– Я не воровка, – кричит ему в спину Юна, и последнее слово тонет в истошном крике, стоит хлысту пройтись по нежной коже, оставляя моментально вздувшуюся полосу.

– Один, – объявляет палач.

– Один, – вторит ему толпа глазеющих.

Гуук смотрит, и на высеченном словно из камня лице ничего не прочесть. Дьявол всё так же непоколебим и безжалостен. Слушает чужие крики, в очередной раз, что с этой девушкой всё идёт не по плану, понимает.

– Я не крала! – продолжает кричать разрываемая хлыстом на куски девушка, чувствуя, как всё ее самообладание под невыносимой болью ломается.

– «Я знаю», – мысленно отвечает Гуук.

– Ты не можешь так со мной поступать. Останови это, – она уже умоляет, потому что к чёрту гордость, потому что болит так, что хочется самой с себя кожу снять, лишь бы от этой боли избавиться.

Семь. Юне кажется, она сейчас уже точно умрёт, но она не умирает и считает вместе с толпой. Юна чувствует, как по спине стекают вниз тёплые струйки крови, каждый раз, когда хлыст отходит от кожи, он будто забирает с собой клочок плоти. Она словно падает головой вниз в колодец, стены которого усеяны копьями, ножами и стрелами, но никак не достигнет дна. Она оставляет куски себя и кровь на его стенах и продолжает лететь вниз, мечтая, чтобы всё уже закончилось. Но дно для нее, видать, роскошь, не полагается. Дьявол, скалясь, дно всё дальше вниз спускает, встретиться с ним и покой обрести не позволяет. Юна уже рыдает в голос, не в силах выдерживать, продолжает, размазывая слёзы по столбу, слать проклятия Гууку.

Гуук смотрит на подрагивающие в рыданиях плечи девушки, на превращающуюся в одну сплошную рану спину, на капли крови, разбрызгивающиеся по белому мрамору, и тоже считает. Всего лишь пятнадцать.

– Ненавижу тебя, – хрипит Юна еле слышно, но Гуук слышит так, будто она ему это в ухо шепчет. И он верит. Это «ненавижу» на стенках лёгких оседает, при каждом вдохе иглами в горло Гуука вонзается.

Между ними вечно ненависть и будет, она их познакомила, она их и погубит.

Гуук не выдерживает, никакого удовольствия от того, что скормил Юне ее гордость и непослушание не чувствует. Он разворачивается, быстрыми шагами в зал возвращается. Он Дьявол, правитель, Бог, но власть его на этой девушке вмиг закончилась. Он ту, кого хотел поцелуями до исступления довести, в итоге болью самой чудовищной одарил. Гуук должен был наказать, и он хотел, но не так и не столько. Эта девушка как хрупкий цветок, она только кричит и ругается, а сил в ней – даже меч Гуука поднять не хватит, она эту пытку не переживёт. Гуук, если ее потеряет, себе этого не простит.

Дьявол опускается на свой трон и, прикрыв веки, продолжает слышать крики Юны, они в него вплетаются ядовитым плющом, кровь травят. Гуук может за стены выйти, город покинуть, эти крики в его ушах эхом век отдавать будут.

На Юне от Гуука нет живого места, но она дышит, и сила в ней пусть и слабо, но всё ещё горит. Гуук без единой раны, но изнутри разодранный, своим же зверем истерзанный, за боль девушки наказанный.

Он подзывает воина: «Если она потеряет сознание, пытку прекратить», – приказывает.

Юна уже минуты две как молчит, Гуук ее не слышит, мысленно: «Ну же, чертёнок, отключись», – требует.

Юна не кричит, не плачет и, кажется, больше боли не чувствует. Юна наконец-то умерла. Она так думает, улыбнуться пытается, радуется, но не тут-то было. Палач делает паузу, меняет хлыст, и те пары минут, пока удары один за другим не сыпятся на спину девушки, она понимает, что такое Ад. Сейчас она чувствует боль вдвойне, ведь пока ее били, она не успевал на ней сконцентрироваться, ожидая следующий удар, а в минуту покоя боль чудовищная. Будто с нее живьём кожу содрали, а в обнажённую плоть соль втирают. Будто на кровоточащие и пульсирующие раны расплавленный свинец капают, сверху кипятком ошпаривают. Тут ни один человек не вынесет, как она выносит-то? Почему не умирает, почему от страданий себя не избавляет. Перед глазами темнеет, она чувствует, как сгибаются колени, и бессильно виснет на верёвках.

Двадцать четыре.

Разочарованная концом представления толпа расходится, все возвращаются к своим обычным делам. Гуук идёт обратно во двор, наблюдает за тем, как так и не пришедшую в себя девушку снимают со столба.

– Отведите ее в покои во дворце, – приказывает он Бао, – и приставь к ней главного лекаря. Когда придёт в себя, пусть мне доложат.

– Да, господин.

Он подходит к уложенной лицом на пол девушке, пока слуги пошли за носилками, и, опустившись на корточки рядом, проводит пальцами по щеке. Даже истерзанная, еле дышащая, истекающая кровью – она самое прекрасное творение Всевышнего. Гуук до этого с пленительного цветка листья обрывал, но сегодня он его сорвал, втоптал в мрамор перед сотнями глаз и искупал в собственной крови. Он вокруг нее бы оранжерею возвёл, лучших садоводов приставил, даже солнцу бы когда вставать, когда на покой уходить приказал бы, лишь бы его цветок ничто не беспокоило, но Мин Юна так не захотела. Юна выбрала бороться, а ее противник самый сильный воин этой части света. Пусть Гуук и сорвал цветок, но не уверен, что из его корня другой, более покладистый, склонивший голову вырастет. Гуук подождёт, и если девушка всё равно для себя из этой пытки урок не извлечёт – он его снова сорвёт. Снова и снова до тех пор, пока Юна сама не придёт, глаза в пол опустив, руки к нему протянет.

– Ненавижу.

Гуук не уверен, кто это говорит, девушка или его собственный воспалённый мозг, учитывая, что Юна без сознания.

– Твоя ненависть меня не пугает, но твоё безразличие меня убьёт.

Глава 7. Ближе, глубже, дальше

Юна укутана в боль, как в кокон. Она сотнями игл в кожу впивается, всё глубже и глубже проходит, когда, казалось бы, давно достигла дна. Она не уходит, чтобы дать надышаться, не делает пауз, не снимается ни примочками, ни бурой отвратительной настойкой, которой ее насильно поят и которая на языке противным привкусом оседает. Она не приходит приступами, не бьёт резко, она в ней, как огненный шар, раздувается, всё внутри выжигая, наружу рвётся. Юну тошнит от неё, от запаха собственной разодранной плоти, тошнит от немощности и невозможности прекратить эту агонию длиной в вечность. Юну рвёт подряд несколько раз, но вместо желаемого облегчения только привкус желудочного сока на языке, и вновь она, усиливающаяся и ни на секунду не оставляющая. Она сплошной комок боли, ни подойти, ни дотронуться, ни помочь. Юна запуталась в ней, как в паутине, и ей никогда не выбраться, так же, как из своих кошмаров, которую ночь ее мучающих.

Веки налиты свинцом, дыхание настолько тихое и медленное, что приставленный к ней для круглосуточного наблюдения лекарь несколько раз за ночь проверяет, жива ли она. Ее поят настойкой опиума, чтобы унять рвущую ее на части боль, хоть как-то облегчить страдания, но девушке будто только хуже. Юна так и не в состоянии прийти в себя, сидит укутанной в свою боль в полной темноте и очень редко слышит просачивающиеся сквозь пелену тумана голоса. Она с ней не борется, она ей, ещё на мрамор упав, сдалась. Юна позволяет ей утащить себя в этот кокон, гладить усеянными шипами ладонями кожу, на которой она оставляет рваные полосы. Юна не слышит и не видит; всё, что за пределами этого кокона, умерло, солнце погасло, а мёртвые птицы с небес сотнями посыпались. Она будто при жизни в царство мёртвых попала, вот только, как самый страшная грешница, она свои круги ада за раз все проходит. Она остался с ней один на один, кормит её своей плотью, поит кровью. Для Юны нет ночи или дня, для нее стоит вечная тьма, и она в этой темноте одна в углу сидит, всё о свете молит. Лекарь, слушая ее бред и мольбы, просьбу выполнил. Каждую ночь в комнатке раненой горят сотни свечей, но она сухими губами всё равно свет просит. Потому что там, куда не падает пламя свечей, она его видит. Она различает его в этой тьме только по поблёскивающим в темноте глазам. Один и тот же кошмар в эту длящуюся для девушки вечность ночь, пусть она и не осознаёт, что она давно уже не первая. У него нет лица или тела, есть только красным отливающие глаза. Он будто сгусток дыма. Сперва он только своим присутствием ее пугает, заставляет даже не дышать, не то чтобы двигаться, а потом этот дым струйкой к ней когтистые лапы протягивает. Юна начинает снова метаться по постели, открывает только собравшиеся затянуться раны, кричит громко и истошно, в реальности только хрипит. Уставший лекарь подбегает к постели, проверяет примочки, которые девушка в агонии скидывает, пытается успокоить, но это никогда не работает. Она задыхается, вновь вырывается, молит о помощи, но ее никто не слышит, у нее даже губы не двигаются. Она захлёбывается в своих слезах, сжимается в комочек, лишь бы чудовище до нее не дотянулось, в вечную тьму не утащило. Юна отползает от него в угол, комкает простыни, лицо орошают слёзы страха, и она вновь ищет спасение там, где не хочет. Она называет его имя, хотя сама бы себе язык отрезала, она тянет к нему руки, хотя сама бы их отрубила. Складывает губы в трубочку и со свистом повторяет «Гуук», потому что чудовища людей не боятся, а других чудовищ – очень. Одно его имя, и дым на месте застывает, только у Юны сил имя часто повторять нет, и стоит умолкнуть, он опять к ней тянется, сожрать пытается.

Лекарь, понимая, что девушке снится очередной кошмар, идёт к стражникам у двери. В первую ночь, когда Юна билась в припадке, Гуук якобы проходил мимо и заглянул, чтобы проверить ее. На самом деле он в ту ночь всё к себе уйти не мог, по этажу, на котором девушка, ходил. Стоило Гууку приблизиться к кровати, как Юна перестала скидывать на пол подушки, притихла, а когда он прикоснулся к ней, у нее сразу выровнялось дыхание, и она окончательно успокоился.

Лекарь уже в седьмой раз просит стражников найти господина, если тот во дворце. Юну парализует от ужаса, она не в состоянии даже веки поднять, беззвучно молвит только одно проклятое «Гуук» и надеется на спасение. Наконец-то она чувствует его запах, который не отравляет девушку, не обжигает лёгкие, напротив, он разгоняет кошмар. Юна протягивает руку, прикрывает ладонью чужую на своей щеке и медленно впадает в глубокий сон. Он пришёл, разорвал монстра на куски, спас ее, и плевать, что Юна ищет спасение от чудовища в чудовище. Сильнее Гуука Ад никого не порождал, и Юна готова держать его руку хоть вечность, пусть только к ней больше ни один монстр не подойдёт. Этот – ее личное чудовище.

***

Юна окончательно приходит в себя на пятый день. Боль никуда не ушла, но она уже терпимее. Гуук поручает лекарю не покидать покои девушки до того, пока она окончательно не встанет на ноги. Стражникам запрещено впускать к ней кого-либо под страхом смертной казни, вся еда и напитки девушки проверяются до того, как к ним прикасается Юна. Гуук понимает, что ее подставили, пока не знает точно кто, но, не убедившись в подозрениях, действий предпринимать не собирается. Пока он постарается обеспечить ее безопасность.

Армия Гуука уже собралась и ждёт за городскими стенами. Все воины империи расположились у Иблиса, точат клинки в ожидании команды выступать. Три правителя выдвигаются в большой поход, который может продлиться на месяцы. Гуук идёт войной на государство на севере.

За день до выступления Гуук зовёт к себе Бао на разговор. Он красочно и долго рассказывает Бао, что с ним произойдёт, если, вернувшись из похода, он не найдёт Юну в полном здравии.

– «Жизнь за жизнь. Только за жизнь Юны я заберу не только твою, но и всех твоих ублюдков», – обещает Гуук Бао.

К Юне он больше не заходит, так как девушка в сознании, и он боится, что, не выдержав очередного потока проклятий, сам свернёт ей шею. Последнюю ночь во дворце до похода он проводит с Рин.

– Мне так жаль бедную девчушку, – вздыхает раскинувшаяся на подушках и разомлевшая после утех Рин. – Мой господин справедлив и знает, как с кем поступать, безусловно, но я жалею, что нашла то ожерелье, пусть оно и дорого моему сердцу.

Гуук молчит, лежит на спине, уставившись в потолок, и думает только о том, что сейчас делает Юна.

– Надеюсь, она сможет окончательно прийти в себя, и это будет для нее уроком, потому что в тот вечер моё сердце кровью обливалось, и ещё одной такой картины я не переживу.

– Ты не заставляла никого воровать или сбегать, – поворачивается лицом к ней Гуук и пристально смотрит в глаза. – Это ведь не твоя вина? – задаёт вопрос, всматриваясь в красивое лицо, считывает мимику.

Рин бледнеет, растерянно хлопает ресницами, готовясь разрыдаться в знак протеста против такого обвинения, но Гуук усмехается и, приподнявшись на локтях, продолжает: – Не твоя вина, что она сбежала и украла.

Рин выдыхает.

– Виновных надо наказывать, – говорит он и, протянув руку, поглаживает шелковистые волосы. – Она за свою вину ответила, и так будет с каждым, кто посмеет меня ослушаться или, скажем, поступит так, как мне бы не понравилось, – темнота в глазах мужчины топит зрачок, и девушка часто-часто кивает.

– Конечно, мой господин, – кладёт голову на его грудь Рин. – Вы, как и всегда, правы.

***

Ясмин из гарема до отбытия правителей не выходит, ее и не вызывают. Девушка сидит в отведённой ей комнатке и под наблюдением Диаса зализывает раны, оставленные Монстром, и оплакивает свои обречённые так и остаться мечтами надежды.

Ани ночует у Хосрова эти ночи и в одну из них просится навестить Юну, о диалоге с которой она рассказал ему. Ани получает строгое предупреждение от Хосрова и категорический запрет на попытку любого контакта.

Правители империи покидают столицу, и в Идэне воцаряется относительный покой.

***

Через две недели Юна встаёт на ноги, а ещё через десять дней возвращается к своим обязанностям во дворце. Раны затянулись, но их всё равно периодически просматривает лекарь и продолжает мазать специальными мазями, чтобы шрамы рассосались. По словам лекаря, Юне повезло, что хлыст не успели сменить, и так как он уже был промокшим в ее крови, это смягчало удары и не позволяло рвать кожу. Глубоких шрамов на спине девушки всего три, а остальные со временем совсем потускнеют. Юна узнаёт, что дядю Дунга не трогали, он смог убедить стражников, что девушка сама взобралась в повозку, но стражников, выпустивших её за пределы дворца, наказали хлыстами. Бао, как ни странно, молчит, увидев девушку, отворачивается, лишней работой, как было доселе, не грузит. Юна думает, что в нём, наконец-то, человек проснулся, а Бао после разговора с господином за свою жизнь боится. Рин, получив открытое предупреждение от Гуука, осторожничает, обдумывает, только наблюдает. Юна понимает, что у нее во дворце есть враги, спит плохо, ест с опаской, постоянно оглядывается и ото всех ждет подвоха. Плохое питание и отсутствие нормального сна делают своё дело – она еле стоит на ногах, сильно теряет в весе.

Самым невыносимым для девушки становится обслуживание обедов гарема. Вся еда гаремных пробуется их людьми, они могут себе позволить спокойно и вкусно поесть без страха свалиться замертво, а Юна даже похлёбку прислуги не ест, заменяя её сухарями, потому что умереть от яда она не планирует, пока не узнает, кому обязана шрамами на спине. Всё, что ей остаётся, – это, глотая слюни, наливать им вино и уговаривать себя не терять достоинство и не наброситься на очередной недоеденный кусок мяса, пока она несёт грязную посуду на кухню.

С Дунгом Юна ещё больше сближается. Парень, видя, как она плохо питается, начинает меняться с ней тарелками, заставляя Юну кушать. Дунг помогает всё ещё слабой девушке с обязанностями, закончив свои дела, спешит доделывать и ее и не оставляет в одиночестве. Чудовище из снов снова возвращается, не позволяет сомкнуть глаз. Юна, которая отказался верить словам лекаря, что от кошмаров ее спасал Гуук, даже мысли об этом не допускает и, не в силах мучиться очередную ночь, часто встречает рассвет у пруда, отказываясь спать. Дунг эти ночи проводит с ней, отвлекает, рассказывает истории и не даёт скучать. Юне с ним было легко и хорошо, пока в одну из таких ночей парень ее не поцеловал. Юна сразу же прервала поцелуй и отодвинулась, о том, что ей не понравилось, не сказала, но попросила не повторять. Дунг не стал давить, просто предложил попробовать, а там посмотреть, как сложатся их отношения, но Юна честно сказал, что смотрит на него только как на друга.

Юна, несмотря на периодически ноющие раны на спине, на ворота поглядывать не перестаёт, надежду вернуться домой к семье не оставляет. Она будто ради этого и живёт. Хотя бы разок к груди отца прижаться, а потом пусть хоть Ад в лице Гуука наступит – Юна переживёт.

***

Через семьдесят пять дней во дворец возвращается Гуук с победой. В Иблисе праздник. Горожане ликуют, с песнями встречают правителей и бросают под ноги коней цветы. В городе за счёт правителей накрываются столы, и весь Иблис будет этой ночью есть и пить, празднуя расширение «империи черепов». Гуук направляется прямиком во дворец, Арслан отделился и отбыл к себе, а Хосров пока всё ещё за стенами города, распределяет между отличившимися воинами награбленное добро и земли.

В Идэне страшная суматоха. Слуги носятся, как угорелые, готовясь к пиру в честь победы. Юна, не покладая рук, работает, в душе думая о несчастных, которым пришлось положить свою жизнь, чтобы Гуук смог отметить еще одну победу.

Нагретый воздух летнего вечера пропитан умопомрачительными запахами жарящегося на заднем дворе мяса, в главном саду расстелены скатерти, за которые способны уместиться более двухсот человек, наружу выкачены бочки с вином, на деревьях развешаны фонари. Главные девушки дворца разодеты в свои лучшие наряды и с нетерпением ждут своих правителей в гареме. На мраморных ступеньках дворца Гуука встречает одетая в белый наряд, расшитый золотистыми нитками, Рин, ветер треплет ее белоснежные волосы, на пальцах и запястьях поблёскивают под лучами готовящегося спать солнца дорогие украшения. Девушка напоминает спустившегося с небес на землю ангела.