2. Пацновы

Кирилл всегда с нетерпением ждал маму с работы. Помнил, в детстве прибежит из школы, приберёт в доме, печку растопит (ведь на газ так и не насобирали – провели линию мимо их дома), сядет у окна, уткнётся носом и считает огоньки, мелькающие у автовокзала. Работа в супермаркете не приносила желаемого дохода, поэтому жили мать с сыном очень скромно. Работала допоздна, иногда задерживаясь до десяти-одиннадцати вечера. Придёт, долго-долго потопчется на пороге, чтобы собраться с силами и выглядеть перед сыном счастливой. Зайдёт, немного покачиваясь, в комнату:

– Привет, сынок! Как ты? Кушал?

– Да, мамочка, я картошку отварил и поел с солёными огурцами. Ты будешь?

– Нет, сынок, я сыта, – свято обманывала мать, – можно, я сразу спать? Очень устала. Ты уроки сделал?

Не дождавшись ответа, она ложилась спать, голодная, полураздетая, уставшая – и сразу засыпала. Сын долго смотрел на неё, громко вздыхал, целовал – понимал. Затем подкидывал угля в грубу и ложился рядом, нежно обнимал за талию и сладко засыпал под нежную мелодию её дыхания. Конечно, он чувствовал запах, но в этот момент был самым счастливым на свете.

Теперь, повзрослев, он не потерял тех нежных сыновних чувств, очень переживал, когда она задерживалась. И вот сейчас, прошерстив весь Интернет, так и не найдя информации о шаре, он с замиранием сердца думал о ней: «Где же она, почему не отвечает? Может, с ней что-то случилось? Нет, тогда бы мне позвонили. Почему нет информации о шаре? Неужели он мне привиделся? Да что я – ненормальный? Я точно помню. Нет, я так больше не могу, поеду к ней на работу». Он спешно обулся, захлопнул дверь и выскочил из калитки. Над головой плескалось летнее звёздное небо, где-то распевали цикады. Он шёл по еле освещённой улице с пульсирующей тревогой в голове. Заскочив в полупустую маршрутку, присел на сидение, достал телефон и набрал мать.

– Алло, Кирилл, я скоро буду, – ответила заплетающимся языком она.

– Мама! – крикнул на всю маршрутку сын, – где ты?

– Я еду домой, встречай меня, как обычно.

– Хорошо, если меня не будет, не уходи, жди на остановке.

Телефон мамы снова отключился, и снова сверхнеприятный голос объявил: «Абонент временно недоступен». Кирилл выпрыгнул на следующей остановке и пересел на маршрутку, которая шла в противоположном направлении. Он сам не заметил, что очень сильно вспотел, то ли от волнения, то ли от жары, но когда пот стал капать со лба, он вытер его тыльной стороной ладони. Волнение жгло под ложечкой. Выскочил на остановке – пустота.

Телефон, набор. «Абонент временно недоступен».

– Да что же это такое! – Парень выругался во весь голос матом. Благо, что на пустой улице его никто не услышал. Быстрым шагом с пробежками помчался к дому. С самого начала улицы он стал вглядываться и искать окна своего дома. «Темно, темно! Больно! Страшно, дома она или нет?» Он опять проскочил через двор, не заметив реакции своего любимца – Малыша. Зашёл, не включая свет, сразу почувствовал резкий запах. По сердцу растеклось нежное, приятное тепло: «Дома мама!». Он бесшумно разулся, прокрался в свою комнату и рухнул на маленький, узкий диванчик, купленный ему на десятилетие. Мир выключился. Кирилл погрузился в сладкий, спокойный сон. В нем он шёл по улицам ночного города, вокруг тяжёлым занавесом висела туманная тишина. Все вокруг было стальное, серое, холодное и скользкое. Вдруг он услышал еле уловимый стон: «Кирюша, сынок! Кирюша, Кирюша». Он огляделся по сторонам: вокруг – только чёрная мгла.

– Мама, мама, где ты?

– Кирюша, сынок! – опять мамин голос.

Сын открыл глаза, сердце бешено колотилось.

– Кирюша, сынок! – теперь чётко услышал он.

Кирилл стремглав кинулся к маме.

– Мама, мама, что случилось?

– Сердце, капли.

Он накапал сорок капель корвалола, дал выпить и, облокотившись на неё лбом, сел на пол.

– Прости меня, сынок, я всё делаю для тебя, – приласкала Галина Павловна, провела сухой рукой по жёстким волнистым волосам сына и посмотрела в родные глаза и продолжила, – Видишь: отец даже не звонит последние два года и алименты не платит, мы же договорились не подавать в суд, по-честному платить, а как у него второй сынок родился, так он про нас совсем забыл. А я людей обманываю, чтобы тебя прокормить, думаешь, мне приятно с этим жить? Понимаешь, если быть честной, ничего не заработаешь. Но ты не будь таким, учись, сын! Ты, кстати, молодец, что выбрал инженерную специальность. Правда всегда побеждает, запомни, это как аксиома, которую не надо доказывать. Я рада, что ты взялся за ум, ты очень изменился, поумнел после школы. Ты – моя опора и надежда. Не подведи меня!

– Спи, мамочка, я всё понимаю, не подведу, – Кирилл так и уснул на коленях, уткнувшись в мамин живот.

3. Соколовы

Катя проснулась и стала с ужасом ощупывать свою левую руку: она совсем не двигалась и висела как плеть. «Ах, отлежала, наверно!» Девочка стала щипать и бить левую руку правой. В сырой, тёмной комнате стоял насыщенный и привычный запах алкоголя, табачного дыма и несвежего белья. Этот запах, казалось, пропитал все вещи, всю немногочисленную мебель – диван, маленький комод и трюмо. Катя спала вместе с двенадцатилетним братом в одной маленькой кровати, ноги приходилось класть на спинку, отчего потом полдня болели щиколотки. Ванька ещё спал; хоть он и был на три года моложе, но вёл себя, по мнению Кати, как глупый мальчишка. На диване громко храпел отец, и на девочку вдруг внезапной горячей волной накатили воспоминания прошедшей чёрной зимы.

Ведь этой зимой они остались без мамы. Она с братом чувствовали себя настоящими сиротами, так как папа и при жизни мамы Жанны не уделял им должного внимания, а после смерти – тем более. В глубине своей хрустально-чистой души она понимала, что во всех их несчастьях виноват отец, но детская, наивная, безусловная любовь побеждала разум и подавляла все здравые мысли.

Лучи солнца стали пробиваться через старые серые занавески, зияющие разнокалиберными дырками, и осветили помещение. Катя присела на край кровати, оглядела комнату, глубоко вздохнула и перевела взгляд на брата. Он, заросший, со слипшимися на лбу от пота волосами и собравшимися на шее чёрными полосками, мирно сопел рядом. «Родной мой, маленький!» Катя нежно погладила его по голове и осторожно встала.

«Ах, мама, если бы ты знала, как мы живём!» Катя смахнула непроизвольно набежавшую слезинку и присела на корточки чистить картошку для завтрака.

Мама Жанна умерла в январе. В памяти ещё томились воспоминания о последних днях её жизни. Как они с Ваней навещали её в больнице, а она, завернувшись в одеяло, бледная, с огромным, раздувшимся животом, сидела на лавочке, курила, дожидаясь детей. Как они бежали к ней наперегонки и оба обнимали – сразу. Мама умерла от цирроза печени. Этого бы не произошло, если бы она не попала весной в больницу с разрывом кисты на яичнике. Там ей и занесли инфекцию: гепатит С.

А раньше всё было хорошо. Катя даже помнила счастливые годы жизни их семьи. Когда папа работал, мама работала, она ходила в школу, а Ванька – в детский сад. Тогда семья Соколовых жила в шикарном двухэтажном частном доме, доставшемся Жанне от родителей, которые трагически погибли в один день в автокатастрофе. Роман, как говорится, был красавец-парень: густые, кудрявые каштановые волосы, чистое лицо с удлинённым подбородком и выразительными, можно сказать, огромными карими глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами. Идеально сложенный, он был эталоном мужской красоты. Но, как часто бывает, привлекательная внешность не всегда является показателем доброй и чистой души. В сравнении с ним Жанна выглядела, как серый воробушек рядом с павлином. Редкие тонкие белокурые волосы, серые глаза. Конечно, в ней было что-то тонкое, мягкое и нежное, еле уловимое, то, во что обычно влюбляются мужчины, но до конца объяснить не могут. После свадьбы, к сожалению, оказалось, что Рома – совсем не хозяйственный человек. Любил выпить, сначала по выходным, затем – и не только. Ни в доме, ни во дворе ничего не делал. Жанна, безумно влюблённая, совсем не замечала этих недостатков, ревновала, прощала, но не пила с ним никогда. Когда родился Ванечка, стало тяжело оплачивать коммунальные услуги, да и просто Жанна еле-еле сводила концы с концами. Рома менял работу каждый месяц: то он трудился грузчиком в магазине, то охранником на заправочной станции, то разнорабочим на стройке. И везде его просили уволиться из-за частого «злоупотребления». Обстановка в доме накалялась, начались обиды, обвинения и скандалы.

Как-то вечером, вернувшись как никогда рано и, к удивлению, трезвым, Рома затеял серьёзный разговор с женой.

– Жанет, котик мой, посмотри, как мы живём: дом рушится, его надо постоянно ремонтировать, а у нас денег нет, долги давят. Давай дом продадим и купим поменьше, зачем нам такой большой, мы даже на второй этаж не поднимаемся никогда, а на отопление сколько денег надо! Знаешь, нам даже на машину хватит, я буду таксистом работать, вот увидишь, как мы заживём! А? Согласна? Давай, соглашайся, любимая моя!

– Рома, я подумаю, но ты выпиваешь, разве ты сможешь работать водителем? – вздохнула Жанна.

– А, я брошу, честное слово! Ради детей и тебя. Давай начнём новую жизнь. Я же вас так люблю!

Посоветоваться Жанна ни с кем не могла: родителей нет, подруг нет, кумовья вечно заняты – бизнесмены. Безумная любовь к мужу сделала своё дело. Жанна согласилась. Это событие и переломило их жизнь на две части.

Рома как пил, так и продолжил пить, не особо стараясь заработать и обеспечить семью. В результате двухлетних поисков лучшей жизни семья оказалась в маленьком однокомнатном дачном домике с узкой кухонькой, даже без печного отопления. Туалет и вода находились на улице. Зато к этому времени от безвыходности и беспомощности стала выпивать Жанна. Небольшой огород был запущен до предела: рыжая трава вперемешку с бытовым мусором покрыла все грядки, некогда засаженные помидорами, только старая слива неустанно давала хороший урожай. За воротами гнила рыжая «четвёрка» марки «Жигули», которую Рома, ударяя в грудь, обещал отремонтировать. И машину не отремонтировал, и жену потерял…

4. Летние каникулы

«Слава Богу, хоть в школу не надо идти», – вздохнула Катя и поставила на электрическую плиту чёрную, закопчённую сковородку. Масло закипать не спешило; девочка вышла во двор и подошла к красному железному обшарпанному баку, с противно скрипящим краном при включении воды. Между баком и гусаком была незамысловато всунута пластмассовая мыльница, в которой покоился слизистый кусочек мыла. Девочка умылась и, не вытираясь, вдохнула свежий летний воздух.

– Ах, хорошо!

Рядом на отцветшей сливе заливался соловей, девочка пристально посмотрела на невзрачную птичку, в глазах заиграла радость, и Катя попыталась посвистеть в ответ. У неё слабо получилось имитировать птичье пение. «Жаль, зубная паста кончилась, надо раздобыть где-нибудь, как это Женька Смирнов та свистит?». Катя прополоскала рот водой, потерла зубы и дёсны пальцем и, услышав потрескивание масла на сковородке, ринулась в дом. Картошка получилась, как всегда, румяная и вкусная. Ванька с отцом уплетали за обе щеки, весело подмигивая друг другу. Вдруг у Кати из кармана халата послышался звук мобильного телефона.

– О, откуда у тебя телефон? – строго спросил отец.

– Да Аньке новый купили, а она мне свой старый подарила.

– Точно не украла? – немного прищурив глаза, засомневался он, – люди просто так ничего не дарят и не делают, значит, ей что-то от тебя надо. Все злые и алчные, запомни это. Вот увидишь: придётся отрабатывать.

– Да брось, пап, она добрая, не такая, как все, она мне как сестра, – Катя нажала на значок – зелёную трубку.

– Ха, так пусть заберёт тебя к себе жить, поит и кормит, – не унимался Роман, – наивная ты, жизни не знаешь.

– Да, алло! Аня, я готова, через пятнадцать минут выхожу. Жди.

Роман пожал плечами.

– Ваньку возьми с собой, чем я его кормить буду?

– Нет, пап, сегодня не могу – дела личные.

– Мне надо на работу сходить. Ладно, возьму его с собой. Пойдёшь? – без капельки нежности спросил Роман.

– Угу, – промямлил с набитым ртом взъерошенный сынок.

Запрыгнув в самодельные джинсовые шорты и натянув чёрную, немного выцветшую на спине майку с надписью «YOUTH», Катя выпорхнула из душного жилища. Хотелось курить. Да, да, она недавно попробовала, может, месяц назад, но уже эта пагубная привычка основательно засела в голове. Это свершилось в новой взрослой компании, куда Катю и её лучшую подругу, одноклассницу Аню, пригласил её старший брат Артём. После смерти мамы Катя очень сильно сблизилась с Аней, стала вхожа к ней в дом. А Аня, открытая, добрая, голубоглазая блондинка, всегда искренне радовалась, предельно глубоко перенесла смерть мамы своей подруги, даже проплакала весь вечер, когда узнала о горе. Анин брат Артём никогда не воспринимал сестру всерьёз и всегда – с ухмылкой: конечно, он же был старше её на три года и учился в Институте. А как Аня мечтала, чтобы у нее была сестра, чтобы секретничать, меняться вещами, просто делиться своей детской, наивной любовью и нежностью!

Ведь как утверждают мудрецы: любовь бывает без дружбы, а вот дружба без любви – вряд ли. Хотя любовь без дружбы вернее было бы назвать страстью, которая в одно мгновение может превратиться из милого пушистого кролика в опасного монстра, с любовью так не бывает. Она прорастает глубоко-глубоко в душу и при непредвиденных обстоятельствах только усиливается, но никогда не превращается в агрессию. Дружба – особый вид любви, наполненной терпением, нежностью, пониманием. А подростковая дружба, чистая, искренняя, незапачканная взрослыми бытовыми проблемами, имеет шанс остаться на всю жизнь.

Так у этих двух замечательных, добрых девочек росла и укреплялась настоящая дружба. Несмотря на то, что росли они в разных социальных слоях, дружба расцветала, как одуванчик, пробивающийся через слой мглистого асфальта.

Катя спешила к Ане домой, будничное утро дышало прохладой, мимо неслись озабоченные автомобили, а небо, высокое и лазурное, создавало впечатление безмерного пространства и рождало безудержное желание полёта. Девочка не шла: она то подпрыгивала, то пробегала небольшое расстояние. Длинные, вьющиеся каштановые волосы волнами развивались на ветру. На лице играла милая, наивная улыбка, а в карих глазках отражалось летнее ласковое солнце.

За пятнадцать минут она доскакала до огромных чёрных ворот с приваренными бронзовыми гроздями винограда и нажала кнопку звонка. Родители Ани к этому времени уже выехали на работу, а Аня на правах отдыхающей на каникулах ещё нежилась в постели, раскинув естественно белоснежные волосы по подушке. Катя привыкла, что подруга долго одевается, чтобы выйти к калитке, поэтому абсолютно не нервничала даже по истечении десяти минут. Вот за воротами послышались шлепки тапок.

– Привет! Заходи, – немного вялым голосом пригласила Аня, – есть хочешь? – она обняла подругу и звучно, не касаясь щеки губами, поцеловала.

– Не-а, спасибо! Курить хочу, есть? Родители дома?

– Разъехались, только вечером вернутся. У меня только одна, у Тёмы свистнула.

– Он дома?

– Нет, свалил куда-то, пока я спала. Зажигалка есть?

– Нет, тащи спички.

– Ок, подожди…

– Ой, блин, голова закружилась, – пожаловалась Катя, сделав глубокую затяжку.

– У меня тоже. Кать, смотри: я кольца научилась пускать.

Аня глубоко затянулась, сделала круглым рот и медленно, с особенным удовольствием и прикрытыми глазами, стала выпускать кольца дыма.

– Ух ты! Здорово! Дай я попробую, – Катя почти вырвала сигарету из губ подруги. Глубоко затянулась, но, закашлявшись, выпустила дым паровозным столбом.

– Ха-ха, куда торопишься!

Прикончив сигарету, прибалдевшие курильщицы поплелись в дом. За порогом, на плетёном квадратном коврике, Катя оставила свои растоптанные мокасины. Сразу почувствовав немного неприятный запах от вспотевших ног, она засунула их в шкафчик для обуви, потопталась немного на коврике и неуверенной походкой прошла в комнату. Аня уже включила электрический чайник и с умным видом, открыв холодильник, выбирала что-то съестное.

– Что ты там топчешься, проходи; бутерброд с колбасой будешь?