Его дед служил в КГБ, отец занимал должность второго секретаря при посольстве России в Британии… дальнейшие пояснения требуются?

Славная династия шпионов, ребята. Или, выражаясь корректнее, разведчиков. Не настолько Ли являлась глупышкой, чтобы не понимать, что означают его загранкомандировки. И в каком "КБ" Сергей числится "инженером" (хотя в технике он разбирался неплохо, это тоже следовало признать).

Сама Ли скромно преподавала в гимназии английский язык. Серж, вероятно, ее недоооценивал (или просто не придавал месту Ли в своей жизни большого значения?), но никогда не считал нужным скрывать от нее собственного знания языков. Именно языков, а не языка. Прекрасное владение английским еще можно было объяснить (сын дипломата, как-никак), а насчет французского, немецкого, испанского… и даже отчасти шведского?

– У тебя такое хобби – изучать языки? – как-то Ли прикинулась дурочкой.

Он невозмутимо кивнул. И снисходительно улыбнулся.

– Именно. Могу ведь я позволить себе маленькую слабость?

Ли в очередной раз подумала – как же она его ненавидит! Это сознание собственного превосходства, снисхождение к женщинам… и независимость.

Именно. Если она уйдет, он испытает досаду, только и всего. Особой боли ее уход ему не причинит. Разве что слегка заденет (царапнет) самолюбие. Самолюбие самца, с детства сознававшего свое превосходство над окружающими. И потому никогда не демонстрировавшего его в открытую.

Альфа, одним словом. Вожак волчьей стаи. Лидер.

Волконский.

А она, Анжелика-Лика, отнюдь не лидер. И ее интеллектуальное превосходство (очевидное на фоне серой толпы) отнюдь не является таковым в сравнении с мужчиной, которого она любит и ненавидит… почти одинаково сильно.

Ли, наделенная от природы богатым воображением (порой даже излищне богатым) попыталась вообразить, что же будет дальше. Что ожидает ее с этим сильным, красивым и абсолютно хладнокровным волчарой? Долгая, счастливая семейная жизнь? Очаровательные детишки (русоволосые, но со слегка раскосыми глазами?)

Дружная семья?

Волк может существовать лишь рядом с волчицей. Вожак стаи выбирает себе самую сильную, выносливую… и, вероятно, по-волчьи самую красивую самку.

А она, Ли, не волчица. Насчет выносливости – может, она и присутствует (даже наверняка), а как насчет всего остального? Силы, умения пробиваться в жизни, на худой конец – бесспорной красоты?

Ничего этого нет и в помине. В действительности Ли слаба, застенчива, не слишком решительна… и, разумеется, не красавица в общепринятом значении этого слова.

Следовательно, и ее будущее с сыном погибшего дипломата весьма сомнительно. Точнее, нет никакого будущего. Если она, Ли, решит оставить его ребенка (а ей страшно было думать о том, чтобы его не оставить), от Сержа придется уйти.

Не простой уйти – уехать. И уехать как можно дальше. В идеале даже фамилию сменить. Чтоб точно не отыскал. Не поддался ложному чувству долга и чести и не связал жизнь с женщиной, которую не любит… и никогда не полюбит (если быть честной перед собой).

…Потому, что Сержу всего двадцать шесть. И Ли знала (именно знала. Даже не догадывалась, а знала точно) – он обязательно наступит, тот день, когда Волконский встретит свою "волчицу". А когда он ее встретит, все остальные попросту перестанут иметь значение. И она, Ли, в том числе. И их ребенок (если таковой родится).

Ничто не будет иметь значения. Кроме одного – завоевания волком своей единственной и неповторимой самки.

… Анжелика не знала о прозвище-псевдониме "Вульфа". Но его волчью натуру она угадала точно.

Ну, да это неудивительно. В конце концов, Ли всем сердцем любила этого мужчину.

А ненавидела только потому, что тот не отвечал ей такой же сильной любовью. (По крайней мере, она это себе внушила).

* * *

Денис

Ага, думаете, легко было решиться все-таки разыскать мою спасительницу и…

Ладно, врать не стану. Мне просто хотелось (не просто хотелось – хотелось чертовски!) ее снова увидеть.

А предлог "поблагодарить" являлся, разумеется, лишь предлогом. Тем не менее, я таки отвалил "пятихатку" на элитный букет роз (не говоря уж о купленных накануне в фирменном бутике фирменных джинсах и кроссовках и кругленькой сумме, оставленной в салоне за супермодельную стрижку).

Однако, подходя к сточетырнадцатой гимназии (для того, чтобы поспеть к окончанию занятий там, я вульгарно сбежал с последнего урока), ощущал десятиклассник Конев нешуточную дрожь в коленях и еканье под ложечкой.

Пуще всего удручало сознание воображаемой нелепости положения, в которое я себя сознательно (!) поставил.

…Дальше, полагаете, последует рассказ о том, что зря, совершенно зря я мандражировал; все получилось гораздо лучше, нежели можно было предположить…

И прочее в том же духе (иначе, в духе "дамских" романов)?

Нет, ребята. Ни фига. Оба стекла в моих модных очечках были на сей раз целы, поэтому ожидаемую девушку я увидел отчетливо. Правда, на сей раз на ней были не джинсы, а короткая (в рамках пристойности, как ее понимает школьная администрация) юбчонка, белая целомудренная блузка, поверх – замшевый (черный, как и юбка) жакетик, а длинные волосы спереди были скреплены заколкой, а сзади спадали свободными локонами.

"Слишком эффектная", – пронеслась у меня в голове дурацкая (все согласны?) мысль, после чего я, наконец, обратил внимание на какого-то придурочного панка в куртке с множеством "молний" и заклепок, с кольцом в ноздре и натуральным панковским "гребнем" на башке, вышагивавшего рядом…

Рядом с принцессой, разумеется.

Вообще-то, я бы предпочел, чтобы с ней рядом шествовал преисполненный собачьего достоинства и презрения к роду человеческому (конечно, исключая хозяйку) ее черный дог. По кличке, кажется, Лорд (или Маркиз?)

Любопытно, что первым заметил меня панк. Заметил, замедлил шаг и с ухмылкой обратился к Анке.

После чего я, конечно же, мучительно покраснел. Даже возникло мимолетное желание развернуться на сто восемьдесят градусов и… сделать вид, что вообще не интересует меня ни сточетырнадцатая гимназия (а она меня интересует?), ни учащаяся этой гимназии по имени Анка (слишком красивая, чтобы надеяться, будто она запомнила "жиртреста" и очкарика Конева. Во всяком случае, в первый момент она меня точно не узнала).

Во второй момент меня уже натурально бросило в жар, ибо в ее взгляде (какого цвета ее глаза? Серо-синие? Серо-зеленые? Или серо-сине-зеленые?) все-таки проступило узнавание… и какие-то хулиганисто-веселые искорки.

Я осознал, что стою столбом (и выгляжу, соответственно, полным идиотом), посему заставил-таки себя сделать ей навстречу несколько шагов.

Нейтральное "Добрый день" показалось мне вполне уместным, посему я и произнес… нет, нужно быть честным, выдавил из себя это банальное приветствие.

– Привет, Денис, – отозвалась она не то, чтобы игриво… но, кажется, и не совсем равнодушно.

– Привет, привет, – встрял, наконец, и панк (а я уж понадеялся, что не встрянет, а тихо, тактично ретируется), – Юноша, – издевательски добавил он, и я увидел – весьма отчетливо, – злость, да, натуральнейшую злость в его глазах.

Похоже, парень в панковском наряде лишь пытался тщательно замаскировать свою истинную сущность – слишком умный у него (для панка) был взгляд.

Умный. И злой.

И, конечно же, невооруженным глазом было видно, что к Анке этот "крендель" относится отнюдь не равнодушно.

– Это Денис, – сказала она невозмутимо, обращаясь, разумеется, к ряженому.

На физиономии панка отразилась донельзя кислая улыбочка.

– Значит, Денис… Ну, а цветочки кому предназначены, юноша? Если Настасье, самое время их вручить, верно?

Опаньки… выходит, она никакая не Анна, а Настасья? Что ж, имя красивое и ей определенно идет…

Настасья слегка поморщилась.

– Ты, Коржиков, явно сегодня не в ударе, – и улыбнулась мне, как чуток дебильному ребенку – дескать, не расстраивайся, малыш, дядя просто неудачно пошутил… – И вообще, – тут я отчетливо уловил холод в интонациях ее голоса, – Ты в "компы", кажется, собирался? Так иди, меня ждать не обязательно…

Я почувствовал, что моя ладонь, сжимающая букет из пяти роскошных, бледно-розовых цветов, похоже, взмокла от пота.

– Не обязательно? – панк изо-всех сил старался сохранить лицо и, соответственно, голос его зазвучал почти небрежно (хоть кислое выражение с физиономии окончательно стереть ему не удалось), – Ну, ладно, тогда я пошел. Если что, звони, Воронцова, – и, бросив на меня отчетливо ехидный взгляд, все-таки добавил, – Ты же знаешь, для тебя я всегда доступен…

– Знаю, Веня, знаю, – ласково проворковала Настя (определенно, в их репликах содержался скрытый намек, понятный лишь им одним), – Пока, Коржиков.

Я, в очередной раз преодолев оцепенение, протянул ей цветы. Молча.

– Спасибо, – теперь ее голос звучал определенно неуверенно. Если не растерянно, – Только, пожалуй, это лишнее…

Можно подумать, я был первым (и единственным) парнем, дарившим ей цветы. Вы в это верите? Нет, просто представьте себе длинноногую красотку, почти не уступающую признанной голливудской "пиратке" по части внешних достоинств, и ответьте на вопрос – вы верите в то, что за все ее шестнадцать лет я был единственным существом мужского пола, которому пришло в голову подарить ей цветы?

Не верите, да?

И правильно, что не верите.

Ей вообще не следовало верить. Этой девчонке нельзя было верить изначально. Ни в чем.

Только я, наивный и неопытный дурень, убедился в этом гораздо позже.

Скажем так – слишком поздно я в этом убедился.

* * *

Отступление четвертое (самое короткое)

– Ты (сошла с ума) погорячилась, Ли. По-моему, ты погорячилась. Слушай, а может, это женское… м-м… недомогание? Может, тебе следует принять таблетку и прилечь?

Бесполезно. Она сжала губы (ее прелестные пухлые губки превратились в узкие бледные полоски) и продолжала укладывать вещи в дорожный чемодан.

"Вульф" повысил голос.

– Объясни, наконец, просто вразумительно объясни, почему ты уходишь? Что тебя не устраивает? Я? Я недостаточно уделяю тебе внимания? Тебе надоели мои длительные отъезды? Ли, – он непроизвольно схватил ее за руку, – Да остановись же, в конце концов! Ли!

Она вскинула голову. И обожгла его темным взглядом своих раскосых евроазиатских глаз.

– Я Анжелика, – произнесла Ли едва ли не по слогам, – Анжелика. Я не китаянка. Не Ли. Хватит… хватит меня так называть, – ее голос дрогнул и, закрыв лицо ладонями, единственная женщина "Вульфа" опустилась на край мягкого дивана и расплакалась.

"Вульф" замер в полной растерянности.

* * *

Снова Дэн

…Итак, вручив Анке-Насте розы, я опять застыл столбом. Я, если честно, попросту приготовился к тому, что она меня отошьет. Скорее всего, мягко и тактично, однако…

Я успел тысячу раз пожалеть о том, что все-таки ее разыскал.

– Вероятно, ты… (думаешь, что вручив мне этот жалкий пятисотрублевый букетик, счел, что теперь я соглашусь с тобой встречаться?)

За исключением слов "вероятно" и "ты" последующую тираду, как вы наверняка уже поняли, я сочинил мысленно.

В действительности, что, по ее мнению, я (вероятно) собирался сделать (или сказать), я в тот момент так и не узнал, ибо услышал оклик: "Настя! Воронцова!" и, повернув голову, увидел спешащего в нашу сторону парня лет семнадцати, при одном взгляде на которого "жиртресты" и "ботаники" обычно покрываются жарким липким потом и мучительно краснеют.

В лучших традициях, опять же, голливудских блокбастеров данного молодого человека следовало обозвать "мачо"… хотя нет, пожалуй. Для истинного мачо он был слишком юн и, соответственно, недостаточно брутален.

Но успех у девчонок такому обеспечен безоговорочно.

Вот только реакция Анки на появление юного "мачо" являлась определенно нехарактерной – она поморщилась и без энтузиазма (я б даже сказал – вяло) отозвалась:

– Ну что тебе, Сибирцев?

Слегка запыхавшийся Сибирцев, с легким здоровым румянцем на гладких (по-девичьи) щеках и сиянием светло-карих, "бархатных" глаз (о его роскошной волнистой шевелюре я уж лучше промолчу) одарил Настю ослепительной (именно голливудской) улыбкой (меня удостоив коротким, незаинтересованным взглядом) и выдал длинную фразу на безупречном академическом английском, из которой я сумел разобрать слова "Шекспир", "пьеса", "драмкружок" и "участие".

– Пожалуйста, Игорь, перейди на русский. Мы не одни, – убийственно вежливо попросила Настя, и лишь в этот момент кареглазый красавчик сделал вид, что действительно меня заметил.

– I beg your pardon, a thousand apologies, – поразительно, но мне даже протянули раскрытую ладонь, для рукопожатия, – Сибирцев.

– Конев. – буркнул я, обозначив (исключительно условно) касание горячей и твердой ладони.

– Приятно познакомиться, – подчеркнутая вежливость красавца вряд ли могла кого-то обмануть – в действительности подобные "мачо" к таким, как я – неловким, толстым, потным и очкастым, – испытывают лишь брезгливость (к счастью, я не являлся слишком мнительным, и брезгливость юного "джентльмена" Сибирцева меня особенно не трогала).

В следующую секунду он опять обратился к Насте:

– Ну, так как насчет участия в драмкружке, honey? Хотя бы ради подружки?

Настя, чуть сощурившись, посмотрела на Сибирцева, как мне показалось, насмешливо.

– Исполню роль твоей Джульетты вместо Галки? Если не в жизни, так хоть на сцене?

Сибирцев неопределенно хмыкнул, бросил на меня очередной короткий взгляд (на сей раз более внимательный) и снова одарил нас обоих ослепительной белозубой улыбкой.

– Ну что ты, Настенька, где уж мне конкурировать с нашим гением… Просто, видишь ли, я надеялся, ты все же выручишь подругу…

Неожиданно Настя сделала шаг вперед, приблизившись к "мачо" едва ли не вплотную (на какой-то миг я уж решил, что сейчас она его поцелует…)