Она обошла зоомагазин и вошла в ветлечебницу со двора. С виду, там было светло, чисто и строго. Вчерашний врач сидел за столом в приемной и заполнял какие-то бумаги. Марина поздоровалась.

– А, это вы! Здравствуйте! Ну, пойдемте к киске.

Они прошли по коридору в помещение с животными. В небольших клетках, поставленных в два уровня, обитали кошки и мелкие собаки. Они, в основном, спали. Марина с боязнью разглядывала белые повязки и темные пятна кожи, с выбритой для манипуляций шерстью. Некоторые животные были покрыты разноцветными попонками, веселый рисунок которых не умалял скрытых под ними страданий. В одной клетке неподвижно лежала худая черная кошка с закрытыми глазами. К ее лапке тянулась трубочка капельницы.

Котенок обнаружился в самой дальней клетке. Кошечка спала, но когда врач и Марина подошли поближе, она приоткрыла желтые глаза. Во взгляде читался испуг и немного – любопытство. Врач отпер клетку и взял серую, в черных полосках, кошечку на руки.

– Ух ты, прелесть моя хорошая! Вот, глаза уже совсем чистые.

Кошечка вяло крутилась в его руках, пытаясь укусить за палец.

– Ух ты, какая хулиганка. Держите!

Врач протянул котенка Марине. Та прижала маленькое создание к груди, и кошечка быстро успокоилась. Вскоре послышалось удивительное по громкости мурчание.

– Она Вас признала, – усмехнулся врач. – Теперь ее отмыть получше, и вообще красавица будет.

Обсудив с врачом подробности лечения (кошечке нужно было задержаться здесь еще на десять дней), Марина неохотно посадила ее обратно в клетку.

– Нужно заполнить бумаги, – напомнил врач, и они вернулись в приемную. Там врач оставил Марину на попечение полной, темноволосой медсестры в больших очках. Медсестра начала заполнять карту.

– Ваша фамилия? Кличка животного?

– Светлова Марина Сергеевна. А кошка… кошка…

Следовало срочно что-то придумать! Со всеми этими событиями на работе, она совсем забыла придумать котенку имя.

Медсестра ждала.

– Кошку зовут Минэко – наконец, произнесла Марина.

Так серая в полосочку кошка получила имя самой известной в последнее столетие гейши, которое при желании можно было бы прочитать с японского как «Прекрасная Кошка».

Позже вечером похолодало, и повалил мокрый снег. Марина была рада, что на ней пальто, а не короткая модная курточка. Оставалось сожалеть лишь о позабытых перчатках. Карманы пальто совсем не грели покрасневшие руки.

Больница находилась недалеко от Марининого дома, и девушка пошла к ней от своей остановки пешком. Снег таял, едва коснувшись земли, и оставлял на одежде крупные капли. Опять пригодился старый верный зонт.

Периодически оскальзываясь на грязи, Марина думала, что это очень важно – замечать весну. Раньше как-то неожиданно обнаруживалось, что уже наступил май. Все давно зеленеет, на клумбах расцвели нарциссы. Но когда же это случилось? Вроде бы недавно повсюду были слякоть и грязный снег. И холодный ветер… Прямо, как сейчас.

Поймав себя на сезонной невнимательности, Марина стала чаще обращать внимание на мир вокруг. Тихая задумчивость всегда сопровождала ее, но теперь девушка больше замечала нового. Марина находила первые черты весны в голубом небе, и в паре травинок на обочине асфальта. В первой потрепанной бабочке, невесть как залетевшей в квартиру. В по-особенному теплых солнечных лучах… А большинство девушек уже красовалось в этих ужасных мини-юбках – самый верный признак весны.

Незаметно для себя, Марина дошла до больничных ворот и огляделась. Эту больницу она видела впервые. Та оказалась огромной: несколько корпусов, стоянки и что-то вроде парка с пустующим фонтаном. Целый больничный городок. Девушка блуждала между зданий, разглядывая таблички у дверей. Она плохо ориентировалась на местности. Вокруг никого не было – слишком плохая погода для вечернего моциона.

Наконец, Марина обнаружила нужный корпус. В холле за столом, так похожим на стол в ветлечебнице, сидела медсестра и тоже заполняла какие-то карты. Она не обратила на девушку внимания. Марина поднялась в пахнущем лекарствами, печально поскрипывающем лифте, и вышла на девятом этаже (все подробности расположения директора были известны ей от Оксаны). По коридору чинно прогуливались больные, заинтересованно разглядывая промокшую посетительницу. Где-то тихо бормотал телевизор. Пахло тайком выкуренной сигаретой.

Марина, оглядевшись, направилась по слабо освещенному коридору в палату директора. Тихо постучала в поблескивающую белым дверь. Внутри чуть слышно шелестел голос диктора, но никто не отвечал. Марина сглотнула комок в горле, тихо отворила дверь и, помешкав, вошла.

ГЛАВА 4

Директор спал.

На его спокойном лице слегка теплилась безмятежная улыбка. Глаза под веками двигались, следя за снами, на лице залегли прозрачные тени. Алексей Ильич во сне казался совсем молодым. Марина подумала, что директор и в самом деле довольно молод (для директора), ему было всего тридцать два года. Обычный безразлично-суровый вид делал его намного старше. Сейчас лицо мужчины расслабилось, даже строгая прическа растрепалась. Марина вдруг обнаружила, что Алексей Ильич очень симпатичный, когда не отдает распоряжения. Какие длинные у него ресницы…

Так как директор не просыпался, Марина решила потихоньку уйти. Но сначала надо было оставить свой гостинец. Она поставила пакет с продуктами на тумбочку, стараясь не шуршать. Но коробка сока в пакете, покосившись, упала на бок и сбила уже стоящий на тумбочке стакан. Звякнуло на полу стекло. Марина испуганно замерла.

– А? Что?.. – сонно подскочил на кровати директор, не понимая, что происходит.

– Добрый вечер, Алексей Ильич! Я сейчас все уберу! Простите!

Марина отчаянно бухнулась на колени перед разбитым стаканом.

– Что уберете? Нет, Марина, не трогайте осколки! – Алексей Ильич сел прямо на кровати, опустив ноги в шерстяных носках. Сейчас позовем санитарку с веником.

– Извините… – Марина была готова провалиться сквозь пол. Сквозь все девять этажей до самого подвала.

– Ничего страшного. Этот стакан все равно был надколотым. – Директор перевел взгляд с разбитого стакана на девушку.

– Я Вам принесла…

– Что Вы мне принесли? – Алексей Ильич вдруг рассмеялся. Сейчас, вне работы, в теплой клетчатой пижаме, он казался совсем другим. Молодым, веселым и очень привлекательным. Марина покраснела. Опять этот румянец!

Она быстро отвернулась и осторожно подняла с тумбочки свой пакет, стараясь не задеть пластиковую корзиночку с Оксаниными шедеврами. Стесняясь, протянула директору.

– Яблоки, к сожалению, немытые…

– Это же овсяное печенье! Мое любимое. Спасибо! Я терпеть не могу все эти сладкие финтифлюшки, – он улыбнулся, косясь на тумбочку – но только не говорите Оксане. Как дела на работе?

И Алексей Ильич вновь стал похож на сурового начальника.

Они немного побеседовали о делах. Директор чувствовал себя хорошо и надеялся на скорую выписку. Получив вежливую, но уже сдержанную благодарность за визит, Марина ушла, чувствуя себя немного странно.

По дороге домой она представляла лицо спящего директора. У него такая неожиданно милая улыбка… Впрочем, это всего лишь глупые девичьи фантазии. Надо думать не об улыбке заболевшего по ее вине директора, а о подготовке к путешествию в Лесной. Марина искренне надеялась, что Алексей Ильич позволил ей уехать, находясь на тот момент в здравом уме. Впрочем, он об этом ничего не сказал, и она сочла за благо не напоминать.

Сколько же вещей нужно взять с собой девушке, чтобы комфортно себя чувствовать в течение недели, половина которой пройдет в поезде?

Некоторые красавицы насобирали бы вагон и маленькую тележку, и большую косметичку в придачу. Но Марина вполне обошлась среднего размера дорожной сумкой. Девушка очень любила эту сумку, купленную специально для путешествий домой и из дома. Атласная, багряная, с узнаваемыми логотипами Версаче (искусно выполненными неизвестными китайскими умельцами), сумка была плотной, на каркасе из железных прутьев. Сверху она сужалась и плотно закрывалась клапаном на молнии, внутри содержала множество удобных отсеков для разных вещичек. Элегантная вещь, хотя и довольно тяжелая.

Марина уже упаковала скромное синее платье для свадьбы (печально вспомнив о том роскошном, из витрины бутика), пару туфель, тапочки для поезда, три футболки и теплый трикотажный костюм. Собственно, это было все. Почти все. Оставшееся в сумке место заполнили нужные мелочи – две пары колготок, маленький маникюрный набор, умывальные принадлежности и тому подобное. И две толстые книги. Марина опасалась, что двух книг на дорогу может не хватить, но постаралась облегчить себе багаж. В последнее время девушка раздумывала о покупке электронной книги. Хотя Марина всегда предпочитала бумажные. Потому что у бумажных книг можно ощущать их тяжесть и шероховатую текстуру бумаги. Сладковатый запах типографской краски и будущих увлекательных грез. И глаза при таком чтении значительно меньше устают.

Марина долго размышляла о подарке на Светину свадьбу. И решила подарить молодым деньги. Ведь иногда новоиспеченная семья бывает просто завалена многочисленными (и ненужными) чайниками и утюгами! Марина смогла выделить из своего бюджета не очень большую сумму, но зато упаковала деньги в предназначенный специально для этого японский конверт. Изысканно украшенный каллиграфией и золотыми шнурами, он казался настоящим произведением искусства.

Поздно вечером позвонила Тамара. И долго жаловалась, что ее вещи не помещаются в две большие дорожные сумки.

– А зачем тебе столько вещей?

– Ну как, зачем? – Тамара шумно вздохнула и шмыгнула носом. – Мой костюм на свадьбу, ноутбук, постельное белье, подушка…

Тамара не выносила казенное, пахнущее клеем и мохнатое от перьев белье в поездах, и всегда брала в дорогу собственное.

– … подарок, полотенца, мыло, шампунь, посуда… – продолжала Тамара. Ей обязательно нужны были в дороге любимая кружка и любимая мисочка. Не говоря уже об особенной, любимой Тамариной чайной ложке.

– А что ты решила подарить Свете?

– Ковер.

– Ковер?!

– Ну да, небольшой такой ковер. Как ты думаешь, Марина, мне хватит в дорогу восьми пар носков?

– Когда мы ехали в прошлый раз, тебе хватило и трех.

– А, точно. Но такая малость меня не спасет…

Подруги поговорили, отложили сотовые телефоны и продолжили неспешные сборы в дальний путь.

Несмотря на усталость активного вечера, ночью Марине совсем не спалось. И она, как зачастую делала, погрузилась мыслями в прошлое своего детства, в далеком Лесном.

Маринина мама, учительница русского языка и литературы, назвала дочь в честь любимой поэтессы Цветаевой. «Кто сделан из камня, кто сделан из глины…» – повторяла за мамой девочка и думала о куличиках из песка. «Мама, а из чего сделана я?» – «Из улыбки и солнышка. Ты мое маленькое счастье». Так говорила мама и нежно целовала ее, а ласковые мамины руки защищали от всего на свете.

С детства Марину окружали классика и прекрасное. Они жили в далекой, суровой глуши, но мама всегда находила возможность свозить дочь в областной центр. На концерт чудом добравшегося до заснеженных лесов струнного квартета. На передвижную выставку современных (и пока никому не известных) импрессионистов или новую экспозицию музея. В квартире Светловых висели большие, потрепанные репродукции известных картин, в стеклянной горке стояла не посуда, а коллекция изящных статуэток. Были там и маленькие японские нэцке, изображающие божков или волшебных животных. Маленькая Марина так любила брать их в руки и рассматривать! В комнате девочки нашлось место и для слегка хрипящего от старости, но еще весьма бодрого немецкого фортепиано. Гулкий старичок поблескивал гладко отполированными (и кое-где поцарапанными) темными боками, а по бокам от деревянного пюпитра были закреплены металлические подсвечники. Наверное, очень увлекательным оказался жизненный путь этого старинного инструмента. Сначала девочку обучала игре мама, потом Марина стала ходить сразу в третий класс местной музыкальной школы.

В то время, когда детям поют на ночь колыбельные, мама читала дочке стихи русских поэтов серебряного века. И к пяти годам стихотворный запас девочки был настолько внушительным, что это неизменно производило большое впечатление на родственников. Марина ненавидела вставать на табуретку и декламировать стихи подвыпившим родным, никакие конфетки не стоили этого. Но она была послушной девочкой. Очень послушной.

Мама покупала дочери пластинки с записями не только детских сказок, но и знаменитых опер. Девочка с интересом слушала всё подряд… правда, сказки ей нравились больше.

Она рано научилась читать, лет в пять. Мама, заметив интерес дочери к журналам и книгам, помогла ей освоить алфавит. И для девочки открылся удивительный новый мир сказок и волшебных приключений. Другим детям в ее возрасте ближе были игрушки, сверстники или бесконечный телевизор. А Марина могла часами не беспокоить никого, сосредоточенно водя пальчиком по строчкам. Она охотно помогала родным по хозяйству, и довольствовалась собственной компанией. Идеально воспитанный, тихий ребенок. Гордость родителей. Мамина дочка.

Позже выросшая в робкую, вежливую овечку. Очень несамостоятельную и одинокую. Если бы не верная, всегда-выручающая Тамара…

С бунтаркой Тамарой они познакомились еще в детстве. Марина пошла в детский сад на полгода позже сверстников. Поначалу ей было страшно там без мамы, и неуютно среди других, более общительных, детей. В первый же день знакомства, на уроке лепки, Тамара кинула в Марину пластилином. Кривой зеленый заяц (больше похожий на крокодила) попал девочке прямо в голову. Было много взрослой ругани и детского рева, но волосы удалось успешно отмыть. Пластилин – это же не жвачка. Марина уже имела ранее печальный опыт. Как-то, после мучительного раздирания, целую прядь волос пришлось просто отрезать. После этого девочка больше не прилепляла тайком жвачку на спинку кровати.

Наказанная воспитательницей за кидание пластилином (и сопротивление при «аресте»), Тамара с тихой яростью стояла в углу и сверлила новенькую тяжелым взглядом. Марина тем временем размышляла, чем бы в нее в ответ кинуть. Рядом валялась только полу-лысая деревянная кукла. Девочка уже решилась было отомстить обидчице, но тут воспитательница позвала всех гулять. А Тамара осталась наказываться под присмотром пожилой нянечки.

Гуляя по весеннему теплу, Марина думала об оставшейся в группе девочке. Злая девочка осталась в комнате совсем одна. Как же скучно, наверное, там стоять… Марина ей даже сочувствовала. После прогулки она заглянула в группу – темноглазая Тамара независимо сидела в углу на корточках. И отрывала у деревянной куклы последние пряди волос. Марина подошла к ней, сжимая в руке немного увялый, но солнечно-лучистый одуванчик. Протянула… Тамара молча приняла дар. Тем временем раздался крик: «Группа, обедать!», и для наказанной наступила долгожданная амнистия. К вечеру девочки уже стали самыми лучшими подругами. Что не помешало им на следующий день навсегда поругаться. А потом – навсегда помириться.

Позже они подружились со Светой – тихой, лукавой девочкой, рисующей прекрасных принцесс. Другие общие подруги приходили, уходили… Но состав их троицы оставался неизменным.

Втроем они оказались и в одном школьном классе. Втроем ходили на уроки и с уроков. Только в классе сидели они раздельно, и подальше друг от друга, иначе слишком много болтали. Время шло, и девочки росли. Марина стала посещать класс фортепиано и студию танца в Доме культуры, Света – там же художественный кружок. Тамара отказалась признать у себя какие–либо таланты, кроме громкого голоса, и проводила все свободное время перед телевизором. Впрочем, позже у нее обнаружились способности к математике, и она часто помогала своим подругам. Или просто делала за них домашнюю работу по точным наукам.

В простом, маленьком городке жизнь течет неспешно. Вокруг раскинулись лес и тишина, машину слышно издали. Где-то невдалеке был город крупнее, с мощными, наполненными нефтью, сосудами, в его сердце играла бравурная жизнь. А городок Лесной не имел особой специализации. Это было скромное, уютное место, просто одна из маленьких станций бесконечной железной дороги. Такая станция, где поезд стоит всего пару минут, а то и вовсе безостановочно несется мимо. Из дали в даль бегут бесконечные составы – «Ту-ту! Ту-ту!». И вместе с ними бежит куда-то заманчивое будущее. А в Лесном – не меняется ничего.

В то время, когда вытянувшиеся одноклассники ходили в джинсах, устрашающих майках и слушали рок, Марина носила длинные, скромные, тщательно отглаженные платья. И много упражнялась на фортепиано. Когда одногодки буйно отрывались на молодежной дискотеке – тренировалась дома у самодельного балетного станка. «Растишь кисельную барышню. Вырастет неприспособленная к жизни» – ворчал отец, суровый, немногословный автомеханик. В чем-то он оказался прав.

Тихая, сдержанная Марина всегда держалась в стороне от сверстников. Ее не за что было не любить, но и особой симпатии в классе она не вызывала.

Если бы не пробивная, самоуверенная Тамара, такой нежной девушке, как Марина, пришлось бы нелегко. Она не умела ни постоять за себя, ни решиться на что-либо важное. Но верная Тамара всегда была рядом. Утихомиривала крикливых мальчишек во дворе, давала отпор обнаглевшим одноклассникам. С высокой, рано начавшей полнеть Тамарой, связываться было – себе дороже. Могла и промеж глаз залепить могучим, совсем не девичьим кулаком. Эта яростная амазонка всеми силами поддерживала свою робкую подопечную, защищала от всего и беспрерывно одаривала ценными, но бесполезными для Марины, советами.

Света настолько не нуждалась в Тамаре. Света всегда была немного сама по себе. Но для Марины сильная, шумная Тамара была как старшая сестра. Или, наверное, как старший брат. С ней было уютно: не приходилось думать ни о чем сложном, и все проблемы решались как будто сами собой.

Именно Тамара решила, что они обе поступят в институт во Владимирске, далеком большом городе. Это был совсем не ближний свет, целых двое суток на поезде! Конечно, в соседних городах были и другие ВУЗы, но Тамара настояла на своем. Уж очень ей приглянулся факультет информатики во владимирском институте. Какое же это было приключение…

… Когда они вдвоем прибыли на центральный вокзал Владимирска, на ночь глядя, ошалевшие, опьяневшие от долгой поездной тряски, беспрерывного стука колес и запаха угля, впервые заехавшие так далеко и так остро чувствовавшие Свободу… Оказалось, что обещанная им комната по объявлению сдана. Еще два дня назад.

Тамара рвала и метала. Тамара грозилась немедленно подать в суд. Тамара порывалась позвонить подлому гаду из объявления и разобраться с ним. Марина терпеливо утешала ее, ей привычно было умело гасить бурные Тамарины эмоции. Лишних денег не было, и спать подруги остались на вокзале, поделив ночь на смены.