о конце уж думал скором,
Но утром этот лист с узором
Вдруг под подушкою нашёл,
И вновь всё было хорошо:
 
 
Исчезли сложные симптомы,
Был словно в цирке заменён
Рак мозга лёгкой гематомой.
Листу приписывать стал он
Целительные свойства эти,
И безнадёжных по секрету
Сам тем узором стал лечить,
За что и срок мог получить.
 
 
Но чудом мальчик жив остался,
Судов и тюрем миновал,
В войну в бараках «кантовался»:
В тылу Победу он ковал.
А срок давали за знахарство.
Уж столько в этом комиссарстве
Водилось всяческих врагов:
От пацанов, до стариков!
 
 
С тех пор до старости глубокой
Других отец лекарств не знал,
Толь красота, как образ Бога,
Здоровью нашему нужна,
То ли гармонии законы,
Как чудотворные иконы,
Воздействуют на всё вокруг,
Через фрактала сложный круг.
 

Выздоровление

 
Но в тот узор не верил Павел,
Хоть про него давно он знал,
А то бы сразу всё поправил,
С души своей заклятье снял.
А он всё дальше опускался,
И неприкаянно скитался
По мусорникам и дворам,
Приличный подбирая хлам.
 
 
Что ж, дар везения чудесный,
Что раньше не давал пропасть?
Куда он делся? Неизвестно.
И как всё будет в этот раз?
Что ж, обстоятельства замучат?
Наоборот ли, жить научат,
И цепь привычки он порвёт,
И вновь душою оживёт?
 
 
Однажды Павел спозаранок,
Ища бутылки по кустам,
Наткнулся на толпу цыганок
И обходить их, было, стал.
Одна взяла его за руку
Толь ради шутки, толь от скуки:
«Узнать не хочешь о судьбе?
Голубчик, всё скажу тебе».
 
 
И нагадала перемены —
И власть, и деньги, и любовь,
Но за секрет спросила цену.
Простим её, простит ли Бог?
Вот так всё часто и бывает:
Одной детали не хватает,
Чтоб ключ от счастья получить.
Он понял: душу излечить
 
 
Он может сам, и денег добыл
У тех бомжей, с кем был знаком,
Как будто в старой жизни побыл —
Разжился чистым пиджаком.
И записался среди прочих,
Кому на свете жить нет мочи,
Он к экстрасенсше на приём.
А свёрток ветхий был при нём.
 
 
Над Павлом та осуществила
Манипуляций целый ряд:
Вокруг него чертей ловила,
Ему неведомый обряд
Сопровождая разговором.
И вот, почувствовал он скоро,
Что всё же что-то в этом есть.
Он ожидал сеансов шесть,
 
 
Но неожиданно услышал,
Что видно ауры цвета,
И что ментал из рамок вышел
И увеличиваться стал,
И что с астралом абсолютным
Сравнялся, что представить трудно…
Казалось, только в кресло сел
И оглянуться не успел,
 
 
Как сразу он преобразился,
И суетой пленённый дух
От тёмных пут освободился,
Был Павел снова счастлив вдруг.
Она рукой его коснулась,
И словно бы душа проснулась
Или вселилась вновь в него,
Как я в поэта моего.
 

Рассуждения о судьбе России

 
Рождается сейчас так вера
В спасенье мира и в судьбу.
Какой- то флорентиец Неро,
Монах иль маг какой-нибудь,
Ещё во тьме средневековья,
Сказал пророческое слово,
О том, что ожидает свет
Ближайших пару тысяч лет.
 
 
Он предсказал и нам тирана,
В двадцатом веке кто убьёт
В затылок тысячи и ранит
Всех остальных. Чей страшный рот
Дым будет исторгать ужасный,
Хотя из даты книги ясно:
Колумба не было пока,
И мир не ведал табака.
 
 
Я знал из этих предсказаний,
Что должен кто-то в мир прийти
Из Астрахани иль Казани —
Чтоб снова род людской спасти,
Рождён он в городе на Волге
И ждать его уже недолго.
Поэты – среди тех волхвов,
Что с даром искренних стихов
 
 
За путеводною звездою,
Ища его, во тьме идут.
Наверное, нам верить стоит
В того, кто вызволит из пут,
Кто веру новую предложит
И миру новый путь проложит,
Но будет царь он иль поэт,
Грядущее лишь даст ответ.
 
 
Пророчествуют нам мессию,
Мол, это будет царь – титан,
Который превратит Россию
В пример для всех на свете стран.
Историей велят гордиться,
Но у истории учиться
Желающих не вижу я,
У всех история своя.
 
 
История страны – событий тени,
Она нам предстаёт не суммой дней,
А сменой резких взлётов и падений
Когда-то ею правивших царей.
Их дел, ошибок, зверств и устремлений,
Ума потёмок, редких просветлений,
Убийств и казней, битв и страшных войн,
Она- лишь жизни призрак неживой.
 
 
И в чём же смысл историей гордиться?
Она— событий разных череда.
Но только для того она годится,
Чтоб с грустью устыдиться иногда.
Чем жадно пить вино патриотизма,
Уж лучше знать не миф, а правду жизни.
И разве не гордился б патриот,
Когда б совсем другой тут жил народ?
 
 
Да, так же бы он оды пел державе,
Совсем другой историей гордясь,
И так же б упивался чуждой славой,
Ей упиваться призывая нас.
Свиреп и грозен был когда-то Молох,**
Но появилось в мире много новых.
Россия и какой-то скользкий змей…
Какой из этих идолов грозней?
 
 
Учитель лучший— опыт и нужда.
А научил чему нас предков опыт?
В страданьях тяжких он народом добыт.
А, может, опыт— это ерунда?
Кого призвать на трон и с кем бороться,
Кого признать за чуждых инородцев?
Любить Европу или биться ль с ней?
Хранить ли верность ветхой старине?
 
 
Пример не убеждает нас, как видно,
Тот, что другие страны подают.
Конечно же, нам быть в хвосте обидно,
И свой найти хотим особый путь,
Идя вперёд за дудкой крысолова,
Намного больше доверяя слову,
Чем даже собственным глазам своим,
Мудря своим умом невыездным.
 
 
Читая тёмные страницы
И толкованья поздних лет,
Я вижу пред собою лица
Людей, которых больше нет.
Тут императоры, злодеи,
Вожди, пророки, лицедеи.
Различья нет среди людей,
Будь ты герой или злодей.
 
 
Я не горжусь уж предком ныне,
Не застит взор мне битвы дым.
В Париже, Флориде, Римини,
Потомков вижу я следы.
Мой прадед – знойный африканец,