Введение

Отец Софроний прожил почти целый век. В юности у него проявился талант к живописи, и он выбрал этот путь, занимаясь с большим рвением. Он стал художником. В 1922 году о. Софроний переехал в Париж, где участвовал в нескольких известных выставках. Однако в его жизни произошел резкий поворот – в 1925 году он оставил мир и ушел на Афон. Он стал монахом, священником, духовным наставником и отшельником. В 1947 году по некоторым причинам о. Софроний был вынужден вернуться в Европу. В 1959-ом переехал в Англию и основал монастырь, в котором и упокоился в 1993 году. В течение его долгой жизни произошло много изменений и событий в мировой истории, в общественных и бытовых сферах, а также в области искусства.

Отец Софроний много написал сам, еще больше книг посвящено ему, но о нем как о художнике почти ничего не сказано. Сам он иногда упоминал в своих сочинениях и рассказывал в устных беседах о своем художественном опыте, но исчерпывающего исследования еще не проводилось. Эта работа никоим образом не дает полной и целостной картины. Я искренне надеюсь, что другие опубликуют свои заметки и воспоминания, а также сделают профессиональный анализ его иконописного наследия. Надеюсь, что эта скромная работа послужит началом серьезного исследования.

Знакомясь с этой книгой, важно помнить об особом отношении отца Софрония к живописи и жизни в целом. Для него жизнь была неотрывно связана с основными вопросами бытия. Снова и снова он пишет о своих поисках и жажде чего-то, что превосходит земное. Вначале эта жажда приняла формы напряженного поиска и эксперимента в области живописи, но впоследствии отец Софроний обратился к более всеобъемлющим понятиям. С ранних лет у него было глубокое ощущение совершенства, и это чувство заставило его отказаться от художественной карьеры и было усовершенствовано даром смертной памяти^[1]. Это спасло его от участия в политике и в политических движениях того времени. Многие художники конца XIX – начала XX вв. в своих духовных поисках обращались к восточным религиям и оккультизму. Искания отца Софрония привели его в сферу нехристианских восточных религий, о чем он сожалел до конца своих дней. Все эти составляющие его жизни неотделимы от его опыта художника. Как он сам об этом говорит:

«Каждый человек имеет то или иное дарование воспринимать мир. Скажем, писатели через слово воспринимают мир в литературе, поэты – в поэзии, музыканты – в звуках, а живописцы – в видении зримого мира. И когда сосредоточивается все внимание человека на этом, то он, как бы сказать, уподобляется зримому – происходит некоторая идентификация. Или он весь становится зрение, или весь слух, или весь, так сказать, поэтическое восприятие мира и так далее. Для меня мир был живопись. Тайна этого видения меня держала постоянно как бы прикованным к себе. И от этого чувство красоты принимало болезненные формы – болезненные потому, что все мои средства, которыми я располагал в живописи, были ничто: они не могут выразить этого видения. Находясь все время в этом состоянии, я как-то прошел вне исторических событий. Все мое бытие было заключено в искании выхода из узких рамок времени и пространства. Для меня величайшим событием могли быть не какие-нибудь исторические события, а только исход человека из рамок смерти, прорыв в бессмертие»^[2].

Выраженная выше мысль преобладала во всей деятельности отца Софрония, но искусство было его жизнью. Однако, когда он впоследствии открыл для себя жизнь молитвы через личность Христа, он с огромным усилием оторвал себя от живописи для того, чтобы следовать за Тем, Кого он счел истиной. Вначале это выразилось в отказе от мира и искусства, но, в конечном итоге, как мы увидим, эти две составляющие жизни отца Софрония воссоединились в художественном творчестве второй половины его жизни. Он прошел редкий, может быть, даже уникальный путь: художник, ставший подвижником и духовным отцом, в итоге снова начал заниматься искусством, на сей раз иконописью и стенописью. Таким образом, он имел возможность выразить в изобразительном искусстве свой аскетический опыт и приобретенное духовное знание.

Данное исследование разделено на пять глав. Мы начинаем с образования отца Софрония в России в контексте обстановки того времени, особенно с точки зрения истории искусства. Во второй главе речь идет о времени, когда отец Софроний уже сформировался как художник, путешествуя вначале по Европе, а затем обосновавшись в Париже. Третья глава посвящена тому, как он после внутренней борьбы оставляет живопись, переезжает на Афон и впоследствии возвращается во Францию. Четвертая глава повествует о его переезде в Англию, об основании монастыря и о том, как он снова берется за кисть. Наконец, в пятой главе мы рассматриваем его искусство в целом, и особенно останавливаемся на его работе иконописца. В следующем разделе приведен комментарий к иллюстрациям, использованным в книге. В конце следует приложение, в котором дается описание художественных школ в советской России.

Главными источниками для этого исследования послужили, в первую очередь, личные воспоминания автора^[3], письменное наследие отца Софрония и заметки очевидцев. Были использованы архивы различных школ, в которых учился отец Софроний, а также газеты, журналы с обзорами выставок и каталоги. Также были изучены некоторые личные письма, исследования, архивы и сочинения современников и друзей отца Софрония. Самой сложной частью исследования оказался поиск документов, относящихся к студенческим годам Сергея Сахарова в России. Поскольку это было время послереволюционной разрухи, в архивах сохранилось очень мало материалов, а семья уничтожила все документы после его отъезда, потому что в то время люди, имеющие родственников за границей, подвергались большой опасности. Для решения этой проблемы была изучена вся доступная информация и были сделаны соответствующие выводы. До нас дошло очень мало работ периода пребывания отца Софрония в Берлине и в Париже. Может быть, это объясняется тем, что о. Софроний «сжигал мосты по зади себя»^[4] перед тем, как уехать на Афон. По этой причине наши выводы основаны на стилистическом анализе тех немногих художественных работ, которые были нам доступны.

Глава 1. Годы становления в России

Архимандрит Софроний, в миру Сергей Семенович Сахаров^[5], родился 22 сентября (по старому стилю) 1896 года в Москве в многодетной православной семье преуспевающего ремесленника. Отец, Симеон Сахаров, был уникальный мастер по изготовлению дамских сумочек и чемоданов. В семье было десять детей. Родители дали всем детям христианское воспитание. Больше всего времени в детстве Сергей проводил с няней. Она была простым и глубоко верующим человеком и часто брала с собой Сергея в храм. С детства он привык бывать на длинных богослужениях и молиться по нескольку часов подряд, что оставило глубокий след в его душе.

«С юных лет мысль о вечности усвоилась моей душе. С одной стороны, это было естественным следствием детской молитвы Живому Богу, к Которому ушли мои деды и прадеды; с другой – дети, с которыми я тогда общался, с наивной серьезностью охотно останавливались раздумьем на сей тайне. Подрастая, я все чаще возвращался к размышлению о бесконечном, о том, что пребывает всегда»^[6].

Семья Сахаровых была высококультурной. Сергей в раннем возрасте полюбил литературу, прочитал всех классиков. До конца своей жизни он мог цитировать наизусть длинные отрывки из Пушкина. Дети также получили основательное музыкальное образование. Отцу Софронию особенно запомнился Шаляпин, который в то время регулярно выступал в Большом театре.

Жизнь отца Софрония протекала в трагические времена и удивительным образом охватывает конец старой и начало новой эпохи. Он родился через два года после коронации Николая II, провел детские годы и начал учебу в царской России, а закончил свое образование уже в недавно созданном Советском Союзе. Годы его взросления были омрачены социальными потрясениями и революционными мятежами. Только в раннем детстве Сергей застал мирное время. Когда ему было восемь лет, началась русско-японская война, а год спустя, в 1905 году, произошла первая революция. В 1914 году Россия вступила в Первую мировую войну.

«По необъятным просторам моей страны проходил гигантский плуг, вырывая корни прошлого. Все были подняты на ноги; повсюду напряжение, превышавшее силы людские»^[7].

Сергей Сахаров не участвовал в политических событиях, но это не означает, что он находился в неведении и оставался равнодушным к происходящему. Он осознавал все очень остро, но не принимал ничью сторону. В это время Сергей переживал свою собственную внутреннюю борьбу. Говоря его словами:

«На мою долю выпало в прошлом немало скорбей; и я множество раз бывал в обстоятельствах, которые ставили меня перед лицом смерти»^[8].

«Когда же началась Первая мировая война (1914–1918), проблема вечности стала доминирующей в моем сознании. Вести о тысячах убиваемых на фронтах неповинных людей поставили меня вплотную перед зрелищем трагической действительности. Невозможно было примириться с тем, что мно жество молодых жизней насильственно прерывается, и притом с безумной жестокостью. И я сам мог оказаться в их рядах; и моей задачей было бы убивать неведомых мне людей, которые в свою очередь стремились бы возможно скорее покончить со мною. ‹…› Ведь я только что начал входить в осо знание себя человеком: внутри загорался огонь благих желаний, свойственного молодости искания совершенства, порывы к свету всеобъемлющего знания»^[9].

Когда Сергею исполнилось двадцать лет, в 1916 году, его призвали в армию, сначала юнкером, а затем, в 1917-ом, определили в школу младших офицеров. Его не послали на фронт, но, поскольку он учился в художественной школе, определили во вновь учрежденное подразделение военной маскировки. В начале Первой мировой войны, в 1914 году, французские художники и инженеры разработали принципы военной маскировки. В начале следующего года была сформирована группа профессиональных маскировщиков, а в 1916 году в Париж на обучение была отправлена русская делегация. В качестве приемов маскировки использовались технические принципы, применяемые в театральных декорациях, в кубизме, а также тромплёй^[10] (прием «обманки»). Особенно успешными были изобразительные приемы, применяемые в кубизме, потому что художники-кубисты хорошо умели дробить объект на маленькие кусочки и таким образом зрительно разбирать и рассредоточивать его^[11]. Обучение маскировке пригодилось отцу Софронию впоследствии, особенно когда он обустраивал основанный им монастырь^[12].

Война принесла России страшные потери. Уже нестабильная к тому времени ситуация в стране ухудшалась – и в феврале 1917 года вспыхнула революция. Спустя месяц царь отрекся от престола. В апреле вернулся из ссылки Ленин, и в октябре произошел окончательный переворот. В марте 1918 советское правительство было переведено из Петрограда в Москву, где обстановка была спокойнее.

Сергей проболел тифом большую часть критического периода, октябрь и ноябрь, и поэтому не участвовал в событиях, но в глубине души его занимало другое:

«Во всем мире возникали события, полагавшие начало новой эре в истории человечества, но мой дух не останавливался на них. Многое рушилось вокруг меня, но мое внутреннее крушение было более интенсивным, чтобы не сказать – более важным моментом для меня»^[13].

«Война с Германией приближалась к печальному для России концу. За несколько месяцев до сего развязывалась уже другая, гражданская, во многих отношениях более тяжкая, чем международная. Видение трагизма человеческого бывания как бы срасталось с моей душой, и смертная память не покидала меня где бы я ни был. Я был расколот странным образом: мой дух жил в той таинственной сфере, для которой я не нахожу выражения словом, рассудок же и душевность жили, казалось, своей привычной повседневностью, т. е. подобно всем прочим людям»^[14].

Тема вечности, по-разному выраженная, пройдет лейтмотивом через всю его жизнь. Духовный поиск увел Сергея от христианства в восточный мистицизм, о чем он впоследствии всегда сожалел.

С раннего детства у Сергея Сахарова проявился дар к живописи. Еще ребенком, не умея говорить, он уже рисовал. Часто целые дни напролет он проводил рисуя. Сам он писал:

«Мне рассказывали, что, когда я еще не говорил ни “папа” ни “мама”, я уже рисовал целыми днями что-нибудь, сидя под столом в зале. Я очень рано научился рисовать лошадей, потому что папа хорошо их рисовал. И с тех пор это как бы вросло в меня»^[15].

Вскоре после окончания гимназии Сергей поступил в художественную школу. Долгое время считалось, что он поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, но новые исследования указывают на то, что он поступил в это учебное заведение только в 1918 году^[16], незадолго до того как оно было преобразовано в Свомас (Государственные свободные художественные мастерские). В Московском Училище живописи, ваяния и зодчества можно было получить серьезное художественное образование по образцу европейских академий. Вступительные экзамены были строгими, поэтому, чтобы к ним подготовиться, было принято вначале проходить практику в частных художественных мастерских. В случае с Сергеем Сахаровым имеющиеся свидетельства указывают на мастерскую Ильи Машкова, основанную в 1904 году как раз для этих целей^[17].