Иллюстратор В. Г. Конопкин

© Ол Томский, 2019

© В. Г. Конопкин, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-1890-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Ол Томский – литературное имя. Производное имени собственного. По воле случая, оно имеет «мистический» и литературный подтекст.

Мне приходилось достаточно часто бывать в доме прототипа «Пиковой дамы» А. С. Пушкина, на Малой Морской – княгини Н. П. Голицыной.

Пространство дома княгини, где разворачиваются события повести, знакомо мне не «мистическим», а самым что ни на есть прозаическим, реальным образом.

Просторный вестибюль, парадная мраморная лестница с отшлифованными ступенями ведет к камину. Над камином высокое полуциркульное зеркало, а в нем небольшие круглые часы Leroy Paris с истертыми временем цифрами на циферблате.

Это то, что еще осталось от исторического интерьера дома, где обитали персонажи Пушкина. Здесь впервые «появляется» Томский.

Проскользнув незаметной тенью в каминном зеркале, он устремляется вверх по лестнице, по которой может быть в повести выходил из дома старой Графини Герман, и поднимался Поль Томский к своей grand’maman – Анне Федотовне.

Объясняется все достаточно прозаично. В этом здании в наше время находится ведомственная поликлиника. Я часто посещал её на протяжении длительного времени. Изредка бываю и сейчас.

Томский, как литературный персонаж, появляется в мистической новелле Пушкина, где, как известно, выступает в качестве необычного рассказчика. Необычность его в том, что, взяв за основу обыденное – анекдот, он порождает необычное, и даже чудесное.

Не в этом ли заключается сакральный смысл метатекстуальной новеллы гения, содержащей в своем повествовании то, что отличается от обыденных вещей и понятий, и имеет непосредственное отношение к иррациональному и мистическому.

Так «мистическим» образом пересеклись пути литературного персонажа и литературного имени реального человека, ведущего свой рассказ.

Предисловие

Способ написание его первых стихотворений схож с обработкой горячего стекла. Небольшая заминка в обработке детали уже непоправима. С замиранием дыхания, «глаза боятся, а руки делают», из быстрых движений ломкого почерка возникали прозрачные и хрупкие строчки. Горячие, они застывали в жарком колебании воздуха вокруг них… Короткое дыхание слов и возникающих образов, прозрачных и легких, замирает подобно горячему стеклу, то слегка затуманенному, то невыразимо прозрачному, облекая окружающий мир и отражаясь в его каждой капле («Стекла», «Летние сны»).

Окружающий мир в стихотворениях Ола Томского предстаёт не «плоским» трехмерным пространством – предсказуемым и однообразным, но обретает другое измерение, измерение творческого видения. За гранью его открывается другая невидимая обычному глазу жизнь. Всё вроде бы просто, но вместе с тем – неоднозначно и неожиданно. Прозрачно, но за этим существует глубина, в которой нет дна.

Это легко заметить в стихотворении «Двухголосие». Оно существует само по себе, и в непринуждённой разговорной форме нам иронично заявляет, что «мы, конечно, можем видеть единство, признавая истинность разнообразных точек зрения и пытаясь создать некий синтез, но ни одному подобному синтезу не суждено восстановить Единство. По сути, это всегда будет призма, забавляющаяся тем, что она говорит о себе, что все цвета исходят из единого Света, тогда как на самом деле все цвета в мире разделены¹.

В пейзажной лирике О. Томского интуитивно реализуются идеи пантеизма, но не в определении верховного божества, а, как ответ безальтернативному атеизму. Созерцание Природы в них перерастает в чувственные ощущения тела, в потребность физиологического растворения в солнечном свете и теплой воде – «инстинкт безупречно спокоен, под солнцем солёным с утра». Идеи пантеизма в них гармонично уживаются с антропоморфизмом явлений и сил Природы («Летние сны», «Мечта», «Река Ола», «На Ивана Купалу», «Летняя ветреность», «Отпускник»).

Иногда «случайно» родившееся стихотворение – это ироничный ответ самому себе. Пародия на сиюминутное и суетное отражение лица в зеркале настоящего, порождающего из быстро текущего неуловимого мгновения художественные образы будущего. («Зеркало», «Посылка из будущего»).

Ол Томский обладает врождённым чувством юмора. При чём не только остроумием, и оригинальностью точек зрения, но способностью обнаруживать парадоксальные противоречия в окружающем мире («Апокалипсис сегодня», «Драма на рыбалке», «Диета от Поэта».

«Древнегреческое существительное „пародия“ – „противопеснь“, „перепев“. Пародия, исходит из обязательного разрыва, принципиального несовпадения между структурой изображаемого и изображения. Пародия, – это разговор автора с читателем, в котором автор прячется за метафорическую маску, чтобы довести до логического предела все внутренние возможности этой замаскированной маски. В ситуации пародирования героем становится индивидуальное или коллективное поведение, воспроизведенное в той или иной культурной системе координат».²

(«Про поэтов и людей», «Эпиграммы. Пародии. Басни.», «Стихотворения Алёши Карамазова», «Стихотворения Нью Йорика» и др.)

В рецензии на стихотворение «Иная музыка» Милада Кондратьева (США, Стамфорд, шт. Коннектикут)³ высказывает такую мысль: «Поэзия внутренней сущностью автора несет собственно духовное содержание, что подтверждает «исконную близость религии и поэзии». «Поэт милостью Божьей имеет власть превращать воду человеческих слов в вино, а это вино обращать в кровь Слова. Таково высшее назначении поэзии, её смысл евхаристический. Поэзия есть возвращение человека к началу вещей. Проза говорит о бытии. Поэзия есть это бытие, открывающееся человеку. Человек, скитающийся вдали от Истины, задыхается, мир становится запыленным и пылеобразным. Доставлять чистый воздух горнего мира дано молитве. И молитва поручает поэзии быть ее помощницей. Поэзия есть чудо, это есть искание и нахождение высшей жизни, доступной человеку»⁴.

(«Иная музыка», «Ритмалгорифм», «Стихотворения Алёши Карамазова», «Вороний клич»)

Автор и исполнитель песен Алексей Хазар высказал своё впечатление о цикле стихотворений «Странник»: «Впечатление приятное. Поэтично, насыщено-образно, содержательно. Романтичный „Остров надежды“ о греческом Закинфосе мне особенно пришелся по душе».

А вот отзывы о поэме «Тлетворность»: «Апокалипсис мира без любви, – написала Надежда Коган. – Хорошо сделано. Не без изъянов, но все же намного художественней, чем многие постъядерные ужастики». Ей вторит Ирина Бжиская: «Не могу сказать, что супер (отзыв Кати Шмидт – super!), но, что-то в этом повествовании цепляет по-хорошему, заставляет обратить на себя внимание…». Алексей Хазар, резюмирует: есть определенная концепция, содержательность… однако местами с абсурдно-кошмарными элементами в духе полотен Босха». Единственное, что к этим отзывам можно добавить: что местами со «странными» сочетаниями ирреальных предметов и естественным окружением… в духе картин Рене Магритта.⁵

В части прозаических произведений можно отметить рассказ «Смерть негодяя» отмеченный в шорт-листе конкурса прозы «Медовый сбор» и Дипломом конкурса «Чаша таланта» и новеллу «Конец цивилизации Покегонов» занявшую первое место в блицконкурсе «Далёкая туманность» на портале Литературных конкурсов «Что хочет автор» организованных Международным Союзом писателей «Новый Современник».

Вот отзывы судейской коллегии конкурса «Чаша таланта» на рассказ «Смерть негодяя»: «Рассказ понравился остроумным сюжетом, актуальностью работы внутренних органов, соответствующей стилистикой изложения, обрисовкой героя и, в достаточной степени, художественностью. В концовке весь „изюм“ рассказа». (Ян Кауфман) «Забавный, почти водевильный сюжет – а от финала сердце сжимается. „Смерть Негодяя“, и смерть негодяя. Или – смерть человека?» (Мария Гринберг).

Андрей Блинов, филолог-русист, в своей рецензии на рассказ «Голден Фиш или черно-белое кино» отмечает следующее: мне нравится «интеллектуальная» беллетристика, нравится сюр с расплывчатыми меняющимися картинками и некой моралью… В рассказе есть большой потенциал, как мне кажется. И не только потенциал единичного текста, но и автора в целом. Мне понравилось, как создается атмосфера, хронотоп (время и место). Иногда очень интересные, продуманные описания местности и атрибутов. Например, здорово описано здесь: «Скользнув в ближайшую подворотню, он торопливо просунулся через ее темное горло и вынырнул в мутном воздухе проходного двора». Сюрреалистичный эпизод драки – прикольная задумка. Вообще питерский колорит чувствуется практически во всем – или это мне, как петербуржцу, только кажется…»⁶

Выявляя в своих произведениях закономерную связь пространственно-временных координат существования своего литературного героя, О. Томский говорит от том, что есть здесь. Подтверждая, тем самым, что, если есть здесь, то есть везде. То есть, «с точки зрения хронотопа, существуют уже не отвлеченные точки, но живые и неизгладимые из бытия события»⁷

В соответствии с художественными задачами, ставящимися автором – здесь и сейчас, он использует широкую палитру литературных жанров: от новеллы и рассказа, поэмы и циклов стихотворений, до элегии, пародии, басни и эпиграммы, включая редко используемые, такие как проповедь в стихах («Вороний клич»).

Взаимопроникновение автора и его произведения, вызывает процесс творческого восхождения путем самосовершенствования. Наступает момент, когда эти встречные потоки однородного вещества порождают творческую историю, закручивая её в бесконечную спираль генезиса авторского текста. Первопричина становится результатом начала иного авторского бытия. Порождает творческую индивидуальность автора и, соответственно, историю создаваемых им произведений.

И. Ненароков