Цитаты из книг автора «Никита Смагин»

Моя подруга отвечает, что иранцы ее поколения не могут быть равнодушны к «Зед-бази»: они заслушивались их треками в старших классах и университете. Группа «Зед-бази» (Zedbazi), наравне с хип-хоп-исполнителем Хичкясом (Hichkas), считаются родоначальниками рэпа в Иране. По крайней мере, именно они сделали этот жанр популярным. Когда свободная музыка только начинала пробиваться через очень низкоскоростной в то время иранский интернет, эти ребята поразили молодежь текстами про тусовки с обилием сленговых фраз и обсценной лексики. Для многих все это стало настоящим откровением.

В стране под запретом рок, рэп и практически любые песни с женским вокалом (по законодательству Исламской республики, женщинам запрещено петь соло, только в хорах). Чтобы получить лицензию на творчество и чувствовать себя в рамках закона, надо идти в министерство культуры. Каковы шансы, что вам дадут это разрешение? Ответ можно найти в документальном фильме «Рейв в Иране» 2016 года. Два диджея, играющих электронную музыку, отправляются в минкульт, где пытаются получить нужную лицензию, и там беседуют с чиновниками.

Впрочем, ни в XIX, ни в XX веке Иран не подарил миру литературных звезд, сравнимых со средневековыми поэтами. Речь именно об общемировой славе – литераторов, популярных внутри страны, в Иране хватало. Был Ирадж Пезешк-зод (1927–2022), автор сатирического романа «Дядюшка Наполеон», цитаты из которого знает почти каждый иранец, подобно тому как большинство россиян помнят строчки из «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Был Садег Хедаят (1903–1951), «иранский Кафка», мрачный модернист, покончивший с собой в эмиграции. Была Форуг Фаррохзад (1935–1967), поэтесса, отстаивавшая права женщин в патриархальном иранском обществе. Есть любопытные произведения и у писателей Исламской республики – к примеру, философский роман-притча о ирано-иракской войне «Шахматы с Машиной Страшного суда» авторства Хабиба Ахмад-заде. Но никто из иранских писателей пока не получал Нобелевскую премию по литературе, и, при всем уважении к Хедаяту, Фаррохзад или Пезешк-зоду, популярностью, сопоставимой с Габриэлем Гарсиа Маркесом или Орханом Памуком, они в мире не пользуются.

Впрочем, я благодарен Омару Хайяму все же не за календарь. Он единственный иранский поэт среди великих, по которому персидский можно учить. Хафиз, Фирдоуси, Саади, Руми, Низами, Джами и Аттар прекрасны, но даже если усердно штудировать язык лет десять подряд, из их творчества поймешь в лучшем случае половину. Хайям писал свои рубаи почти тысячу лет назад, но тем же персидским языком, на котором говорят сегодня – его легко воспринимают даже дети или иностранцы.

Особое место среди этих имен для меня занимает все-таки Омар Хайям. Удивительно, но этот поэт гораздо более популярен в мире, чем в самом Иране – можно сказать, что его вариант иранской поэзии «экспортный». Маленькие и простые рубаи, в каждом из которых четыре строчки и одна емкая мысль. Легко перевести, легко воспринять, легко запомнить. А в Иране при упоминании столь знаменитого Хайяма скорее вспомнят, что он был придворным астрономом и разработал иранский календарь, по которому страна живет по сей день. Календарь – отдельный предмет иранской гордости, он точнее григорианского, а каждый новый год вычисляется с точностью до секунды. Так, новый 2024 год по иранскому календарю наступил 20 марта в 06 часов 36 минут 26 секунд.

Вторым в пантеоне иранских поэтов идет Фирдоуси (940–1020). Его я уже неоднократно упоминал, рассказывая о бессмертной иранской нации – именно Фирдоуси создал монументальную поэму «Шахнаме», она же «Книга царей», запечатлев в стихах огромный пласт легенд доисламского прошлого. Поэт номер три – Саади (1210–1292), он же «соловей из Шираза» с его нравоучительными поэмами «Бустан» и «Голестан» (первую из них в 2002 году газета The Guardian включила в список 100 величайших книг всех времен). Дальше идет тройка примерно в равной степени почитаемых поэтов: Омар Хайям (1048–1131), которым завлекают на персидский даже незрелых абитуриентов в российских вузах, суфийский мистик Джалаладдин Руми, он же Мулана или Мевлана (1207–1273), и мастер выдумывания новых слов Низами Гянджеви (1141–1209). Замыкают общепризнанную «великую восьмерку» поэты-суфии Джами (1414–1492) и Аттар (1145–1221).

Кстати, как гадают люди в ваших краях? Карты таро? На кофейной гуще? Может, при помощи монетки или зеркала? В Иране гадают исключительно по Хафизу. Способ простой: наугад открываете томик стихов и читаете – вот и ваша судьба. Есть даже специальная ночь для гадания – Шаб-е Ялда, самая длинная ночь в году в декабре, или, если быть точным, в ночь с 30‐го азара на 1‐е дея по иранскому календарю. А в Ширазе у мавзолея Хафиза, где всегда толпится народ, стоят «гадальщики» с волнистыми попугаями (морг-е эшг). Гадальщик предложит птице стопку цветных листочков со стихами средневекового поэта, а та клювом вытащит тот, в котором таится ваше будущее. Вам вежливо скажут: «габелетун надаре», это вам ничего не стоит.

Свои поэты есть везде, но в случае Ирана ситуация особенная. Здесь поэзия занимает особое место, красной нитью проходит через всю иранскую культуру и по сей день остается важнейшим ее элементом, хотя «золотой век» стихосложения пришелся на X–XV века. Стихи читают на праздниках и в книжных клубах, используют как решающий аргумент в дискуссиях и спорах, украшают строками Фирдоуси или Саади политические речи, дарят друзьям книги поэтов. В первую очередь – Хафиза.

Холодильник с мороженым в иранских супермаркетах вызывает особый страноведческий интерес. Каждый рефрижератор выглядит сосредоточением причудливых вариаций общеизвестных брендов – которых в Иране, конечно, нет. Зато есть множество заменителей. Хочешь мороженое «твикс» – вместо него мороженое «микс»: те же цвета обертки, схожая форма и близкий к оригиналу вкус. Вместо «баунти» вот тебе «бауно» – тоже светло-голубая обертка и кокосовая начинка. А уж подделки мороженого «сникерс» в одном холодильнике обычно представлены в нескольких вариациях: «снайпер», «доминикерс», «фансикерс»… Похожая ситуация и с фастфудом: в Иране нет ни «Макдональдса», ни KFC, зато легко можно найти «Машдолнальдс» и даже «Мистер Махмуд» с той же характерной буковой «M» в логотипе. Что касается «Kentucky Fried Chicken», свой аналог есть почти в каждом крупном городе: «Tehran Fried Chicken» (TFC), «Mashhad Fried Chicken» (MFC), а также «Karen Fried Chicken» (KFC). На вывесках этих заменителей западного фастфуда, как правило, красуется тот самый полковник Сандерс, но, конечно, это не сетевые заведения, а обычные частные лавочки. Причин для такого изобилия подделок и аналогов две. Первая – Исламская республика не подписала Всемирную конвенцию об авторском праве, поэтому любое заимствование вплоть до полного копирования здесь абсолютно легально. Вторая: подавляющее большинство мировых брендов в Иране не работают.

Но никакие минусы не могут заставить официальный Тегеран отказаться от антиизраильской политики и вести себя более рационально. «Смерть Израилю!» остается одним из немногих идеологических столпов современного Ирана, неотъемлемой частью его политической идентичности, соединяющей Иран 2020‐х годов со славными днями революции. В глазах элиты, чтобы по-прежнему называть себя Исламской, республика Иран должна сохранять определенные устои, от которых отказаться никак нельзя. Во внутренней политике такими «красными линиями» стали хиджаб и запрет продажи алкоголя, а во внешней – непримиримая борьба с сионизмом. Освобождение Иерусалима в этом ключе становится чем-то вроде наступления коммунизма, как его понимали на излете советского проекта. Все знают: это не произойдет при их жизни, и абсолютное большинство, кроме самых упрямых фанатиков, не верит, что это событие вообще возможно. Но великому государственному проекту все равно необходима «светлая цель», к которой он идет и ради которой существует. Даже если она бессмысленна.