Цитаты из книги «Ольга Берггольц. Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы»

На собранье целый день сидела —        то голосовала, то лгала… Как я от тоски не поседела?        Как я от стыда не померла?.. Долго с улицы не уходила —        только там сама собой была. В подворотне – с дворником курила,        водку в забегаловке пила… В той шарашке двое инвалидов        (в сорок третьем брали Красный Бор) рассказали о своих обидах, —        вот – был интересный разговор! Мы припомнили между собою,        старый пепел в сердце шевеля:

придут – отнимут, конфискуют, арестуют.

можно хотя бы немного пожить по-человечески? Но оказывается – нельзя. Потому что каждому известно: в любой момент при

Причинить вам боль может каждый твердый предмет. Причинить вам боль может каждый мягкий предмет. Даже стул, у которого спинка есть. Даже стол, у которого спинки нет. Карандаш, калоша, вода, стакан, Папироса, если тверда рука. Если злобный зверь в человеке сидит, Если дьявол принял человеческий вид. Словом можно ласкать, молить. Слово можно для пытки употребить. Слово в ухо можно вбивать, как клин, Если этих много, а ты один! Все предметы по-своему хороши, Но длинней всякой боли – боль души.

Как хорошо, что я – не орденоносец, не лауреат, а сама по себе. Я имею возможность не лгать или, вернее, лгать лишь в той мере, в какой мне навязывают это редакторы и цензура, а я и на эту ложь, собственно говоря, не иду. Из дневника Ольги Берггольц

А в дневнике от 24 сентября 1941 года – страшная мысль: «Они, наверное, все же возьмут город. Баррикады на улицах – вздор. Они нужны, чтоб прикрыть отступление Армии. Сталину не жаль нас, не жаль людей, вожди вообще никогда не думают о людях…» Прошли первые шестнадцать дней блокады: 8 сентября 1941 года немцы перерезали железнодорожное сообщение у станции Мга трассы Ленинград – Вологда.

«22 августа 1941. Ровно два месяца войны. В этот день, два месяца назад, мы о ней узнали. Какой суровый подъем был, как все надеялись… А сейчас – уныние, упадок, страх. Мы проигрываем войну – это ясно. Мы были к ней абсолютно не готовы, – правительство обманывало нас относительно нашей “оборонной мощи”. За восемь лет Гитлер сумел подготовиться к войне лучше, чем мы за 24 года».

Что ж, Ольга действительно демонстрировала широту своих взглядов. Она ходила в гости к Ахматовой, слушала ее стихи. В 1926 году ее, совсем еще юную поэтессу, направил к Ахматовой Николай Клюев. «Слушая детские мои стихи (16 лет), – писала Берггольц спустя годы в записной книжке, – сказал: – Орел Сафо над вами, девушка. Он еще называл меня “колосок”». Ее возмущало отношение власти к Ахматовой: «…Слова – бог, богородица и пр. – запрещены. Подчеркнуты и вычеркнуты. Сколько хороших стихов погибло! Допустим, они не советские и, может быть, антисоветские – но что из этого? Контрреволюционного характера они не носят, зачем же запрещать их? Боже мой, какая тупость, какая реакция. Да, реакция».