2. Преодоление черты оседлости

Братья Бланки, как мы знаем теперь, учились в Житомире в поветовом (уездном) училище, то есть в русской школе. И это выделяло их из среды еврейских сверстников. К этому, очевидно, стремился их отец Мойша Ицкович Бланк, который хотел видеть своих детей образованными людьми. До этого М.И. Бланк наверняка отдавал детей в общественную еврейскую школу – хедер. Школу, в которой еврейские дети обучались начиная с трех лет, оставляя ее при вступлении в брак. По требованиям еврейской религии, обучение детей было обязательным для каждого еврея, независимо от его материального положения. Несоблюдение этого правила считалось нарушением религиозных норм – отступничеством, вольнодумством. Правда, обучение считалось обязательным только для мальчиков. Поэтому-то среди евреев-мужчин не было практически ни одного, кто бы не умел читать. В то же время женщины, для которых учение было необязательным, обычно умели только читать молитвы на иврите и идиш. Если к тому же девушка умела писать и знала арифметику, то считалась образованной.

Переход братьев Бланков из иудаизма в православие прошел безболезненно. По тогдашним законам, чтобы приехать в Петербург и поступить в Медико-хирургическую академию, они должны были получить специальное разрешение от местной общины, ответственной перед властями за своих членов. Однако они не стали брать увольнительную от житомирского мещанского общества, к которому принадлежали¹⁴. Вскоре после поступления братьев в академию, 13 августа 1820 г., Сенат принимает указ «О исключении евреев, принявших христианскую веру, из еврейских обществ и из тех окладов, в коих они до принятия христианской веры состояли¹⁵. Но еще до издания этого указа братья Бланки, приложившие к своему заявлению свидетельство о крещении, были приняты в число воспитанников Медико-хирургической академии¹⁶.

Шаг Бланков по принятию православия оказался предусмотрительным. Когда к власти пришел Николай I, отрицательно относившийся к евреям, то врачей, принадлежащих к иудейскому вероисповеданию, стали вновь притеснять. Так, например, когда в 1836 г. врач И. Бертензон обратился в Министерство внутренних дел, в чьем ведении находился Медицинский департамент, с просьбой помочь ему получить место врача, то Николай I лично распорядился использовать его «не иначе, как в одних западных губерниях»¹⁷. Это полностью соответствовало «Положению о евреях», утвержденному Николаем 14 апреля 1835 г.¹⁸. Более того, в 1844 г. Николай I требовал преградить евреям пути поступления на службу в гражданские ведомства до тех пор, пока они не примут христианство, а тех, кто находился на военной службе, не производить в чины, дающие права высшего состояния. Это вынудило министра государственных имуществ, графа П.Д. Киселева, не разделявшего подобных взглядов, секретно обязать министра просвещения не выдавать евреям дипломов, с тем чтобы открыто не отменять законы, дававшие евреям право на службу¹⁹.

А.И. Ульянова-Елизарова высказывала предположение, что братья Бланки имели в Петербурге какого-то старшего родственника (скорее всего, дядю) Дмитрия Бланка, принявшего раньше их православие и имевшего хорошие связи в Петербурге. Это предположение она делала на основании метрического свидетельства своей тети Е.А. Бланк, где среди восприемниц значится дочь иностранного купца Дмитрия Бланка – Любовь Бланк²⁰.

Однако изучение «Указателя жилищ и зданий в Петербурге, или Адресной книги с планом на 1823 год», составленного в 1822 г. С. Адлером, показало, что среди жителей Петербурга иностранный купец Дмитрий Бланк не значился. В «Книге адресов на 1837 год» К. Нистрема фамилия иностранного (впрочем, как и российского) купца Дмитрия Бланка также не упоминается. Нет ее и в известном справочнике «Петербургский некрополь». Попытки обнаружить какие-либо сведения о купце Дмитрии Бланке в фондах ЦГИА СПб также окончились безрезультатно. И я пришел к ошибочному выводу, что Любовь Бланк является дочерью Д.Д. Бланка от первого брака в Житомире. Окончив Медико-хирургическую академию, он забрал дочь в Петербург, где крестил ее в православную веру.

Подобная версия не была лишена основания. Дело в том, что в то время еврейские дети имели право вступать в брак в возрасте 14–15 лет, будучи физически и нравственно неразвитыми, неспособными содержать семью. В связи с этим они находились на полном содержании родителей, что порождало семейные неурядицы и часто приводило к разводам, особенно когда у молодых супругов появлялись дети, также оказавшиеся на иждивении бабушек и дедушек.

Большому количеству разводов способствовало также то, что среди евреев процедура разводов была упрощена. Супруги, решившись развестись, должны были лично явиться к раввину и сказать ему о желании расторгнуть брак. При этом они обязаны были ответить на вопросы раввина о причинах расторжения брака и заполнить разводной лист по определенной форме. Этот лист подписывал не только муж, подающий на развод, но и свидетели. В их присутствии муж со словами «ты от меня уходишь и можешь поступить в супружество с кем пожелаешь» передавал своей жене разводной лист. С этого момента супруги считались разведенными. Если впоследствии они решали вновь заключить супружеские отношения, то обязаны были вступить в повторный брак с соблюдением всех необходимых при этом формальностей²¹.

Таким образом, были основания предположить, что Д.Д. Бланк мог жениться первый раз до приезда в Петербург. После окончания Медико-хирургической академии он был переведен из податного в купеческое сословие, так что его дочь могла называться дочерью купца. Пусть это не покажется читателю странным, что я учитывал и тот факт, что в ноябре 1816 г. М.И.Бланк обратился в Волынский главный суд с просьбой заключить под стражу его старшего сына Абеля (в крещении Дмитрия Дмитриевича), нанесшего ему побои и словесные оскорбления²². Избиения и словесные оскорбления могли произойти, учитывая характер М.И. Бланка, из-за его вмешательства в семейную жизнь сына. М.И. Бланк, по моему мнению, вполне мог довести сына до развода, если ему по каким-либо причинам не нравилась невестка.

Любовь Бланк могла быть и дочерью Д.Д. Бланка от второго брака (он женился в Петербурге на Александре Гавриловне Ивановой). Правда, тогда, на момент рождения племянницы Екатерины Бланк, ее крестной матери Любови Бланк было не более десяти лет. Но возраст крестной матери не является помехой. Главное, чтобы она была тверда в вере и могла наставлять в ней свою крестницу. После смерти А.Г. Бланк (Ивановой), пережившей мужа почти на 20 лет, у нее наследников не оказалось. Но это можно объяснить тем, что Л.Д. Бланк (если она была ее дочерью) умерла раньше матери.

Однако все эти версии в результате дальнейших поисков отпали. В «Волынских губернских ведомостях» я обнаружил упоминание о дочери житомирского мещанина Дмитрия Бланка – Любови Тридрих²³. Стало ясно, что именно она, сестра Дмитрия и Александра, вслед за ними приняв православие, стала крестной матерью Екатерины Бланк, находясь в момент ее рождения в Петербурге в гостях у братьев. Почему при этом М.И. Бланк (в крещении Дмитрий) назван не русским, а иностранным купцом, выяснить не удалось.

Второй восприемницей Екатерины Бланк была Каролина Карловна Эстедт. В семье А.Д. Бланка восприемниками его детей довольно часто были люди, исповедующие лютеранство: Владимир Иванович Биуберг, Карл Иванович Гроссшопф, Екатерина Ивановна Гроссшопф. Это допускалось православной церковью.

3. Восприемники

А.И. Ульянова-Елизарова в свое время не могла найти ответа на вопрос, почему в судьбе братьев Бланков приняли участие «такие родовитые и чиновные люди», как указанные в числе восприемников сенатор Д.О. Баранов и граф А.И. Апраксин²⁴. Этот вопрос возник и передо мной. В феврале 1965 г. я обратился в Музей истории религии и атеизма в Ленинграде к старшему научному сотруднику, бывшему протоиерею и профессору Ленинградской духовной академии А.А. Осипову. Он объяснил, что в 1820 г. переход из иудаизма в православие или другую христианскую конфессию был большой редкостью, а поэтому представители высшей знати России считали для себя почетной обязанностью быть крестными родителями. Крестники становились как бы членами семьи своих восприемников, так как, переходя из иудаизма в православие, отказывались от родителей и официально считались сиротами. Именно на «сиротство» братьев Бланк ссылается князь А.Н. Голицын, рекомендуя конференции Медико-хирургической академии принять их «в число казенных академических воспитанников», несмотря на то, что в латинском языке их знания оказались не весьма успешными²⁵.

Что же нам известно о людях, ставших восприемниками братьев Бланк?

Начнем с крестного отца Абеля (Дмитрия) Бланка сенатора Д.О. Баранова (8 марта 1773 – 23 августа 1834). Известный дворянский род Барановых ведет начало от татарского мурзы Ждана (в крещении Даниила) по прозвищу Баран. Он выехал из Крымской орды в Россию во времена великого князя Василия II Васильевича Темного и служил при нем «на коне, при сабле и луках со стрелами и пожалован при дворе комнатным и дан ему ключ»²⁶ (все эти знаки вошли в герб русской ветви Барановых). Верно служили русским царям и другие представители этого рода. Дмитрий Осипович (Иосифович) Баранов был записан сержантом лейб-гвардии Преображенского полка 11 лет от роду, а спустя 14 лет, 8 сентября 1798 г., он вышел в отставку в чине штабс-капитана. В 1801 г. стал служить в Сенате, а в 1817 г. стал сенатором. В образованном 9 ноября 1802 г. Еврейском комитете он стал правителем дел и составил неблагоприятный для евреев проект нового законодательства. Но М.М. Сперанский, которому Баранов передал свои предложения, не дал им хода. В связи с разразившимся в 1822 г. в Белоруссии голодом сенатор Баранов был послан туда для выяснения причин его возникновения. Вернувшись, он заявил, что виновниками голода являются евреи, проживающие в селах и деревнях. Поэтому для недопущения нового голода Баранов предложил всех белорусских евреев насильственно переселить в Новороссию. Несмотря на протесты министра внутренних дел В.П. Кочубея, Александр I указом 11 апреля 1823 г. обязал начать переселение евреев из сельской местности в города и местечки, где они могут заниматься торговлей и промыслом. А 1 мая того же года в связи с докладом Баранова был учрежден особый комитет для выработки нового законодательства о евреях²⁷.

Современному читателю может показаться странным, что человек, чья служебная деятельность отличалась антисемитской направленностью, принял живое участие в судьбе провинциальных еврейских юношей. Но антисемитизм начала XIX в. имел в виду не национальную принадлежность как таковую, а религию – иудаизм. Поэтому Баранов, лично способствуя крещению евреев, действовал в соответствии со своими убеждениями.

Любопытно отметить, что декабристы считали возможным включить Д.О. Баранова, как человека, в чьей честности и порядочности они не сомневались (наряду с А.П. Ермоловым, Н.С. Мордвиновым, И.М. Муравьевым-Апостолом, H.H. Раевским, М.М. Сперанским и некоторыми другими), в состав предполагаемого Временного правительства²⁸. Список этот стал известен Николаю I, и он отреагировал по-своему. Д.О. Баранов вместе с графом П.А. Толстым, князем И.В. Васильчиковым, М.М. Сперанским, бароном Г.А. Строгановым, графом Е.Ф. Комаровским, графом П.И. Кутайсовым, С.С. Кушниковым и сенатором Ф.И. Энгелем был включен в состав ревизионной комиссии суда, учреждавшей разряды переданных суду декабристов.

Во время заседания ревизионной комиссии в Петропавловской крепости, когда привлеченным к суду декабристам предлагалось подписать три вопросных пункта: 1) своей ли рукой подписаны показания, данные на следствии; 2) добровольно ли подписаны; 3) были ли даны очные ставки, Баранов совместно с А.Х. Бенкендорфом опрашивал членов Северного общества. При этом Баранов был очень вежлив, но не выпускал, судя по воспоминаниям И.Д. Якушкина, бумаг с показаниями из своих рук²⁹. В то же время Бенкендорф, как вспоминает А.Е. Розен, давал понять, что ему несдобровать³⁰.

Как же оценивать Д.О. Баранова как личность? Думается, точнее многих характеризует его член следственной комиссии по делу декабристов сенатор П.Г. Дивов. Рассказывая в своем дневнике 20 октября 1833 г. об очередном общем собрании Сената, он пишет: «Председательствующий Баранов человек весьма сведущий в административной части, но гораздо менее по части юриспруденции; он не способен поддержать правое дело, если какие-либо личные соображения заставляют его уклониться от прямого пути. Он говорит хорошо, с апломбом, не горячась»³¹.

У Баранова было два сильных увлечения: поэзия и шахматы. Первое свое стихотворение «Шарлотта при гробе Вертера» он опубликовал в четырнадцатилетием возрасте, будучи воспитанником Вольного благородного пансиона при Московском университете, в журнале В.И.Туманского и И.Ф. Богдановича «Зеркало Света». С тех пор его стихи появляются в печати довольно часто, что дает ему возможность в 1833 г. быть избранным в члены Российской академии. Среди тех, кто поддержал избрание Баранова, был и A.C. Пушкин³².

Вторым увлечением Баранова были шахматы. В его доме в 20-е годы XIX в. располагалось одно из первых шахматных собраний Петербурга, которое посещали преимущественно писатели, поэты, драматурги. Впрочем, собрания были открыты для всех любителей этой игры. (Собственный 4-этажный дом Баранова находился по адресу: Невский пр., д. 56; сейчас на этом месте здание, где размещаются Елисеевский магазин и Театр комедии им. Н.П. Акимова.)

Здесь бывали известные русские шахматисты того периода: мастер К.А. Яниш, служивший в это время в армии и имевший чин майора, писатель АД. Кольев, писатель и публицист Н.П. Брусилов. Несомненно, бывал и большой любитель шахмат, добрый знакомый Баранова А.С. Пушкин. Приходили поиграть в шахматы и многие члены Английского собрания в Петербурге, членом которого Баранов состоял с 1814 г.³³.

Роль Баранова в развитии шахмат была настолько велика, что именно ему был посвящен первый русский учебник «О шахматной игре», написанный мужем сестры Баранова, чиновником Сената И.А. Бутримовым. Именно в доме Баранова совершенствовал свое мастерство внук его коллеги по сенату И.А. Соколова будущий первый чемпион России А.Д. Петров.

Наверняка частыми гостями дома Д.О. Баранова и участниками его шахматных вечеров были большие поклонники этой древней игры братья Бланки. Знакомство с шахматистами, занимавшими высокое положение в свете и государственном аппарате, могло способствовать приобретению ими клиентуры для врачебной практики. Не исключаю, что именно в доме Баранова А.Д. Бланк познакомился с братьями Г. и К. Гроссшопфами, с которыми впоследствии породнился.

Крестной матерью Абеля (Дмитрия) Бланка была жена действительного статского советника Елизавета Осиповна Шварцу, скорее всего, родная сестра Д.О. Баранова.

Восприемником Израиля Бланка, ставшего после крещения Александром Дмитриевичем (будущего деда В.И.), был действительный статский советник граф Александр Иванович Апраксин (7 декабря 1782 – 9 июля 1848), родной брат хорошего знакомого A.C. Пушкина, генерала П.И. Апраксина. Восприемницей – жена Д.О. Баранова Варвара Александровна (19 января 1791 – 24 июня 1850), родная сестра жены А.И. Апраксина Марии Александровны (1794–1872).

А.И. Апраксин происходил из знаменитого дворянского рода. Его прапрадед Андрей Матвеевич – родной брат первого русского генерал-адмирала Ф.М. Апраксина. Прабабушка Александра Михайловна – внучка фельдмаршала Б.П. Шереметева, бабушка – княжна Н.И. Одоевская, мать – графиня Мария Александровна Волькенштейн – племянница фельдмаршала графа П.А. Румянцева-Задунайского. Это по ближайшим женским предкам. А по мужской линии А.И. Апраксин ведет род от Солхомира, приехавшего в 1371 г. к великому князю Олегу Ивановичу Рязанскому из Большой орды. В Рязани Солхомир принял христианство и получил при крещении имя Иван. Иван (Солхомир) женился на родной сестре рязанского великого князя Олега Ивановича Анастасии Ивановне. Таким образом, потомки Анастасии Ивановны были и потомками Рюрика. Правнук Ивана (Солхомира) и Анастасии Ивановны получил прозвище Опракса. От него-то и пошли Опраксины, трансформировавшиеся в Апраксиных. Сыновья Опраксы, или Апраксы, перешли служить к великому князю московскому Ивану III. Дьяк Федор Апраксин поставил свою подпись в числе выборщиков на русский престол царя Михаила Романова. Прапрадед Апраксина Андрей Матвеевич был родным братом второй жены царя Федора III Алексеевича, Марфы Матвеевны, и обер-шенком Петра I и Екатерины I. В 1722 г. был возведен в графское достоинство³⁴.