Felicitа

Наступило раннее утро, на каналах расчехлили гондолы, солнце согревало своими горячими лучами веселые лица торговцев. Венеция купалась в теплом мареве и звуках музыки.

Риккардо приоткрыл дверь и заглянул в спальню брата: Карло сидел на постели, казалось, от его болезни не осталось и следа.

– Доброе утро, малыш Карло! Вижу, тебе гораздо лучше, ― Риккардо растрепал черные кудри младшего брата. ― Ну и напугал ты меня вчера! А с этой синьориной, художницей, мы вчера немного подрались.

– Как подрались?

– Она во что бы то ни стало хотела войти к тебе, а я не пускал! Ну она и фурия! Ты не представляешь, я еле удерживал ее, но куда там! Она даже поцарапала меня, вот, смотри! ― и он протянул свою руку, показывая тонкие царапины.

– Не лги, Риккардо, или ты думаешь, что я совсем разум потерял, чтобы поверить в такую чушь?

– Может, и лгу. Но то, что она влюбилась в тебя без памяти, это истинная правда, братец.

Щеки Карло покраснели, он смущенно опустил длинные ресницы. Он не мог не признаться себе, что очарование Роксаны, словно волшебные щупальца, уже коснулось его и обвивалось вокруг сердца.

Риккардо расхохотался:

– А-а, что я вижу, малыш Карло тоже влюбился! Втрескался по самые уши! ― и шутливо схватив его, начал трепать, как щенка, пока оба не повалились, совершенно утомленные и запыхавшиеся смехом и борьбой.

Карло, повернув голову, вдруг прошептал:

– Ты действительно думаешь, что она любит меня?

– Да, не будь я сын своего отца, великий сердцеед Риккардо Броски!

– Я даже не знаю, где она живет, ― вздохнул Карло, ― я ничего не знаю о ней.

– Но это несложно узнать, можно спросить графа Альбертино, хотя… лучше графиню, ― Риккардо заговорщицки подмигнул, ― графиня наверняка знает, где живет твоя художница. Хочешь, я спрошу? Я большой мастер по выведыванию тайн у женщин!

И к обеду Риккардо добыл всю информацию о Роксане. Графиня была, конечно, столь любезна, что с удовольствием расписала все достоинства девушки, похвалила ее художнический талант и похвасталась картиной, которую представляли в тот роковой вечер. В свою очередь Риккардо заверил графиню в том, что ему тоже необходимо во что бы то ни стало обзавестись парочкой картин и настолько срочно, что ждать, пока художница приедет и их официально представят друг другу, не было никакой возможности! Так было добыто название деревушки, где снимала домик Роксана.

Получив эту драгоценную информацию, Карло тут же поспешил к ней.

Дорога в деревню вилась по уступчатым склонам гор, внизу простиралось ослепительно блестевшее под солнцем море, зеленые виноградники спускались вниз и чередовались с изумрудной зеленью лугов, на которых белели стада овец и коз. Красота здешних пейзажей завораживала своим величием, и можно было действительно поверить в то, что когда-то именно здесь, на этой земле, обитали боги.

Без труда найдя заветный домик художницы, Карло бесшумно вошел и огляделся. Внутри было тесновато, всего лишь две или три комнаты, наполненные старой мебелью, но здесь было намного уютнее тех богатых покоев, к которым он привык. В одной комнате стояла кровать, застеленная ажурным покрывалом, а в другой, более светлой и просторной, была устроена студия. С первого взгляда могло показаться, что здесь царил хаос, но потом становилось понятно, что все эти треноги, куски картона, свернутые в трубочку холсты, тюбики с красками, вазы с цветами, засушенные бабочки, пустые рамки – все это жило своей особенной жизнью, создавая ту обстановку, которую принято называть богемной.

Карло прошел дальше и заметил, что комната продолжалась открытой террасой, отгороженной лишь прозрачной занавеской, сквозь которую было видно, что Роксана сидела в плетеном кресле, положив босые ноги на маленькую скамеечку. В руках она держала лист бумаги и уверенно водила по нему пальцами, растирая краску. Ее длинные волосы перебирал ветер, а ступни были подобны маленьким рыбкам, которые с видимым удовольствием грелись на солнце.

Роксана была так погружена в свое занятие, что совершенно не заметила, что за ее спиной кто-то есть. Чувствуя некоторую неловкость за свое вторжение в этот уединенный мирок, Карло подошел ближе и поприветствовал ее. Нисколько не испугавшись и, похоже, даже не удивившись, девушка положила рисунок на стол и поднялась, улыбаясь своей теплой улыбкой.

– Карло! ― она посмотрела на него снизу вверх, он был на голову выше, ― я так рада тебя видеть! Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо… спасибо вам… тебе, ― ему так много хотелось ей сказать, но слов не находилось, и он умолк на минуту, потом спохватился и смущенно произнес: ― Я так благодарен вам.

– За что? ― тоже смутилась девушка, когда он взял ее руку и поцеловал.

– Вы появились вчера, словно ангел, сидели со мной всю ночь.

– Я не могла поступить иначе.

– Вы очень добры ко мне. И еще… я хотел извиниться, я обидел вас.

– Глупости… считайте, что я уже простила вас вчера. Ну что ж, раз вы оказались у меня в гостях, давайте я покажу вам мои картины, ― глаза ее улыбались, в них не было и тени обиды, ― и я даже буду столь любезна, что подарю вам любую, если вам что-то понравится! ― Шутливо сказала она, глядя смеющимися глазами на его растерянное лицо.

Художница отодвинула в сторону прозрачную штору, отгораживающую террасу от мастерской, приглашая Карло внутрь. Он медленно и нерешительно прошелся по комнате, рассматривая разбросанные повсюду этюды и картины, висевшие на стенах. Потом его взгляд остановился на огромной папке, битком набитой работами. Роксана одобрительно кивнула, мол, смотрите, и вышла к хозяйке с просьбой накрыть стол.

Когда она вернулась, Карло заметил:

– У вас так много картин, что хватило бы не на одну выставку!

Роксана засмеялась:

– Никак не могу их распродать! В большинстве своем люди не знакомы с искусством живописи, она доступна лишь богачам, а они не слишком разборчивы: семейные портреты, натюрморты для столовых, изображения дворцов и парков, вот и весь их интерес.

– Мне очень нравятся ваши пейзажи, природа в них кажется живой.

– Да, наверное, это и есть конечная цель живописи, ну а пейзаж ― это самый чистый жанр. Его считают простым и порой недостойным труда художника, чаще он служит только фоном для картины, портрета, например. А я люблю писать пейзажи как самостоятельные произведения, в них можно сохранить воспоминания о месте, в котором когда-то бывал, потом доставать и вспоминать, ― Роксана вытащила из увесистой папки, которую Карло держал на коленях, этюд с крыльями ветряных мельниц. ― Вот это я писала в Венгрии, там очень красивые маленькие деревушки, а вот это Париж, но самое чудесное место ― Богемия!

Она рассказывала страстно, глаза ее как будто видели это и сейчас, лицо ее просветлело. Как же она была удивительна в этот миг!

– Я вижу, вы объездили всю Европу.

– Ну, почти всю, ― она отвечала просто, нисколько не задумываясь, и все это было так ново: и этот разговор, и сама возможность сидеть бок о бок на одном топчане, касаясь друг друга. Карло позволили намного больше, чем он мог мечтать, и он не верил, что все это происходит в реальности.

Роксана была непостижима в своей простоте, со своими распущенными волосами, не завитыми по моде, как у всех его знакомых дам, а гладкими, как зеркало. Они водопадом спускались на ее тонкий стан, падавшие на лицо пряди она откидывала, собирая их на одну сторону и открывая нежную шею, и этот жест гипнотизировал, притягивал и путал все мысли.

Пока художница рассказывала о своих картинах, Карло был неотступно занят тем, чтобы разгадать это обаятельное существо, он не слышал и половины того, что она рассказывала. Сначала он подумал, что ее основная черта ― естественность, потом решил, что жизнерадостность, и вдруг его осенило ― гордость! Гордость была в ее глазах, в посадке головы, в нежно очерченных губах, в маленьких руках с голубыми жилками, которые невозможно было представить с тяжелым мастихином или кистью. Роксана была радостной и непринужденной, женственной и нежной, по-мальчишески готовой на любую шалость, но гордость лежала в основе ее существа. Она была открытой, искренней и честной и ни в коем случае не безвольной игрушкой. Минутами в ней вспыхивали стальные искорки, она производила впечатление силы в ее самой изощренной форме. И Карло связывал образ Роксаны с представлением о серебряной струне или перламутровой раковине, таящей в себе жемчужину.

Карло сам не заметил, как подхватил ее манеру общения и заговорил с ней так же просто и легко:

– А откуда вы сами?

Роксана грустно улыбнулась:

– Я столько путешествую, что сама уже не знаю, откуда я…

– Но у вас есть родные? Где вы родились?

– Я уже давно живу одна. Родилась я в Польше, но родителей своих не знаю, меня воспитывал князь Любецкой, он дал мне образование и наследство, а с совершеннолетием ― и свободу.

– А кто учил вас рисовать?

– Один художник, расписывавший наши храмы. Сначала он учил меня писать иконы и святых, а когда этого оказалось недостаточно, я начала брать уроки живописи у Матейко, он был уже совсем старым. Я училась у природы, у старых мастеров, просто глядя на их работы. У нас тоже было большое собрание картин, мой опекун князь собирал их на протяжении всей жизни… Карло, мне не очень хочется вспоминать это время, ― Роксана резко встала и, схватив папку с этюдами, забросила ее в угол. ― Пойдем лучше на солнце пить кофе!

Смотря на нее, Карло заметил легчайший перламутровый отблеск на ее длинных темных ресницах, затем невольно перевел взгляд на брови, тоже темные, оказалось, что и в них есть этот перламутровый блеск, а в ее распущенных волосах он поблескивал уже совершенно ясно. Каждый раз, когда милая улыбка оживляла ее лицо, и вспыхивали удивительные двухцветные серо-зеленые глаза, они ослепляли его, рождая необъяснимое волнение.

Настроение Роксаны менялось так же быстро, как горная речка: она была то весела, то грустна, то задумчива, и по лицу ее невозможно было определить, чего ждать от нее в следующую секунду. Карло невольно любовался этими изменчивыми чертами, ловя себя на мысли, что ни оторвать взгляд, ни ожидать игры чувств в ее глазах он не может. И, наверное, теперь не сможет никогда. Роксане были совсем не свойственны жеманство и манерность, присущие многим аристократкам. Она не лукавила, не смущалась, а смотрела открыто и просто, лишь иногда, заметив его пристальный взгляд, отводила глаза. И ее обращение на ты звучало так естественно из ее уст, так подкупающе искренно, что трудно было утаить от этой чудной девушки свои мысли: с ней хотелось разговаривать бесконечно долго, обо всем на свете.

– И вы живете одна?

– Одна, ― Роксана улыбнулась в ответ. ― А почему это тебя удивляет?

– Здесь молодым девушкам не позволяют быть одним, до замужества они находятся в монастыре.

– Господи, какой ужас! Но это просто дикость! Или эти девушки столь легкомысленны, что невинность они могут сохранить только сидя под замком? ― Роксана рассмеялась. ― Карло, а ты тоже считаешь, что невесту надо прятать в монастыре? ― Она лукаво посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не знаю, я никогда не думал об этом, ― ее вопросы сбивали его с толку, ― у меня никогда не было невесты и не может быть…, ― тень страдания метнулась по его безупречному в своей красоте лицу, но он быстро прогнал ее и вновь стал искать ее взгляда. ― Но я не об этом! Вам, наверное, одной тяжело, кто вам помогает, кто вас оберегает, кто сидит с вами, когда вы болеете?

Роксана подняла на него свои большие глаза, в которых заплескалась грусть, уголки ее губ дрогнули:

– Никто, ― с видимым усилием она улыбнулась и сказала: ― но я сама могу заработать себе на жизнь, и хороших людей на свете гораздо больше, чем дурных.

– И братьев или сестер у вас тоже нет…, ― Карло почувствовал жалость к этой маленькой и сильной художнице, вынужденной в одиночку справляться со всем в жизни. И ему стало стыдно за себя, за свою слабость и страхи, ведь у него был и брат, и многочисленные покровители, и обожающая его публика, а Роксана была одна на целом свете. Но, похоже, она была столь сильна, что могла справляться со всеми неприятностями, в том числе и с плохим настроением, вот и сейчас, она уже улыбалась, искренне и открыто.

– Ну, в этом тебе повезло больше! ― рассмеялась она, наливая в фарфоровые чашечки горячий кофе.

Карло в ответ тоже улыбнулся: незаметно ее настроение передалось ему:

– Вы зря считаете, что мне повезло, скажу я вам по секрету. Риккардо, мой старший брат, он просто невыносим! Он сочиняет для меня музыку и заставляет совершать в ней акробатические номера.

– В этом тебе нет равных! Он просто знает, на что ты способен, вот и все.

– Он обещает написать мне какую-то невообразимо красивую оперу, которая, по его словам, принесет грандиозный успех, но я жду этого вот уже который год, а оперы все нет и нет, и что-то подсказывает мне, что ее и вовсе никогда не будет.

– О чем же еще можно мечтать, когда вся Европа у твоих ног?

Он поморщился и ответил вопросом на вопрос.

– А о чем мечтаешь ты, милый мираж? ― спросил Карло, с тайным удовольствием глядя прямо в эти бездонные глаза, с такой прямотой смотревшие на него.

Любая другая девушка сначала бы немного подумала, потом выдала бы что-то типичное и скучное, к примеру: «Я мечтаю о неземной любви, о приключениях, о богатом муже и детях», но Роксана, не задумываясь, принялась рассказывать, как будто видела эту картину вживую. Глаза ее затуманились, уголки губ таинственно приподнялись:

– Я мечтаю о таком домике, как этот, чтобы из окон было видно море и корабли, чтобы виноград спускался прямо на террасу, по которой можно было ступать босиком, чтобы я была свободна…, ― она умолкла, тень грусти скользнула по ее лицу, но это длилось лишь мгновение. ― Еще я мечтаю о путешествиях, хочу увидеть пирамиды в Египте, слонов в Индии, покормить с рук северного оленя… Хочу вновь возвращаться в свой домик, ухаживать за цветами в саду и выращивать заморские овощи на грядках… Но не смотри на меня так, я понимаю, что это просто сумасшедший ответ!

– Это лучшие мечты, которые мне доверяли, ― Карло подошел к девушке и опустился рядом с ее креслом, его руки завладели маленькой ладошкой, и, перевернув ее, он стал нежно целовать каждый пальчик.

– Они все в краске, Карло, ― прошептала она, но рук не отняла.

– Я бы хотел оказаться в твоих мечтах, ― признался он, заглядывая в ее потемневшие глаза.

– Ты уже в них, ― тише лесного эха отозвалась Роксана.

Солнце, склонившись над горизонтом, устроило грандиозное представление: море пылало алым и фиолетовым, паруса кораблей окрасились в красный, горы почернели.

– Знаешь, ― прошептала художница, ― в одной стране говорят, что если на закате долго смотреть на солнце, то среди его последних лучей можно увидеть зеленый луч, и у того, кто его увидит, исполнится любое желание.