Глава 3

Открыв глаза ближе к полудню, Маша сладко потянулась в постели. В доме царила тишина. А в распахнутое окно вместе со сладким ароматом липы проникали звуки лета. Жужжали пчелы, летали мухи, шелестели листья, щебетали птицы, на лавочке негромко разговаривали.

Понежившись в кровати еще несколько минут, Маша встала, заправила постель, вытащила из шкафа цветастый сарафанчик из шифона и быстро переоделась.

Обжигающий зной летнего дня ударил в лицо, и мурашки побежали по коже, когда девушка вышла из дома. Напротив небольшого крыльца росла старая раскидистая акация, которая сохраняла во дворе тень. На солнце было еще жарче…

Пройдя к калитке, Маша перегнулась через невысокий штакетник и увидела бабушку. Та сидела на лавочке с бабой Таней, своей старинной подругой, и снова увлеченно обсуждала чью-то родословную, погрузившись в дебри воспоминаний полувековой давности.

Потянувшись, Машка дернула старушку за край платка.

– Бабуль, вы чего на солнце сидите? Так ведь и солнечный удар схлопотать не долго. Пойдемте в дом, там прохладно, я уже чайник на плиту поставила!

– Унучачка мая! – обернулась старушка. – Ты ўжо прачнулася?

– Проснулась, бабушка, проснулась. Давайте в дом!

Но пока старушки, кряхтя и опираясь на палочки, поднимались, знойную сонливость деревни нарушили гневные крики и брань.

– Ах ты, сабака!!! – орал на всю деревню старый Хоменок. – Абдурыць мяне ўздумаў? Стары дурань, думаў? Не разбяру, дзе дваццаць градусаў, а дзе пяцьдзясят? Во толькі дабяруся я да цябе! Шкуру спушчу! Толькі паспрабуй мне на вочы паказацца! Заб’ю!

Оглянувшись, Маша увидела, как убегал от деда, минуя огороды, ее друг Сашка. Покачав головой, Лигорская с улыбкой вспомнила, как, воруя у деда самогон, а потом разбавляя его водой, Сашка уверял, будто «старый корч», то есть дед, давно потерял нюх и ему все равно, что пить. Морщится так, словно там спирт, и даже пьянеет! Но, как оказалось, не так прост был старый Хоменок.

– Наш Васька з Хамянковым унукам спутаўся, – поведала бабе Антоле баба Таня, которая приходилась прабабкой Ваське Кулику. – Ды і ваш Андрэй з імі ў кампаніі. Ох, не будзе з гэтай дружбы толку, я так Вользе і кажу. Яна пясочыць яго, а яму хоць бы што! Начамі дома няма! Уранні явіцца, паснедае і спіць тады да абеду! І нічым нічога не дапамагае…

Старушки, конечно, тоже слышали, как ругался Сашкин дед. Машка порадовалась, что бабушке еще не рассказали, что и она проводит время с этой компанией. И гуляет также ночи напролет, а поутру не может проснуться, потому что ложится ближе к рассвету. Когда вечерами она уходила, баба Антоля наверняка думала, что внучка идет гулять с девками бабы Мани или бабы Дорки. И уж, конечно, она вряд ли бы одобрила такую дружбу. Даже присутствие в этой компании Андрея ничего не изменило бы. Вот только саму Машу Лигорскую такие друзья устраивали. И менять их на других она не собиралась.

А на плите уже закипел чайник. Машка быстренько расставила на столе чашки, засыпала в них сухую мяту и ромашку, налила кипятку. Из старенького холодильника достала тарелочку со свежим домашним творогом, которым бабу Антолю снабжала ее дочь, баба Маня, и принесла сахарницу. Маша сделала чай старушкам, но себе не стала. Она не могла в такую жару пить горячий чай, да и вообще не пила травяного. К тому же на сегодня у нее были запланированы дела.

Со вчерашнего дня в большом тазу, засыпанные стиральным порошком, отмокали все собранные по дому половики, связанные бабой Антолей. И теперь Маша собиралась водворить этот таз на коляску, которую когда-то смастерил для бабушки Машин отец. Она была низкой и удобной. На ней возили бидоны воды из колодца и дрова. Да и вообще в хозяйстве это была незаменимая вещь. В детстве Машка использовала коляску как самокат, гоняя на ней по дорожке у дома. А сейчас, вытащив ее из темных глубин сарая, в котором хранилось всякое ненужное барахло, девушка взгромоздила на нее таз с половиками и покатила к пруду.

А прудов в Васильково было два. Один, большой и новый, вырыли не так давно, и он пользовался большим спросом у всей деревни, но находился далековато от дома Машиной бабушки. У них же, на краю, все ходили на старый пруд, еще довоенный. Он был небольшой, наполовину заросший осокой и камышами, но все еще пригодный для стирки и полоскания белья. Маша уже стирала там свои вещи и нашла это занятие крайне забавным. К тому же природа, свежий воздух, чистая, чуть желтоватая вода и головастики.

Перейдя дорогу, Машка прошла немного вперед, потом свернула налево и неторопливо покатила коляску по проселочной дороге между полями колосящейся ржи и старым покосившимся забором.

Вокруг пруда высились сочные травы, скрывающие его от людских глаз. Раскидистый куст ивы окунал в чистую, без ряски, воду свои тонкие ветви. Широкая и длинная, довольно устойчивая кладка служила своеобразным мостиком, на котором стирали и полоскали. Машка без труда вместила на нее таз с половиками и принялась за работу. Стирать половики, значительно отяжелевшие от воды, оказалось нелегко. Их невозможно было мять, а пользоваться «пряником», этаким специальным деревянным приспособлением с ручкой, она не умела. Бабушка всучила его Машке, порекомендовав как следует отбить половики. Но как именно это делать? Разложив половик на кладке, девушка окунула «пряник» в воду, а потом стала бить им по ткани. Брызги полетели в разные стороны. Кладка прогнулась, ноги в шлепанцах залило прохладной водой.

– Ух! – выдохнула девушка и стерла со лба капельки пота. Сняв шлепанцы, Маша забросила их в траву и продолжила работать.

Занятие было не из легких. Маша почувствовала это уже через пятнадцать минут работы. Лучше бы она ребят позвала! Задача явно ей не под силу, но отступать поздно. Да и где теперь искать друзей? И не могла же она вернуться домой с грязными половиками! Придется самой.

Кое-как справившись с одним половиком, Машка перевела дух и, посидев немного на траве, снова принялась за работу. Спешить было некуда. До вечера успеет закончить.

Постепенно работа стала спориться. Один за другим половики перекочевали с тазика на кладку, а потом, отбитые и выполосканные, были разложены на пригорке.

Маша устала и вздохнула с облегчением, когда дело подошло к концу. Опустив последний половик в воду, она склонилась чуть ниже, погружая руки глубже. Так приятно было прикосновение прохладной воды к горячей коже…

Лигорская не услышала, как кто-то спустился к пруду у нее за спиной. Мягкая трава и звуки летнего дня заглушили шаги. Вдруг кладка качнулась. Маша испуганно вздрогнула, дернулась и, потеряв равновесие, лицом вниз кувыркнулась в мыльную воду.

Под водой она выпустила из рук половик, в который вцепилась мертвой хваткой, стала отчаянно барахтаться. Воздуха не хватало. Легкие горели. Перед глазами расплывались красные круги. Маша умела плавать, но от неожиданности, испуга и паники в голове помутилось. И она тонула.

Отчаянно молотя руками, девушка, наконец, вынырнула и, глотнув воздуха, закашлялась.

– Эй, с тобой все в порядке? – услышала за спиной мужской голос.

Открыв глаза, она обернулась. На кладке сидел на корточках мужчина.

Если в его хрипловатом негромком голосе и прозвучало беспокойство, то оно ничуть не отразилось на лице. Мужчина глядел на нее, слегка прищурив один глаз, и улыбался. И эта его улыбка, снисходительная и самоуверенная, вызвала в Маше приступ негодования, возмущения и неприязни.

Не зная, как по-другому выплеснуть переполнявшие ее эмоции, она что есть силы ударила рукой по воде, окатив мужчину мириадами брызг.

– Ох и ведьма же ты, Машка! – рассмеялся он и легко поднялся на ноги. – А я смотрю, тебе понравилось купание в пруду с головастиками и лягушками. И все же советую выбираться, я видел под ивой ужа! Кажется, он в твою сторону поплыл…

– Ты больной… – в ужасе прошептала девушка и, в два счета преодолев расстояние до кладки, выбралась из воды.

С нее текло. Шифоновый сарафанчик задрался и прилип к телу, обнажая загорелые ноги и подчеркивая стройную фигуру.

Незнакомец сошел с кладки, вероятно, опасаясь, как бы девушка не столкнула его в воду, и теперь стоял, откровенно пялясь на нее и мерзко ухмыляясь. Собственного тела Машка не стыдилась. А вот усмешка незнакомца жутко раздражала.

– Я пошутил!

– Это не смешно!

– У тебя плохо с чувством юмора.

– Как раз наоборот, – парировала она, отжимая мокрые волосы. – С чувством юмора у меня все нормально. А вот у тебя шуточки идиотские! Но я бы тоже посмеялась, если бы ты свалился в пруд…

– Между прочим, я не собирался тебя толкать!

– Между прочим, нечего было крадучись подбираться!

– Я думал, ты слышишь!

– А я не слышала! И глаз у меня на затылке нет!

– Ну и зараза же ты. Тебя ведь не переговорить! – с улыбкой и веселым блеском в серых глазах пожурил ее мужчина.

– Вот именно! А теперь, если позволишь, я соберу свои половики и уйду домой!

– А я, собственно, затем и пришел, чтобы помочь тебе и проводить домой!

– Что-то я не поняла, с чего вдруг? К кому домой? И вообще, ты кто такой? – с подозрением спросила Лигорская, сведя на переносице брови.

Что-то она не могла припомнить этого типа. А между тем он знал, как ее зовут. Девушка допускала, что он мог услышать ее имя. Но она точно видела его впервые. Что он делал на пруду? Вряд ли пришел стирать. Помочь ей и проводить домой? Но кто он?

Видимо, эти вопросы застыли в ее глазах, потому что мужчина снова рассмеялся.

– Да не смотри ты на меня так. Я не сошел с ума и ни с кем тебя не спутал. Ты меня не помнишь? Я Вадим Сафронов. Внук бабы Поли, бабы Антолиной сестры. Нет, ты что, правда меня не помнишь? Я приезжал сюда когда-то! Правда, тебе-то и было тогда лет шесть-семь…

– И что дальше?

– Ничего. Просто на некоторое время дом бабы Антоли станет для нас с тобой общим.

– Я все равно не поняла, с какой стати ты приперся?

– Ну и грубиянка же ты! А с виду-то и не скажешь. Я в гости, между прочим, приехал. Как и ты. Или я должен был твоего разрешения спросить?

Несколько секунд, критично сжав губы, Машка смотрела на него с большим презрением. По крайней мере, ей хотелось, чтобы в ее взгляде именно оно и читалось.

– Нет, ты мне ничего не должен, – наконец произнесла она. – Но! Я не знаю, какой ты там родственник и чего тебе здесь надо, вот только от меня постарайся держаться подальше!

Мужчина усмехнулся.