Глава 2.

Денис

Если кто-то подумал, что не закончившие расправу надо мной Гарик и компания решили завершить ее на следующий день, то он глубоко ошибся. На следующий день Гарик лично ко мне подвалил со словами:

– Ну колись, жиртрест, давно ты встречаешься с той куклой?

Поначалу я даже не въехал, что за "куклу" он имеет в виду. Впрочем, в следующий момент до меня дошло, о чем этот даун лопочет, и недоумение сменилось вполне естественной злостью. Хотя в действительности можно было просто посмеяться над его "проницательностью".

– Я с ней не встречаюсь, – процедил я сквозь зубы. А ехидный внутренний голос не преминул подсказать: "И вряд ли станешь. В конце концов, не от тебя это зависит, верно?"

Гарик между тем воззрился на меня так, словно я и впрямь, являясь суперменом, вот-вот готов развернуть широкий черный плащ с кровавым подбоем и преобразиться.

– Да ладно, – протянул он далеко не так уверенно, как поначалу, – На хрен она тогда вмешалась?

Я промолчал и попросту обошел его по дуге. Как назло, едва не столкнувшись с Ленкой Малининой – единственной, пожалуй, девчонкой, которая смотрела на меня не столь равнодушно, как остальные.

Впрочем, иллюзий на свой (равно, как и ее) счет я не питал. У нас с Малининой были общие интересы, вот и все. Мы являлись этакими "продвинутыми книжными червями" и "ботанами". И оба не пользовались повышенным интересом со стороны противоположного пола. Даже особенным вниманием не пользовались.

– Постой, Денис, – как обычно, Малинина напомнила мне мышь. Этакую миленькую, аккуратную, белую лабораторную мышку. При этом слегка встревоженную, – Как вчера тебе удалось разобраться, – короткий взгляд в сторону непонятно чему ухмылявшегося Гарика, – С теми подонками?

– Удалось, – лаконично ответил я. Как-то "некомильфо" (по выражению моего отчима) рассказывать одной девчонке о том, как тебя совершенно неожиданно выручила другая.

Ленка, видимо, поняла, что сейчас я не склонен вдаваться в подробности вчерашней разборки; снова окинула меня внимательным взглядом своих небольших умных глазок… и, похоже, успокоилась – синяков на моей физиономии не наличествовало, а разбитые очки я заменил на целые (у очкариков обычно на такой случай всегда имеется запасная пара окуляров).

Вместо въдливых расспросов Малинина сменила тему. Спросила, не передумал ли я идти с ней в кино.

Хорошо, что спросила. Ибо о предстоящем походе в кинотеатр с одноклассницей я забыл напрочь.

Но отказаться… опять же, под каким предлогом? То есть, предлог-то придумать несложно, другое дело – Ленка сразу поймет, что я на ходу придумываю повод, чтобы от нее отвязаться – дурнушки к таким вещам обычно очень чутки.

…Я вдруг поймал себя на том, что раньше Ленку дурнушкой не считал. Ну да, она не может похвастаться яркой внешностью – длиннющими ногами, к примеру, или смазливой мордашкой… но и особенных недостатков я в ней не находил. До недавнего времени я вообще ей симпатизировал!

До недавнего времени. Хорошо сказано. Еще точнее – до вчерашнего дня. Пока не обнаружил, что девицы, подобные Кире Найтли (далась же мне эта Кира!) существуют не только в голлувудских фильмах.

Оказывается, они и в жизни встречаются. Изредка.

…Я уже мысленно прикидывал состояние своих финансов. Состояние было неплохим. Во всяком случае, на поход с девушкой в приличный кинотеатр и соответствующие порции попкорна и ледяной колы определенно хватит.

Я говорил, что у меня есть отчим? Так вот, жить "по-человечески" (как выражается моя маман) мы начали семь лет назад, с его появлением.

…Не ждите душещипательного рассказа о том, какой гнусной личностью являлся мой отец. Честно говоря, я не знаю, какой личностью он являлся (гнусной, не очень или вообще непутевым, но в целом замечательным человеком)… не знаю. Ибо он исчез из семьи, когда мне было два года. Вот так – взял и исчез. Куда, почему – неизвестно. Ходили неясные слухи, что он, вроде, мечтал уехать в Сибирь или на Дальний Восток на заработки… однако, слухи эти ничем конкретным не подтверждались.

Просто в один прекрасный день папочка (а он числился инженером на оборонном предприятии) уехал в командировку… а назад не вернулся. Спустя какое-то время маман обратилась к юристам, а потом в суд, о признании моего папаши безвестно отсутствующим. Прошло семь лет… и мамочке, наконец, улыбнулось женское счастье – она встретила состоятельного, солидного мужчину, некурящего и почти непьющего, и снова рванула в ЗАГС на шикарной черной "волге", украшенной воздушными шариками.

Правда, ни одно счастье абсолютно безоблачным не бывает – моя сводная сестра Наташка родилась… скажем, с некоторыми отклонениями.

Посему предки сейчас обсуждали вопрос о помещении ее в интернат. Странно, но мне почему-то это их решение казалось неоправданно жестоким. Может, потому, что Натка меньше всех была виновата в том, что родилась не совсем обычной. Я даже пробовал им возражать, но маман быстро пресекла эти возражения колючим взглядом (вообще-то, женщина она очень симпатичная (кое-кто считает, даже красивая), но порой умеет так посмотреть, что мороз по коже.)

– Ты согласен осуществлять за ней уход, Денис, до конца жизни? – спросила маман замороженным голосом.

Отчим отвел глаза и промолчал. Вообще-то, мужик он крутой, но в решении семейных вопросов первенство всегда принадлежало моей матери.

…Так, похоже, меня увело-таки в сторону. О чем я говорил раньше? О том, что одноклассница ненавязчиво напомнила мне, что мы с ней собирались в кино.

Ок. В кино – так в кино. Неожиданно я подумал, что могу встретить там Анку… и от одной этой мысли меня бросило в жар.

Такие девушки, если и посещают кинотеатры, то определенно не с подружками. Не подружками, а бойфрендами. Ростом этак под два метра, с накаченными бицепсами и трицепсами, волевыми подбородками, уверенными взглядами…

Словом, с такими парнями, каким толстяку и очкарику Коневу никогда не стать. Что Ленка во мне вообще нашла? Или она симпатизирует мне лишь оттого, что мы с ней – собратья по несчастью? Сама-то Малинина тоже не блещет ни статью, ни сексуальностью… В общем, мы два сапога пара. Мышь и хомяк. Хомяк и белая мышка.

Сегодня они отправятся в кино. Хотя, пришло мне в голову, так ли им это надо?..

* * *

Настасья

– Ну что, в "компы"? – предложил Коржиков.

Настя пожала плечами. "Компами" на молодежном сленге называлось интернет-кафе. Коржиков был фанатом интернета. И компов. Что вовсе неудивительно – походивший на панка (и одновременно клоуна) Вениамин Коржиков обладал самым высоким ай-кью во всей их гимназии (школе-гимназии для особо одаренных, к слову. С углубленным изучением иностранных языков).

Собственный IQ Настя скромно оценивала как "немного выше среднего". Удачное прохождение теста было, скорее, везеньем. Посла оглашения результатов Коржиков во всеуслышанье назвал ее Василисой Премудрой.

Эпитет "премудрая" как-то не прижился, пожалуй, слишком старомодно. Но "Василиса" осталась. Настя, собственно, и не возражала – не Дунька же, в самом деле.

– Финансы поют романсы, – на всякий случай предупредила она Коржикова.

Тот издал театральный вздох. (Настя не раз советовала ему найти применение свои талантам в драмкружке).

– Воронцо-ова… – протянул деланно разочарованно, – Определенно, чего-то ты недопонимаешь… Ладно, сегодня я при деньгах, ликуй.

Ликовать совсем не хотелось. Настроение, несмотря на месяц апрель, было паршивым. И совсем непонятно – отчего? Папа идет на поправку (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!), с учебой тоже проблем не предвидится… Руководитель хореографической студии наконец-то ее заметил. ("Так, а это у нас что за райская птица? Воронцова, говоришь? Ну, иди сюда, красавица, посмотрим, на что ты способна… Отлично. Замечательно. Отныне станешь солировать." И этак фамильярно хлопнул по попке. Этак игриво.)

Если подобное повторится, придется хореографию бросить. О том, что кроется за сухим термином "сексуальные домогательства", Настя знала непонаслышке. Ее домогались едва ли не с пеленок. Поэтому папа пять лет назад и приобрел щенка дога (вдобавок, не пожалел потратить кругленькую сумму на профессиональную дрессуру).

Ясно, что к девушке, идущей по улице со свирепой черной мускулистой псиной, пристанет далеко не каждый желающий…

Правда, от излишне откровенных взглядов (а порой и непристойных реплик) Лорд защитить не мог. На этот случай Настя придерживалась папиных рекомендаций – не обращать внимания, не показывать вида… словом, демонстрировать абсолютно равнодушие.

Получалось так, правда, не всегда. Ох, не всегда… Три дня назад определенно не получилось.

" Не пойти ли вам, мисс, на курсы женщин-секьюрити? Сейчас как раз подобные штуки в моде…"

– Ты бываешь пошлым, Коржиков, – с неожиданной злостью сказала Настя, – Чего я, по-твоему, недопонимаю? – последнее слово было произнесено ею едва ли не по слогам, – Намекаешь, что мне пора подыскивать спонсора?

Ха-ха. Если вы думаете, что Коржиков после этих слов смутился и покраснел, то глубоко ошибаетесь. Вряд ли столь невинная (относительно) реплика могла его смутить. Настя подумала – а есть ли на белом свете такая вещь, которая вообще способна смутить Вениамина Коржикова?

– Нет, Воронцова, – с явственным сожалением в голосе возразил Коржиков, – В монастырь тебя не возмут, и не надейся. Привыкай к мысли, что тебе придется жить в этом жестоком, алчном, коварном, развратном…

– Вертепе, – не выдержала Настя.

Коржиков фыркнул. Она следом за ним. Наконец, оба расхохотались.

– Вот за это я тебя и люблю, – туманно заметил парень. Настолько просто и неромантично это прозвучало, что, подумала Настя, первый мачо и донжуан их сточетырнадцатой гимназии Игорек Сибирцев от злости стер бы в крошку свои замечательные, по-голливудски ослепительные зубы.

Сам Сибирцев никогда не позволял себе разбрасываться признаниями в любви столь бездумно и небрежно. Он признавался в любви своим многочисленным пассиям исключительно в романтической обстановке – на закате, в живописном парке (вариант – на живописной набережной), держа девушку за руку – исключительно нежно и бережно…

И только после этого укладывал ее в постель.

Как-то Коржиков (не без тайной зависти в голосе) заметил, что главным достоинством Сибирцева является не умение уламывать девчонок (при полученном им отменном воспитании и яркой внешности это совсем несложно), но бросать их впоследствии так мастерски, что каждая продолжала жить надеждой за возвращение "былой страсти" и ни одна (!) не верила в изначальную порочность натуры этого очаровательного "Дориана Грея" (последним эпитетом окрестила его Настя).

Любопытным также являлось то, что она была, пожалуй, единственной, на кого чары Сибирцева не действовали (впрочем, многие считали, что "Василиса" попросту набивает себе цену).

– Я тоже тебя люблю, гений, – ответила Настя Коржикову, и данная фраза заставила бы позеленеть от зависти авторов сентиментальных дамских романов – столько в ней было искренности и тепла. Казалось, в следующую секунду она даже почешет панка за ухом (украшенным, разумеется, множеством серебряных колец) или пригладит его панковский "гребень".

В глазах "гения" (зеленых, как у кота) на миг мелькнула совсем нахарактерная тоска. В следующую секунду взгляд его переместился в сторону и снова сделался насмешливым.

– Боюсь, Воронцова, нас обломали. Не вас ли, мадемуазель, – Коржиков, как обычно, без предупреждения перешел на безупречный французский, – Поджидает тот юноша с взором горящим и пафосным веником в руках?

…И, как обычно, не ошибся. "Гений, чтоб его", – с досадой подумала Настя.

* * *

Отступление очередное (считать – не пересчитать)

– Не считай меня дурой, Серж, – резко сказала Ли. Можно сказать, нехарактерно резко она на сей раз говорила. "Не считай меня дурой только лишь оттого, что я слишком тебя люблю", – добавила она мысленно. В последнее время Ли ощущала себя каторжанкой, ноги которой вместо цепей были прочно скованы любовью к русоволосому авантюристу, для которого (нет, Ли нисколько на сей счет не обольщалась) она была кем-то вроде домашней кошки, не более.

"Снисходительный", вот какое определение, по ее мнению, больше всего подходило "Вульфу" (впрочем, его псевдоним был ей неизвестен. В отличие от настоящих имени, отчества и фамилии). Он смотрел на нее снисходительно, снисходительно поддерживал беседу… снисходительно улыбался, ласкал и занимался любовью.

С ней.

Снисходительно.

За это Ли его ненавидела. Почти так же сильно, как и любила.

Временами ей невыносимо (ну, невыносимо!) хотелось причинить ему боль. Чтобы, наконец, из его зеленых (или серо-зеленых, или серо-голубых… они постоянно меняли цвет) глаз исчезло выражение мягкой иронии и снисхождения.

А появилась боль. Или страдание.

…Так, впрочем, бывало не всегда. Временами она просто его жалела. Любя жалела. По-бабьи (хоть для Ли не было большего оскорбления, нежели эпитет "баба" применительно к ней – хрупкой, утонченной, поэтичной, художественной натуре).

В конце концов, Серж лишился обоих родителей в четырнадцать лет (бедный мальчик). После чего жестокий (в представлении Ли) дед запихнул его в военное училище (старый солдафон!).

Ну, а потом…

Ясно, что потом. Оборонное предприятие, должность инженера в конструкторском бюро, разрабатывающем современные средства коммуникации…

Фуфло все это. Фуфло. Ли вовсе не была дурой (без ложной скромности, она обладала весьма высоким интеллектом). И соответственно понимала – все туманные (а зачастую и противоречивые) рассказы Сержа о своей работе и продолжительных командировках – не более, чем блеф.