Как бы там ни было, но учитываемый статистикой рост производительности труда за последнее десятилетие был «ниже тренда». Это вызывает определенное беспокойство западного истеблишмента по поводу того, какими могут быть источники и механизмы роста благосостояния населения развитых стран в ближайшее десятилетие и не приведет ли такая ситуация к еще большим потрясениям, чем брексит, «трампизм», победы новых правых и новых левых партий в Европе. Особенно на фоне старения и убыли населения в европейских странах.

Еще больше усложняет сегодняшнюю картину мира существенное изменение распределения «бонусов» от роста производительности между трудом и капиталом (рис. 2.4 и 2.5). При росте производительности труда на 72% за 50 лет средняя заработная плата выросла в США всего на 42%, а медианная – всего на скромные 9% (за 50 лет!). Это означает, что рост производительности не только не привел к пропорциональному росту уровня жизни, но и существенно увеличил неравенство в доходах от труда: верхние 50% зарплат росли существенно быстрее низших 50%, которые практически и не увеличились. Этому можно найти много причин, среди которых наиболее очевидные – перенос наименее квалифицированных рабочих мест за пределы США и иммиграция в развитые страны, увеличивающая предложение труда на рынке и оказывающая давление на доходы наименее оплачиваемых.

Можно предположить, что выигрыш от производительности труда «не испарился», а превратился в выигрыш производительности капитала. И был перераспределен в новых областях, не связанных с материальным производством в развитых странах. В частности, в пресловутое «управление цепочками поставок», которое нередко выступает в качестве словесной ширмы для «делокализации».

Удешевление потребительской корзины, рост зарплат в госсекторе, улучшение экологии, на что также мог положительно повлиять рост производительности труда, должны были бы опосредованно отразиться в ускоренном росте средней и медианной заработной платы, но и этого не происходит.

Рисунок 2.4

Источник: Understanding the Historic Divergence Between Productivity and a Typical Worker’s Pay Why It Matters and Why It’s Real Report / by Josh Bivens and Lawrence Mishel. September 2, 2015. URL: https://www.epi.org/publication/understanding-the-historic-divergence-between-productivity-and-a-typical-workers-pay-why-it-matters-and-why-its-real/ (дата обращения: 15.03.2025).

Рисунок 2.5

Источник: Autor D., Mindell D. and Reynolds E. The Work of the Future. URL: https://docs.yandex.ru/docs/view?tm=1741677174&tld=ru&lang=en&name=2020-Final-Report4. P. 15 (дата обращения: 15.03.2025)

Попытку объяснить растущее неравенство можно найти в недавнем труде лауреатов Нобелевской премии по экономике 2024 г. Дарона Аджемоглу и Саймона Джонсона «Власть и прогресс» и в двух увесистых томах француза Тома Пикетти «Капитализм в XXI веке» и «Капитализм и идеология».

Экономистов из Массачусетского технологического института, центра американских инноваций Дарона Аджемоглу и Саймона Джонсона трудно назвать врагами прогресса. При этом в своей последней книге, предшествовавшей полученной ими в 2024 г. Нобелевской премии, они задают вопрос: является ли технология везде и всегда неоспоримым благом? Считается, что новые технологии в конечном счете создают лучшие рабочие места и процветание. Так гласит общепринятая экономическая теория. Но что, если это не всегда так? Это отправная точка «Власти и прогресса».

Кривая Кузнеца (также лауреата Нобелевской премии по экономике) – гипотеза о том, что в странах, стоящих на ранних ступенях экономического развития, неравенство доходов вначале возрастает, но по мере роста экономики имеет тенденцию снижаться. Данная гипотеза была впервые выдвинута 29 декабря 1954 г. экономистом Саймоном Кузнецом и оформлена в виде перевернутой U-образной кривой.

С. Кузнец считал, что экономический рост приводит к изменению в распределении доходов. Он выдвинул гипотезу, что неравномерность в производительности приводит к высокому уровню доходов в промышленном секторе и к увеличению его доли в экономике, способствуя росту неравенства. Естественное перераспределение рабочей силы из отраслей с низкой производительностью труда (например, сельское хозяйство) в отрасли с более высокой производительностью (промышленность) ведет к постепенной тенденции к снижению неравенства доходов.

Неоклассическая экономическая теория, опираясь в том числе на идеи С. Кузнеца, утверждает, что технический прогресс всегда увеличивает среднюю заработную плату. И даже если это усиливает неравенство, в конечном счете это поднимает заработную плату в нижней части распределения доходов. Аджемоглу и Джонсон называют это «стимулом повышения производительности».

Но, по мнению ученых, история изобилует и другими примерами, когда технологии не привели к общему процветанию. Так, улучшения в сельском хозяйстве почти не приносили пользы крестьянам; достижения в судостроении позволили процветать работорговле; фабрики, которые вывели гибкую ремесленную работу из дома и поставили ее под контроль менеджеров, увеличили продолжительность рабочего дня и снизили доходы. На нынешнем этапе в качестве такой угрозы воспринимаются автоматизация или роботизация и грядущая революция в области искусственного интеллекта, которая может уничтожить миллионы рабочих мест, в том числе и не связанных напрямую с материальным производством.

Но автоматизация – возможно, самое важное технологическое достижение со времен индустриальной эры – не направлена на повышение производительности труда, а скорее нацелена на замещение и вытеснение трудовых процессов. Автоматизация не обязательно приводит к снижению заработной платы, если существуют стимулы или давление (со стороны профсоюзов или правительства), которые вынуждают к переподготовке работников и созданию для них новых рабочих мест. Но если новые рабочие места не создаются, то автоматизация может в конечном итоге вызвать сокращение рабочих мест и заработной платы, даже если она повышает производительность и отдачу от капитала. Это и происходило последние несколько десятилетий, поскольку менеджеры активно увеличивали лишь возврат на капитал и относились к работникам как к издержкам, а не как к активу.

Так было не всегда. В эпоху электрификации как основной технологии общего назначения в XIX в. количество рабочих мест для инженеров и менеджеров – «белых воротничков» увеличилось, поскольку они использовали инновации для изменения облика фабрик и создания новых и более эффективных рабочих мест.

Этот процесс длился десятилетиями, и этому способствовали, в том числе, законы «Нового курса» Рузвельта. Они стимулировали коллективные переговоры и ограничивали монополистическую власть корпораций, а также способствовали укреплению профсоюзов. Это позволило включить переподготовку и переквалификацию работников в социальный договор. К 1960-м гг. доля доходов 1% населения, относящегося к наиболее состоятельной группе, составляла лишь 13% от общего объема богатства, в то время как в 1920-е гг. этот показатель достигал 22%. Средняя заработная плата росла так же быстро, если не быстрее, чем производительность труда.

Начиная с 1970-х гг. эта связь начала разрушаться в значительной степени из-за снижения активности профсоюзов, изменений в антимонопольной политике и в финансовой структуре компаний, которые стимулировали наращивание долга над производительными капитальными затратами, и общего сочетания технологических сдвигов, переноса производств, появления целого класса работников на аутсорсинге (временные и подрядные контракты, то, что стало называться «уберизацией» труда, которые привели к снижению доходов по сравнению со штатными сотрудниками). Все это означало, что даже когда работники становились более продуктивными, они не пользовались плодами этого роста производительности.

Итогом стало внедрение того, что авторы называют «так себе автоматизацией» (so-so automation). Примером такой автоматизации является появление программного обеспечения для отслеживания работы сотрудников или ботов колл-центра, которые на самом деле не намного продуктивнее людей, и если они вообще продуктивны, то только в том смысле, что они не уменьшают общие затраты времени, а перекладывают временные затраты на клиентов компании, несколько снижая их для ее сотрудников (которые в большинстве случаев и так на аутсорсинге или вообще в другой стране). Такое «новшество» просто снижает издержки работодателей, принося минимальный эффект для сотрудников и клиентов.

Сейчас мы находимся на поворотном этапе в истории технологий. Даже титаны Кремниевой долины – такие люди, как Илон Маск и сооснователь Apple Стив Возняк, – призывают замедлить внедрение искусственного интеллекта, чтобы можно было лучше изучить его последствия. Google и Microsoft же говорят, что беспокоиться не о чем.

Это происходило на протяжении всей недавней истории и отражает силу убеждения влиятельных деятелей, которую авторы книги «Власть и прогресс» подробно иллюстрируют. Эти люди часто имели возможность диктовать правила. Так, крупный предприниматель в области технологических инноваций француз Фердинанд де Лессепс, который был ответственен как за успех Суэцкого, так и за фиаско при строительстве первой версии Панамского канала, смог «продавить» изначально нерабочий проект строительства в Панаме. Это верно и для современных титанов так называемого капитализма слежки (surveillance capitalism). Они навязали правила, позволяющие им добывать личные данные и извлекать из них прибыль, использовали власть и влияние, чтобы сформировать в своих целях представление о технологиях, которое затем начинает жить своей собственной жизнью. Собственно, эта часть книги и есть объяснение ее названия – «Власть и прогресс». Власть нужна Большой Цифре для подготовки почвы для нового технологического уклада.

Авторы призывают не допустить, чтобы это повторилось. Технология создала общее процветание только тогда, когда были разработаны соответствующие инструменты, гарантирующие, что ее плоды перераспределятся в пользу общества в целом.

Искусственный интеллект представляет угрозу как для демократии, так и для рабочих мест во всех группах доходов. Результат может быть довольно мрачным. Профсоюзы и правительство должны действовать так, чтобы эта последняя попытка повысить производительность не закончилась плачевно. Влиятельный либеральный обозреватель Financial Times, сама автор книг о цифровых гигантах, Рана Форухар так озаглавила свою рецензию об этой книге: «Если цифровые технологии является движущей силой “повышения производительности”, то пришло время нажать на тормоза»^[15].

Учитывая, что Аджемоглу и Джонсон (обильно цитирующие Ф. Энгельса, но старательно избегающие упоминания К. Маркса) удостоились Нобелевской премии, а хвалебные рецензии на книгу появились, в том числе, и в таких изданиях, как Financial Times, нельзя не признать, что такие «осторожные» взгляды на цифровизацию становятся частью новой доктрины либерального центризма.

Тома Пикетти – французский экономист, получивший известность благодаря исследованию причин и последствий неравенства доходов в течение последних 250 лет, доктор, профессор Высшей школы социальных наук и Парижской школы экономики, автор бестселлера «Капитал в XXI веке» (2013), утверждает, что скорость накопления капитала в развитых странах стабильно превышает темп экономического роста, и это приводит к имущественному неравенству, которое лишь увеличивается со временем. Для решения проблемы Пикетти предлагает изменение налоговой политики, например прогрессивный всемирный налог на имущество.

Центральный тезис его книги заключается в утверждении того, что неравенство – не случайность, а основополагающая характеристика капитализма. Концентрация богатства постоянно растет, и не происходит самокоррекции. Решить эту проблему можно только путем государственного вмешательства. В этом отличие от подхода Аджемоглу и Джонсона, которые не считают рост неравенства предопределенным и смотрят на государство скорее как на арбитра, а не как на непосредственный механизм по выравниванию доходов. Пикетти явно отдает дань французской традиции этатизма, прямого государственного вмешательства.

После выхода книги Пикетти стали считать марксистом и даже называют «современным Марксом». Но сам Пикетти считает, что его книга хотя и содержит критику, но лишь отражает историю капитализма, его рекомендации направлены на сохранение рыночной системы и демократии, а не на их разрушение. На вопрос журнала The New Republic о том, как на него повлиял Маркс, Пикетти ответил, что так и не смог прочитать его «Капитал» – он показался очень трудным для прочтения.

«Капитал и идеология» (фр. Capital et idéologie, 2019) – вторая крупная книга Тома Пикетти, посвященная проблеме экономического неравенства в контексте истории человеческой цивилизации. Является продолжением «Капитала в XXI веке».

В этой книге Пикетти раскрывает тезис о том, что неравенство является не экономическим и технологическим, а идеологическим и политическим явлением, связанным в первую очередь с представлениями каждого общества о социальной справедливости и справедливой экономике, с интеллектуальным, а не материальным противостоянием различных групп.

Такой подход отличается от консервативных теорий, которые говорят о «естественных» основах неравенства: элита всегда и везде представляет неравенство как естественный и объективный процесс, а существующие социальные различия – как структуру, созданную в интересах бедных граждан и общества в целом, при этом изменение такой структуры повлечет страшные бедствия. Но исторический опыт говорит об обратном: революционные и политические процессы, которые позволили уменьшить и преобразовать прошлое неравенство, стали огромным успехом. Именно изменения лежат в основании самых ценных институтов, что сделали идею человеческого прогресса действительностью: всеобщее голосование, бесплатное и обязательное школьное образование, всеобщее медицинское страхование, прогрессивный налог. Скорее всего, эта тенденция продолжится в будущем.

По мнению целого ряда обозревателей, книга «убедительно доказывает, что идея о том, что экономический рост решит проблему неравенства, была иллюзией»^[16].

Если Пикетти считает рост неравенства предопределенным и нерешаемым в рамках самой системы, то Аджемоглу и Джонсон считают это временным искажением, которое может быть откорректировано набором достаточно косметических и проверенных историей XIX и XX вв. мер. При этом все они сходятся во мнении, что существующий уклад общества основан на глубоко укоренившихся и внедрившихся в общество убеждениях, «идеологиях», которые порождают и систему власти.

И Пикетти, и Аджемоглу с Джонсоном основывают свой анализ на цифрах национальной статистики, в масштабах отдельных стран. У них далеко не на первом плане и данные, и методологии для анализа глобального неравенства в планетарных масштабах, где картина еще более вопиющая. Естественно, что политическому классу западных стран важнее принимать решения с оглядкой на собственный электорат в своей стране, а нарастающая пропасть в богатстве между США и остальным миром пока находится на втором плане.

Мы вернемся к этому важнейшему аспекту глобального неравенства несколько позже, когда будем рассматривать глобальные последствия цифровых монополий.

Пока же подведем итог: производительность труда в западных экономиках, несмотря на положительный, пусть и отсроченный во времени эффект от цифровизации, перестала расти теми же темпами, что в течение предыдущих 100 лет. Это сузило возможности для увеличения уровня жизни всех категорий работающих, но особенно сказалось на наименее оплачиваемых. Их доходы практически перестали зависеть от роста производительности и не увеличиваются. В этом видят причину «протестного» выбора в западных странах.

Интеллектуальный и относительно независимый мейнстрим активно ищет варианты того, как найти выход из этой ситуации, особенно в условиях исчезновения занятости во многих сферах и ожидания скорого массового внедрения искусственного интеллекта, замещающего труд. Пока в качестве вариантов рассматриваются либо «инициатива снизу» – борьба за свои экономические права, или же вмешательство государства как арбитра или «распределителя» доходов от богатых бедным.

При этом Большая Цифра как новая доминирующая формация создает собственную реальность и собственный дискурс, строит новый идейный фундамент для появившегося во многом нового экономического уклада, рост неравенства в котором становится нормой. Цифровизация не только создает новую стоимость в экономике, которая «проходит мимо» глобального большинства, превращаясь в богатство небольшого круга людей, но и формирует новые правила распределения этого богатства. О механизмах этого – в следующих главах.

А пока большинство аналитиков на Западе уповают на небольшой скачок в производительности труда в США в последние три-четыре года, предполагая перелом тренда на падающий рост производительности (рис. 2.6, с. 34).

Рисунок 2.6

Источник: URL: https://www.bloomberg.com/news/articles/2024-02-01/us-productivity-increases-at-rapid-pace-labor-costs-edge-higher (дата обращения: 15.03.2025)