Покидая место спасательных работ, матросы «Хиппера» могли наблюдать, как в 00.10 сильно погрузившийся в воду лайнер лег на левый борт и затонул. Оба миноносца продолжали подбирать людей, одновременно наблюдая за поведением С-13. Хотя вахтенный журнал лодки свидетельствует, что всё это время она продолжала медленно удаляться от места атаки в общем направлении на северо-восток, в 00.47 акустик «Т 36» зафиксировал наличие второго крупного подводного объекта в северо-западном направлении, который якобы пытался сблизиться с миноносцем. Корабль был вынужден прервать прием людей и контратаковать «субмарину». При этом немцы утверждали, что они наблюдали след торпеды, от которой «Т 36» с трудом сумел уклониться. В ответ было сброшено 12 глубинных бомб. К тому моменту миноносец уже принял на борт 564 человека (в дополнение к 250, взятым в Готенхафене), и, согласно рапорту командира, не мог использовать зенитное вооружение. Около 01.00 «Т 36» развил полный ход и взял курс на Заснитц. «Лёве» на некоторое время остался один, но вскоре к нему присоединились корабли конвоев «Готенланд» и «Геттинген», а с рассветом – высланные из Данцигской бухты корабли 9-й дивизии охранения и учебного командования подводных сил. В то же время, опасаясь подводной угрозы, командование флотилии изменило к северу маршрут движения конвоя, куда входили лайнеры «Штойбен» и «Дер Дойче» и отозвало в Готенхафен вышедшие было в море лайнер «Потсдам» и опытовое судно «Вулленвевер». Всё это время Маринеско поддерживал акустический контакт с судами, не делая при этом никаких попыток сблизиться. В 04.00 в журнале боевых действий лодки появилась запись: «Оторвались от преследования двух СКР, одного ТЩ. Во время преследования было сброшено 12 глубинных бомб. ПЛ повреждений не имеет». В 04.15 лодка всплыла и спокойно направилась в северную часть позиции, продолжая производить прерванную атакой зарядку аккумуляторных батарей.

Описание спасательной операции выходит за рамки нашей темы, а по поводу числа спасенных и погибших на судне мы высказались в примечании к соответствующему документу (док. № 6.10). Хотя большинство погибших составили мирные жители Восточной Пруссии, следует подчеркнуть, что сам лайнер «Вильгельм Густлоф» являлся вполне легитимной военной целью, поскольку был включен в списки вспомогательных судов кригсмарине, обладал вооружением, которое применил бы для самозащиты, заметь он нашу «эску» до атаки, и шел в сопровождении эскортного корабля. В конечном итоге, Маринеско уничтожал не людей, а перевозившее их судно, и, окажись немецкое командование более расторопным при организации спасательной операции, жертвы не составили бы столь значительной цифры. С законностью атаки «Густлофа» согласны и все современные немецкие историки.

Что же касается незамедлительной реакции немецкого командования на действия С-13, то она отсутствовала по элементарной причине – из-за нехватки сил. В зоне ответственности 9-й дивизии кораблей охранения, простиравшейся на восток от банки Штольпе до берегов Курляндии, имелось всего одно звено охотников за подлодками в составе двух единиц, мореходность которых позволяла использовать их вдали от берега в свежую погоду, но и его пришлось задействовать для непосредственного охранения конвоев. Противолодочная авиация была малочисленной, к тому же в её составе не имелось самолетов, оснащенных радиолокационными станциями и пригодных для поиска подлодок в ночное время. В результате немецкое военно-морское командование ограничилось лишь внесением некоторых изменений в границы и правила пользования фарватерами. Для освобождения глубоководного фарватера № 58 для крупных судов военно-морское командование Балтийского моря открыло движение по заминированному британской авиацией прибрежному фарватеру для транспортов с осадкой не более 8 метров. Фарватер № 58 был расширен на 2 мили к северу и 5 миль к югу для того, чтобы конвои могли идти по нему с применением зигзага и переменными ходами. Другим следствием атаки (впрочем, не только С-13, но и атаки Л-3 4 февраля) стал отказ от использования крейсеров для артподдержки сухопутных войск за пределами хорошо охраняемой Данцигской бухты – теперь туда посылались только эсминцы и миноносцы.

Что же касается реакции высших штабов и тем более руководства третьего рейха во главе с А. Гитлером, то она фактически отсутствовала (док. № 6.12). Не подтвердили историки ГДР^[14] и факт объявления трехдневного траура (док. № 8.7), а также внесения Маринеско в якобы существовавшую книгу личных врагов фюрера. Это объяснялось тем, что потеря лайнера, пусть даже крупного, не «потрясла гитлеровский рейх до основания», поскольку он и так в тот момент трещал по швам. Гибель большого числа беженцев была прискорбна, но не более того. Позже Гитлер сформулировал своё отношение к потерям людей при гибели судов следующей фразой:

«Лучше потерять 10 % беженцев на пути в Германию, чем 90 % на пути в Сибирь!»

Вопрос же о гибели подводников при разборе катастрофы на самом верху, как видно из немецких документов, и вовсе не проводился. И это неудивительно. Из 390 погибших курсантов 2-й учебной дивизии подплава нельзя было сформировать ни одного экипажа подводной лодки, поскольку все они нуждались в, по меньшей мере, полугодичном курсе индивидуального обучения своей воинской специальности. За ним должен был последовать курс боевой подготовки в составе экипажа вступившей в строй подводной лодки, занимавший ещё от 5 до 7 месяцев. С учетом перспектив третьего рейха, всё это выглядело весьма сомнительно. Из 16 погибших офицеров мало кто был пригоден для службы в подводном флоте даже потенциально. В их число входили 8 фенрихов^[15] медицинской службы, три лейтенанта (в т. ч. два морской службы), три обер-лейтенанта (также два морской службы) и два капитан-лейтенанта морской артиллерии. Таким образом, часто звучащие заявления о гибели 70 экипажей подлодок, способных, якобы, переломить ход битвы за Атлантику и поставить Великобританию на колени, свидетельствуют о полном незнании утверждающих это людей самого важного: кто плыл на «Густлофе». Возможно, это имело определенное значение в контексте развернувшегося в конце войны массового использования личного состава кригсмарине в войне на Восточном фронте. Однако при оценке этого значения следует иметь в виду, что по состоянию на 12 апреля только в составе частей и подразделений немецких ВМС, выделенных для борьбы на суше, насчитывалось 163 тыс. безоружных моряков. Общее же количество личного состава ВМС, не имевшего личного стрелкового оружия, составляло 630 тыс. человек. Подводники, спасенные с «Густлофа», практически наверняка входили в их число.

Впрочем, с потоплением «Густлофа» поход С-13 не окончился. Подлодка продолжила действия на позиции, а немецкое командование никак не могло этому помешать. Впрочем, и подлодка в течение более чем декады не создавала для противника особых проблем, хотя интенсивность движения по его морским коммуникациям не снижалась.

Днем 31 января из Данцигской бухты вышла оставшаяся часть отряда 2-й учебной дивизии – лайнер «Ганза», плавбаза «Вильгельм Бауэр», «U 103», «Т 151», «TF 16». На кораблях и судах конвоя перевозилось 5300 беженцев, которые без потерь достигли пункта назначения. Утром 1 февраля за ним последовал отряд 24-й флотилии подлодок: плавучая казарма (лайнер) «Оранжфонтейн» (10 547 брт), подлодки «U 747», «U 1007», «U 1192», торпедоловы «TF 13», «TF 15»; вечером – отряд 23-й флотилии (плавказармы «Гамбург» (22 117 брт), «Дойчланд» (21 046 брт), корабли-цели «Кристиан Сендинг», «Ангельбург», сторожевой корабль «F 2», старый миноносец «Т 139», торпедоловы «TFA 7», «TF 3», «TF 19»). Ни один из этих отрядов «эской» обнаружен не был и атакам, соответственно, не подвергался. С убытием 2 февраля плавбазы подлодок «Донау» (шла без охранения по прибрежному фарватеру, который С-13 не просматривался из-за опасности подорваться на британских донных минах) перевод соединений подводных сил по плану операции «Ганнибал» был завершен, но на смену ему пришло движение эвакуационных конвоев Пиллау – Свинемюнде.

Тем временем, С-13 утром 1 февраля разминулась с грузовым конвоем, шедшим на запад (на момент обнаружения находился вне предельного курсового угла цели, необходимого для атаки). В ночь на 3 февраля «эска» имела контакт с конвоем и отрядом боевых кораблей, оба из которых запросили опознавательные, после чего Маринеско отказался от атаки. Конвой об этом случае не доложил, а вот ОБК сделал сообщение. Как оказалось, в его состав входил легкий крейсер «Эмден», перевозивший гроб фельдмаршала Гинденбурга из Пиллау в Киль. Его охранение составляли учебные торпедные корабли (модифицированные тральщики) «TS 6», «TS 9» и миноносец «Т 11». Последний и заметил тень на горизонте, которая не стала отвечать на опознавательный сигнал. С учетом последующей ошибки с идентификацией «Штойбена» факт примечательный. Интересно отметить, что хотя описания обоих контактов были и в вахтенном журнале, и журнале боевых действий С-13, в своё донесение о походе Маринеско их не включил, очевидно, как не заслуживающие внимания.

Вечером того же дня «эска» была обнаружена вражеской радиоразведкой. Для поиска в квадрат обнаружения были отправлены охотник за подводными лодками «Uj 1208» и старый миноносец «Т 153». На возражения командира последнего, что он не имеет гидроакустической станции, располагает всего шестью глубинными бомбами и перевозит 50 солдат сухопутных войск, для продолжительного питания которых нет продуктов, командование не отреагировало. Звено патрулировало квадрат до 4 часов утра 4 февраля, сделав 20 галсов и сбросив серию глубинных бомб по контакту, который был признан ложным, после чего ушло в порт.

Днем 5 февраля у Маринеско сорвалась атака на конвой в подводном положении. По-видимому, суда шли с использованием зигзага, поскольку намеченное в качестве цели незадолго до выстрела внезапно повернуло на субмарину, что полностью исключало возможность атаки.

Утром 6 февраля сигнальщики «эски» обнаружил субмарину без хода. По инструкции Маринеско запрещалось атаковать другие подлодки, за исключением случаев, когда их принадлежность противнику была установлена точно. Точная идентификация в ночное время была невозможна и Маринеско решил произвести маневр уклонения. Из донесения не ясно, что заставило совершать циркуляцию вместо срочного погружения, но в процессе выполнения маневра подлодки сблизились на 2 каб. (по немецким данным даже на 100 м). Немцы с проходившей боевую подготовку «U 1303» запросили опознавательный и, не получив ответа, открыли огонь из 20-миллиметрового автомата. Они хорошо видели С-13 и даже подробно описали её (пушка на баке, высокая рубка с тумбой, сетепрорезатель), но поразить не смогли. Утром 7 февраля С-13 была замечена с другой учебной субмарины – «U 2345», но «немка» уклонилась, осуществив погружение настолько быстро, что с нашей подлодки её не заметили.

Вторичное появление нахальной русской подлодки в районе боевой подготовки совершенно не устраивало учебное командование подводных сил, и после длительной тяжбы с командованием 9-й дивизии кораблей охранения, крайне отрицательно смотревшей на выделение кораблей для противолодочных поисков, в район утром 8 февраля были направлены охотники «Uj 1207», «Uj 1222», трофейные миноносцы (торпедоловы) «Леве», «Леопард» и «Тигер». Поиск продолжался до 5 часов утра 9 февраля, но завершился с предсказуемым нулевым результатом. Это была вторая и последняя попытка противника если не уничтожить С-13, то хотя бы попытаться вытиснить её за пределы немецких полигонов и фарватеров. Но потенциал немецкой ПЛО, не блиставшей и ранее, к началу 1945 года сократился настолько, что подобные поиски приводили лишь к трате дефицитного топлива.

Наконец, поздно вечером 9 февраля был обнаружен конвой, включавший крупную единицу, которую Маринеско определил как крейсер типа «Эмден». В этом случае (док. № 6.12) боевое маневрирование осуществлялось в куда более сложных по сравнению с 30 января условиях. Корабль шел с большой скоростью (около 16 узлов), переменными курсами, в условиях плохой видимости и с погашенными, за исключением гакобортных, огнями. Его эскорт составляли старый миноносец «Т 196» и учебный торпедный корабль «TS 1» (модифицированный тральщик проекта М-40).

Два часа Маринеско маневрировал, зная о присутствии врага только благодаря данным гидроакустической станции. Преследовать лайнер пришлось на скоростях от 12 до 18 узлов, периодически переходя на электромоторы для использования шумопеленгатора. После того, как курс и скорость цели были приблизительно определены, командир «эски» предпринял попытку атаковать её со стороны берега, но в процессе совершения маневра небо очистилось от облаков, и теперь наученному горьким опытом первых неудач Маринеско пришлось уходить в темную часть горизонта со стороны моря. На эти перемещения ушел ещё час и 40 минут. Лишь последние 40 минут, в течение которых осуществлялся выход на носовые курсовые углы судна, командир наблюдал его визуально, уточняя элементы движения цели, осуществлял расчет данных для торпедной атаки. По продолжительности преследования и проявленной командиром настойчивости данный эпизод не имел аналогов в нашем подводном флоте за все время Великой Отечественной войны. Атака была осуществлена настолько скрытно, что командир немецкого конвоя предположил, что охраняемое судно – а им оказался транспорт для перевозки раненых «Штойбен» – подорвалось на мине, и лишь позднее в береговом штабе пришли к выводу, что истинной причиной стала торпеда подводной лодки. Из-за сильного охранения залп был произведен с дистанции 12 кабельтовых из кормовых аппаратов, где имелось лишь две торпеды. Попала одна из них, но и её оказалось достаточно, чтобы переборки старого лайнера не выдержали. Уже через 5 минут судно имело большой крен, а спустя полтора часа – затонуло.

И в этом случае потери пассажиров судна (комментарий к док. № 6.15) составили весьма внушительную цифру, но никаких претензий к Маринеско за выбор его в качестве цели не могло быть. Хотя «Штойбен» значился транспортом для перевозки раненых, статус охраняемого Женевской конвенцией госпитального судна на него не распространялся, поскольку лайнер шел в эскорте боевых кораблей, был камуфлирован и нес целую батарею малокалиберных зенитных орудий и пулеметов калибром 37, 20 и 15 миллиметров. Ранее он ими неоднократно пользовался, в частности 10 октября 1944 года, когда в аванпорту Либавы подвергся атаке нашей авиации. Вместе с тем факт наличия подобного вооружения не дает оснований называть его «вспомогательным крейсером», как это делали и делают некоторые отечественные писатели и журналисты. Таким же вымыслом является утверждение, что в момент торпедирования он перевозил воинскую часть, а не почти три тысячи раненых.

Не лишним будет заметить, что потеря «Штойбена» была для немцев гораздо болезненней, чем потеря «Густлофа».

Из-за катастрофической нехватки тяжелого дизельного топлива «Густлоф» в дальнейшем планировалось использовать в качестве плавучей казармы, поставив на прикол в Киле. Не потопи его Маринеско, он, скорее всего, разделил бы судьбу однотипного «Роберта Лея», потопленного 9 марта 1945 года союзной авиацией в Гамбурге. «Штойбен» по состоянию на конец января был одним из двух лайнеров, использовавшихся для быстрой транспортировки раненых из Данцигской бухты на Запад. В начале февраля немцы один за другим потеряли оба этих судна: сначала «Берлин» (подорвался на британской мине 31 января, на следующий день затонул на мелководье, после войны поднят и введен в строй как «Адмирал Нахимов», погиб в катастрофе у Новороссийска в 1986 г.), а затем и «Штойбен». В общем, как это ни парадоксально, ценность для противника «Штойбена» и «Густлофа» оказалась обратно пропорциональной их размерам.

В качестве причин нового успеха С-13 германское командование определило недостаточное использование командиром конвоя возможности уклонения к северу в границах расширенного фарватера № 58 (фактически конвой шел по тому же маршруту, что и «Густлоф»), а также недостаточность охранения. Уже вечером 10 февраля штаб 9-й дивизии кораблей охранения издал инструкцию по проводке крупных судов, согласно которой требовалось придавать им не менее четырех эскортных кораблей, причём, не менее двух из них должны были иметь работающие гидролокаторы, один – радиолокационную станцию и один – быстроходный подсекающий трал. Также предусматривались меры по снижению эффективности радиоразведки – переход на волны УКВ-диапазона (ранее использовались ДВ и КВ), а также введение кодовых названий для крупных судов.

В ночь на 13 февраля в связи с израсходованием запасов топлива С-13 начала возвращение в базу, куда прибыла спустя двое суток. В общей сложности за время похода «эска» имела 12 встреч с достойных торпед целями. Две из них, как известно, были успешно отправлены на дно. При этом было израсходовано всего пять из 12 находившихся на борту торпед. В двух случаях (атаки из подводного положения) лодка оказывалась вне предельного курсового угла атаки из-за плохого наблюдения вахтенного офицера (так считал комдив Орёл; в обоих случаях вахтенным был командир БЧ-2-3 капитан-лейтенант Василенко). В одном случае (атаки из подводного положения) цель упущена из-за плохой видимости, в одном случае (также из-под воды) – не смогли атаковать из-за внезапного поворота транспорта на подлодку и вынужденного погружения. В остальных шести случаях ночных надводных атак немцы обнаруживали С-13 до того, как она успевала сблизиться на дистанцию атаки, и запрашивали опознавательные, причём в двух из них, не получив ответа, открывали огонь.

100-процентная успешность атак Маринеско в данном походе заслоняет другой факт: командиру удалось атаковать лишь две цели из 12 обнаруженных. При этом за время патрулирования С-13 через её позицию прошли десятки конвоев и отрядов боевых кораблей, в состав которых входило более 200 вымпелов. Достаточно сказать, что только в отрядах подводных сил, переводившихся на Запад в рамках операции «Ганнибал», числилось 47 боевых и вспомогательных кораблей и, по меньшей мере, 96 подводных лодок. Контакты с С-13 имели только два из 16 отрядов подводных сил, был потоплен один из 10 входивших в их состав лайнеров тоннажем более 10 000 брт. Такой результат сложно признать выдающимся. Впрочем, большую часть ответственности за столь малый процент обнаружений и атак нужно относить не к вине Александра Ивановича, как и других командиров советских подлодок, а к их общей беде. Ведь большинство встреч происходило в ночное время, к чему командиры не были подготовлены ни тактически, ни технически. Напомним, что, вместо ставших к концу войны незаменимыми на всех мировых флотах радаров, им приходилось использовать гидроакустические станции, двигаясь при этом малым ходом или под электромоторами.

Возвращаясь к основной теме нашего повествования, можно уверенно сказать – в этом походе Маринеско необычайно повезло. Это везение заключалось в следующих моментах:

1. Удачная позиция С-13, куда штаб БПЛ направил Маринеско, и которая перехватывала пути из Данцигской бухты на Запад. Только по этой коммуникации перемещались конвои, включавшие лайнеры с весьма символическим охранением. Только в составе 15 отрядов учебного командования подводных сил между 26 января и 2 февраля через позицию подлодки прошло 10 судов тоннажем более 10 тысяч брт. Если учесть лайнеры, использовавшиеся для вывоза раненых и беженцев из Пиллау, то это число можно смело увеличить в два раза. Если бы «эску» отправили на позицию к Либаве, куда ходило большинство подлодок КБФ, боевых успехов, по крайней мере, такого масштаба, Маринеско добиться бы не смог.

Выполнение главной задачи БПЛ – блокирование Курляндской группировки – в январе 1945 года осуществлялось не слишком успешно. Отчасти это объяснялось тем, что именно на этой трассе, в связи с вывозом восьми дивизий, использовались главные силы 9-й дивизии кораблей охранения. Статистика такова: из Данцигской бухты в порты Курляндии прошло 79 конвоев, из которых только четыре были атакованы нашими подлодками – все безуспешно. 80-й конвой имел бой с «эской» С-4 – подлодка потоплена, конвой, хотя потерь и не понес, был вынужден вернуться из-за повреждения таранившего корабля охранения. Из портов Курляндии в Данцигскую бухту прошло 67 конвоев. Имели место две безрезультатных атаки наших лодок. Из Либавы в Виндаву прошло 17 конвоев, в обратном направлении – 23 конвоя. И те и другие по разу были атакованы лодками и тоже без успеха. Правда, на минной постановке Л-3 подорвался и затонул транспорт «Генри Лютгенс».