У Степана Тимофеевича от неожиданности открылся рот. Он затаил дыхание. После непродолжительной паузы из-за стены сдавлено прозвучало:

– Пришлось начать снова. Взятки, как болото…

После этого скрипнула дверь, и мужской голос отчетливо произнёс:

– Заткнёшься ты уже! Слушай, надоело одно и то же…

Послышались шаги, щелчок замка в соседней квартире.

Степан Тимофеевич устремился к входной двери и в глазок увидел удаляющуюся по лестнице спину мужчины в плаще и шляпе. Он вышел из квартиры на площадку и услышал, как внизу хлопнула дверь.

– Ушёл!.. Но кто-то ведь там остался? – торжествующе подумал Степан Тимофеевич.

Глаза его заблестели и загадочно посмотрели на соседскую дверь…

Телевизор сегодня показывал сериал из прошлой советской жизни. Все персонажи и характеры в нём были картонные. Выдавали себя и интерьеры, и костюмы. Но самое главное персонажи и характеры – они не вызывали доверия. Лица, фразы, поступки были вымышленными. Иногда они просто кричали в лицо: «Смотри – это враньё!»

Степан Тимофеевич с горечью выключил телевизор и предался воспоминаниям. Незаметно приблизилось время отхода ко сну. Он ложился рано, и это спасало его от бессмысленно долгих вечеров, которые ему напоминали о прошлом.

Во сне его незаметно произошла подмена. Вместо женщины, желанной и дорогой, появился незнакомец. Он вел себя по-хамски, на все замечания возражал, а потом отчебучил такое, что не хотелось и вспоминать.

Утром на кухне Степан Тимофеевич в плохом настроении готовил себе завтрак. Сосед, уходя на работу, докучал ему своим присутствием. Нёс с похмелья очередную околесицу, переходя от нелепости к нецензурной брани.

– Перестаньте, – не выдержал Степан Тимофеевич. И потом сто раз пожалел об этом. Нахал только распалился, и разразился тирадой… А, уходя, обозвал его старым козлом.

Позавтракав без аппетита, Степан Тимофеевич приступил к работе. Он обходил все доступные помещения, смежные с соседней квартирой. Прислушивался. Выбирал наиболее вероятные места, откуда можно было что—либо услышать. Дымоход, вентиляция, отдушины. Тонкие перегородки, сооруженные при разделении квартир в эпоху уплотнения и социалистической перепланировки.

Везде было тихо, но чутьё его не подвело. Несколько раз он слышал странные звуки. Однажды он услышал странный крик, но решил, что это ему показалось.

Наконец, желая передохнуть, Степан Тимофеевич задержался в кладовой, перекладывая картошку для обеда из ящика в алюминиевую миску. В этот момент он четко услышал:

– Эта отставка погубит мою политическую карьеру, всю мою жизнь.

Из рук Степана Тимофеевича выпала небольшая картофелина и закатилась под дверь.

– Он издевался надо мной. Я дал ему пощечину. Мы сцепились. Я схватил пресс-папье, ударил его. Я не собирался его убивать.

– Убийство!.. – сверкнуло в глазах Степана Тимофеевича. – Убийство и коррупция.

Выходя с картошкой в коридор, его осенило:

– Ведь он депутат законодательного собрания.

Мысли замелькали, закружили, задевая всё то, что осталось в прошлом. Оно не хотело и не могло вернуться.

– Но, как же так?! – негодовал в памяти Степан Тимофеевич.

Лица многих прошедших через его руки всплывали мысленно перед ним, обижаясь и требуя своей справедливости, осуждая его преступное бездействие.

– Не огорчай нас, Степан Тимофеевич, не лишай нас справедливого возмездия… и вспомни о бдительности! – умоляли они.

Опять в каждом углу Степану Тимофеевичу мерещилась тень майора Федуна. Стучало в висках блокадным метрономом: Убийство и коррупция, убийство и коррупция, убийство и коррупция… Поднимая давление.

Степан Тимофеевич принял лекарство. Когда всё успокоилось, перед глазами возникла жена, ушедшая из жизни восемь лет назад.

Она посмотрела на него недобрым взглядом и произнесла последние свои слова. Он наконец—то их понял: «Видно, теперь ничего исправить нельзя…»

Засыпая, Степан Тимофеевич вспомнил серый плакат на углу проспекта напротив булочной.

Ночью ему приснился майор Федун в пижаме и домашних тапочках. Он что—то кричал с другого берега реки. Слова относило ветром. До уха долетали обрывки фраз. В руках мелькал листок. Он размахивал им из стороны в сторону, но буквы не складывались в слова и рассыпались. Степан Тимофеевич с трудом прочитал: «Планы партии – планы народа». Он красноречиво развёл руками. Майор Федун перевернул листок. В Степана Тимофеевича выстрелили слова, написанные на нём – «Коррупция имеет своё имя».

Рано утром, после бессонной ночи, он пришёл на угол Карповки и Литераторов. Автомата не было.

– Вот черт, как же быть, – растерялся Степан Тимофеевич. Где—то здесь ещё должен быть, но где не помню…

Он пошёл по пустынной улице. Через проходной двор. Ноги знали, куда идти.

Они привели его в садик. Здесь ещё недавно была лодочная станция, и в другой уже жизни здесь, в старом деревянном домике, в библиотеке работала его жена.

Степан Тимофеевич в нерешительности остановился. Его, как всегда, неприятно поразило отсутствие на своём привычном месте Железного Феликса.

Степан Тимофеевич огляделся. В отраженном свете реки он увидел золотистые незабудки чугунной ограды. В кустах боярышника, уже осыпавшего спелые ягоды, старый автомат. Стёкла были выбиты, и в кабинке пахло мочой.

Он достал двухкопеечную монету и опустил её в узкую щель.

После продолжительной тишины в тяжёлой трубке появились глухие гудки:

– Дежурный слушает, – раздалось на том конце провода.

Рядом со школьной площадкой, напротив дома с подозрительной квартирой, поздней ночью остановилась неприметная машина. За плотно закрытой дверью фургона шла тихая незаметная жизнь. Мелькали разноцветные лампочки приборов. В небольшом динамике на миниатюрном столике едва были слышны приглушенные голоса…

Утром, после «разбора полётов», в незаметном кабинете специального подразделения Большого дома произошёл неприятный разговор:

– Говоришь, первый раз так облажался. Стопроцентная информация. Цепкая хватка.

– Максим Максимович!..

– Молчи Валера! Мне ещё шею намылят за это несанкционированное проникновение в частную квартиру. Мы ещё все за это каждый своё получим.

– Товарищ полковник, что делать с этим каналом.

– Закрывай.

– На все сто?!

– Ты что?! Он уже и так вне игры. Вызовите, побеседуете. Отправьте на вечную консервацию: ему и так недолго осталось.

В Крыму под Алуштой купальный сезон был в самом разгаре. В переполненном кафе на набережной, под редкими зонтиками, обедали отдыхающие. Мужчина в тени деревьев закончил обильную трапезу. Лениво рассматривая проходящих мимо девушек, нехотя достал запевший мобильник:

– Да.

– Здорово, Родионов. Ну, как там Кебит—богаз и Чатыр—Даг. Загораешь, купаешься…

– Да, всё нормально! Приеду через пару дней и всё расскажу. Как там, присматриваешь за квартирой? Наверное, воспользовался моментом. Светка, поди, на седьмом небе от счастья.

– Да ты знаешь, как—то всё не срослось со Светкой. Да и было не до этого. Закрутился, а тут ещё Петровна померла.

– Это кто?

– Стерва Петровна? Ты что, не знаешь?! Режиссёр Совэкспортфильма. Ты её у нас видел. В советские времена дублировала зарубежное кино на Ленфильме.

– Что—то не припомню… А, это твоей супруги какая—то дальняя родственница.

– Да нет, просто соседка, так, иногда вместе встречали Новый год. Вообще—то её звали Минервой. Слушай, я тут у тебя на время попугайчика её поселил, не возражаешь. Всё равно квартира пустая.

– Ты что, Савельев, у меня там джунгли развёл. Он же там всё изгадит…

– Не волнуйся, я за ним присматриваю. На самом деле, он ещё тот чистюля. Представляешь, из—за этого гада её и стали Стервой Петровной называть.

– Ты о ком, Савельев.

– Да всё о нем… Чертов попугай! Он всю студию терроризировал! Негодяй! Его так и прозвали – сокращенно Гадя… Отпетый ублюдок! Ни одну вахтёршу с ума свёл. Доходило до того, что дежурить по ночам отказывались. Такую жуть наводил. Ведь он с ней все фильмы озвучивал. И обычные триллеры, и крутые ужастики. Такие перлы отчебучивал, волосы дыбом вставали…

– Что, говорящий попугай!?

– Да, настоящий жако!

– И ты такого монстра мне запустил в квартиру…

– Да вас же всё равно дома не было. Приедете, я его заберу куда-нибудь.

– Смотри, Савельев, несёшь персональную ответственность за эту инициативу! Меня Галина сожрёт, если он там что-нибудь изорвёт или изгадит.

– Не волнуйся, полный контроль, ты же меня знаешь. Да, слушай, я вчера вечером на квартире был, когда твоего соседа по «скорой» забрали. А сегодня утром твоя соседка говорит – помер.

– Это кто?!

– Ну, такой дядечка солидный, в преклонном возрасте.

– Да ты что, Тимофеич, что ли?!

– Да… вроде он.

– Вот так новость!.. ну ты меня огорошил, Савельев. Степан Тимофеевич умер! Он же крепкий был мужик, спортом в молодости занимался. Тихий, порядочный человек. Вот так люди уходят…

– Ну, всё Родионов, до встречи! Тебя встретить?

– Нет, нас Галкин брат из аэропорта заберёт.

Самолёт из Симферополя прилетел в Пулково с небольшим опозданием. Переполненный автобус с отдыхающими и ручной кладью подъехал к автоматическим дверям терминала. У пассажира с большим семейным чемоданом и увесистым рюкзаком за спиной в кармане прозвенел телефон.

– Да, слушаю.

– Родионов, привет, как долетел?

– Нормально, иду к машине с вещами.

– Слушай, не смогу сразу подъехать забрать попугая. Хотел вчера, да на работе задержался.

– Савельев, ты отдаешь себе отчет? Ну, меня точно Галка убьёт!

– На всё согласен! В обед приеду, заберу, и отдам ключи от квартиры.

В пустой квартире старого петербургского дома раздались звуки открывающегося врезного замка. Затем был открыт навесной замок на второй входной двери и отодвинута тяжёлая задвижка.

В квартиру с шумом ввалилась вернувшаяся с отдыха семья. Вспомнили о попугае. Стали искать, переходя из комнаты в комнату, зашли на кухню, заглянули в ванную и туалет.

Попугай бесследно исчез. Следы его присутствия в квартире были обнаружены женой Родионова: порваны обои, разбросаны остатки корма, оставлен птичий помёт.

Долго искали по всем углам квартиры, пока не обратили внимания на странный цветок. Из высокой, сужающейся к основанию хрустальной вазы, едва заметно торчал белым пером хвост попугая.

– Глупая и нелепая смерть, – подумал Родионов.

Он представил себе, как это могло случиться. И удивился – какие замысловатые ловушки уготовлены в этой непредсказуемой жизни.

Упрямство здесь обернулось смертью. Поскользнулся, хотел притормозить, и съехал вниз головой. Сужающееся к низу горло глубокой вазы зажало крылья. Затрепыхался, не смог выбраться и задохнулся.

Глупая и нелепая смерть Негодяя.

Родионовы навели порядок в квартире, поужинали и включили телевизор. Шел французский фильм с Аленом Делоном. В темноте комнаты с мерцающего экрана загадочно прозвучало:

– Ты меня любишь?.. Скажи, что любишь.