Отзывы на книги автора «Михаил Шолохов»

Настроение у меня перед чтением было тоскливо-боевое. Галочку напротив «Поднятой целины» как обязательного произведения для прочтения я поставила еще давным-давно, да только чтение ожидалось нудное. Предвкушался этакий моральный подвиг. Когда же мне любезно разъяснили, что речь в книге будет об колхозе, величие этого подвига возросло в разы. Люблю я советскую классику, люблю напыщенные строки, призывающие вступать в партию, трудиться на благо родины и так далее, но вот всякий подробный разбор, да еще сельскохозяйственный - это мне поперек горла. Да и чтение о жизни хуторской с ее выговором и необразованностью действует на меня удручающе и раздражающе.

Такие вот были ожидания, но, вопреки всему, они ни разу не оправдались. Да какой там подвиг! Роман мне дался без всякого труда и преподнес массу сюрпризов.

Итак, чтение началось. Ну да, понятно, речь о колхозе. Советская власть упрочивает свои позиции, народ постепенно, со скрипом перевоспитывается… В общем, что и ожидалось.

Далее. Некий мрачный персонаж сходу заявляется в один домишко к старому знакомому и призывает участвовать в заговоре против советской власти. Вот так раз! А не с этого ли следовало начинать рекомендателям романа? А то колхоз, колхоз… Тут вон какая интрига! Неожиданность раз.

Далее. Злодеи не бездействуют, и вот мы уже получаем замечательную сцену убийства при помощи топора, да в таких подробностях, что сам Достоевский бы позавидовал. Неожиданность два. (Кстати, будьте уверены, это далеко не единственное убийство в романе.)

Далее. Некоторые моменты произведения убивают (прошу прощения за каламбур) наповал. Я хохотала от души! Особенно запомнился момент, как Макар Нагульнов проникся петушиными криками, как, не вытерпев, пошел по душу убогого петушка, нарушающего хоровой строй, как потом они с дедом Щукарем отправились смотреть на петушиного «генерала» и выручать его от убоя, как после этого по хутору пошли слухи, что Нагульнов скупает петухов «оптом и в розницу». И ведь вроде все суровые мужики, а нет-нет да и доводят до укатайки. Неожиданность три!

Ну и неожиданность четыре. Роман крепко зацепил понятие дружбы, и под конец я даже ляпнула кому-то, что, мол, «Поднятая целина» - это ни дать ни взять «Три товарища» на советский лад – Давыдов, Разметнов и Нагульнов. Словами не передать, как мне полюбились все три персонажа, особенно же почему-то Нагульнов, хоть собратья-хуторяне что-то далеко не все хорошо к нему относятся. Не понимаю я их. По мне так замечательный мужик. Сказал – сделал! За подлость платит соответствующе, причем не столько за себя, сколько за советскую власть, пусть она и не одобряет такого. Рука не дрогнет. Упрям. Бесстрашен. На мой взгляд, еще и чисто по-человечески мил своими странностями – взять хотя бы эту историю с петушиными криками, которыми Макар очаровался настолько, что пошел по домам отслеживать петухов.

Ну да я отвлеклась. На самом деле, о каждом персонаже, даже второстепенном и третьестепенном, можно было бы развернуть по целой странице впечатлений. Так вот, возвращаясь к собственно роману, хочется напомнить, почему все вышеперечисленное стало для меня коллекцией внезапностей, приведших меня в полный восторг. Потому что, как я отметила сперва, мною ожидалось заунывное чтение о колхозе, сельхоз работах… А тут раз – такой букет событий и впечатлений. Нет, о колхозе тоже, конечно, порядочно, им занято центральное место, однако никакого уныния эта тема у меня не вызвала. Это тоже было здорово. Это действительно поднятая целина – ценой собственных усилий (и собственного здоровья), помощи товарищей, ошибок, бесконечных нервов, борьбы с хуторянами, не желающими работать на общее благо – ценой всего этого создавался колхоз, в то время как рядом готовилось восстание, а несогласные неистово вредили...

Как уже, наверное, понятно из всего вышенаписанного, роман мне очень понравился, и я крайне рада тому, что по счастливому стечению обстоятельств у нас с советских времен завалялась эта книга (а также и тому, что игра на ЛЛ способствовала ее прочтению). Впрочем, если бы не это, я бы приобрела ее и аккуратно водрузила на полку. Потому что хочу иметь роман при себе и однажды перечитать его снова.

К этому, пожалуй, больше и нечего прибавить.

Сколько всего, сколько всего в этой книге, хучь бы и не погутарить апосля... Вы знаете, у меня была бабушка. Скорее всего, это никого не удивит, подумаешь, у всех была бабушка, и даже две. Хорошо, у меня была бабушка, которая будучи ребенком пережила раскулачивание родителей, и воспоминания, а вернее, травма у нее осталась на всю жизнь. Честно говоря, для меня это тоже было травмой - слушать ее рассказы и живо представлять все это действо. Вот действительно - со слезами на глазах. А еще у меня (и у бабушки) был дедушка (или муж) - завзятый коммунист, большевик и так далее. Я не знаю, как их так угораздило, но разговор о политике в их доме был чреват битьем посуды и хорошо, если только посуды. Так что вот такое жалкое подобие Гражданской войны мне наблюдать приходилось, и зрелище сие далеко от приятного.

1917 год, что же было в то кошмарное время? Вообще, чем старше я становлюсь, тем более четкое у меня вырабатывается отношение к нашему Громадному Эксперименту над обществом. Звучит кощунственно, потому что Экспериментом это называют западные историки и аналитики. А для России (Руси? Империи? СССР?) это настолько выстраданное время, настолько Революция вся на костях становилась, что мне дурно. И мысли были такие: "Да как же это позволили?" Как вообще кому-то могло прийти в лысую долбанутую голову из Ульяновска, что кухарка может управлять государством? Так, Гугл говорит, что лысая долбанутая голова говорила совершенно противоположное, но кто-то же зацитировал это переиначив, и все согласились? Я все еще когда думаю про это, только рот открываю в изумлении. Теперь, прочитав эту эпопеищу, мысли про "как позволили" пропали. Вот так и позволили, сражаясь до последнего сына, до последней дочери, испоганив свои жизни, чужие жизни... Настоящее Лихолетье, что там мордорское Око.

А эпопея действительно обширная. Гигантская и по объему, и по размаху, а по охвату лет - всего 8 лет, зато каких. Первая мировая война - восточный фронт, затем Революция 1917, и Гражданская война. Тысячи героев, запомнить которых возможно только предварительно выписав их на листочек, хотя какой листочек, свиток, вот сюда бы инфографику в картинках в качестве предисловия не помешало бы. И все это происходит в пределах нескольких десятков километров - на Дону и Хопре, в станицах Вешенская, Татарская, Ягодная, в районах городов Ростов и Новочеркасск. Был даже эпизод в Москве, но смотрится на общем фоне он чужеродно, вылезает за рамки. Вообще хотела бы отметить чрезвычайно эклектичную стилистику текста. Начиная от
бесконечных "хучь", "стал быть", "гутарить", "зараз", "апосля" в речи казаков до сухих канцеляритов, а какая же рота какого же полка какого же войска пошла на реку такую-то такого-то района в количестве таком-то с пятью обозами. Периодически сковзь текст приходится буквально продираться. Вгрызаться в него. Периодически, признаюсь честно, приходится читать по диагонали, потому что иначе на этом "Тихом" Дону просто потонешь. Во мне вот включилась девочка, которая при очередных военных перелокациях включала режим зевоты и скукоты. Но ничего, вторая "невоенная" половина того стоила.

От жизни семей Мелеховых, Астаховых и Коршуновых ноет и замирает сердце. Вообще в книге очень много ярких сцен, от которых челюсть отвисает, как жестоких, физиологичных, военных, так и любовных, нежных ли, страстных ли. Изнасилование целой ротой кухарки Франи, попадание в штаб бомбы и смерть Егора с вывороченными кишками, женитьба Мишки Кошевого на Дуняшке, эх и выбрала, комичный Прохор Зыков и его недовольство от необходимости хоронить мертвых (черный юмор, но все равно смешной)...

Герои такие простые, казалось бы, и такие сложные. Бешеная страсть, так и не утихнувшая со временем у Григория и Аксиньи - для меня вот это, наверное, любовь, что бы ни говорили про Аксинью, гулящая там, негулящая, чужая жена, нечужая жена. Аксинья Астахова - красивая порочной красотой, из роковых женщин в моем представлении. И вся ее судьба - это просто одна болезненная тема, начиная с изнасилования отцом. И вот за то, что ее изнасиловал отец, ее муж Степан жестоко избил ее в первую брачную ночь, и впоследствии избивал ее до синевы еженедельно, типа "не девку взял". Тут у меня крышу снесло от ярости, я встала на ее сторону бесповоротно, хоть и наглая она.

Наталья - бесконечно влюбленная в Григория - мне и жаль ее и не жаль одновременно. Да, любила, да, всю жизнь, да, всю эту жизнь Григорий взял и слил из-за Аксиньи... но она сама ведь знала все и терпела. Это ли не "терпила"?
Григорий - самый трудный в оценке для меня персонаж. Или нет. Дали б ему Аксинью и без войны - и прожил бы счастливую жизнь мужик, он ведь так и хотел. Но война, и обычаи, и родительская семья... и нет у мужика счастья. Всех потерял, и нелюбимую жену, и любимую женщину, и родителей, детей. Почему-то за Полюшку мне обиднее всего было, две сухих строчки, как будто и не было девчонки никогда. Эх. А еще они тифом болеют бесконечно по кругу. На самом деле за всех обидно было, за всех Полюшек, умерших самих, Ильиничных, Лукиничных, потерявших сыновей, Пантелеев, потерявших привычный уклад жизни, Мишаток, так рано наблюдавших слишком много смертей. До слез обидно, до жути. Как по мне - про войну - это самые жуткие ужастики из всех книг, что там зомби.

В данном сборнике содержатся ранние рассказы выдающегося русского писателя и будущего лауреата Нобелевской премии, но все их объединяет большая серьёзная и кровавая тема Гражданской войны, развернувшейся в двадцатые годы прошлого века, в которой малая родина Михаила Александровича стала одной из масштабных арен кровопролития, на мой взгляд.

Давненько я не читала книгу, чтобы с первых строк на тебя наваливался настоящий и беспросветный мрак крови, людской жестокости, убийств, страданий и истязаний человека человеком. Тут практически в каждом рассказе убийство, когда в качестве его орудия идёт всё, что под руку попадётся: ружья, топоры, вилы в бок, затаптывание обезумевшей от крови и насилия толпой, растерзание в стремлении доказать свою силу и превосходство, уродование и кромсание без жалости уже мертвых тел противника.

Тут рука об руку с кровью и жестокостью ходят голод и безразличие к чужому страданию, даже дети зачастую не могут рассчитывать на сочувствие и участие чужих людей. Война не щадит никого: ни женщин, ни детей, ни стариков и каждому, оказавшемуся втянутым в эту кровавую круговерть постоянно приходилось балансировать на грани, принимая порой жуткие в своей обыденности решения или до конца стоя за правду, которую раз и навсегда выбрал для себя.

От писательского умения и таланта писать остро и ёмко, на пределе эмоций, зачастую на противопоставлении человеческой жестокости и природной красоты и умиротворения, многое пробирает до дрожи, задевает за живое, чувствуется, что написанное отнюдь не авторская выдумка, а то, с чем он был действительно знаком, что волновало и тревожило, жизненная правда и боль.
Написанное удивительным сочным языком, присущим писателю, с особым донским говором, навряд ли книга может кого-то оставить равнодушным.

Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.

А. Блок, «Коршун», 1916

Вот, казалось бы, так ли уж важно, как называются улицы? А сколько копий ломают в борьбе за или против имен для мостов и улиц, молодые режимы первым делом пытаются карту переназвать, заменить. И для новых поколений реально именно это, новое, которое уже успевает стать старым. Про Сакко и Ванцетти мы уже как-то говорили, а вот, например, центральная улица моего родного города – Интернациональная (думаю, еще с довоенных времен), а рядом две улицы, названные в честь двух активистов, зверски убитых бандитами/повстанцами во время Гражданской (выколотые глаза, вырезанные звезды и прочий привычный арсенал). В одну из своих школ я ходил по обеим, сначала по Лотикова, потом сворачиваешь на Евдокимова, потом налево на Сакко и Ванцетти, потом в нычку и у школы.

Признаюсь, я не был готов к уровню зверства в «Донских рассказах». Нет, конечно, некоторые я читал, по некоторым сняты фильмы, которые я видел, ту же «Донскую повесть». Но в концентрированном виде это все ужасно – смерть от голода, убийства соседских детей, пытающихся хоть что-то съесть, семейная резня (чаще всего поколенческая), убийства в степи, вилы, топоры, приклады, штыки, пули. И просто ноги и руки, затаптывание, убийство неугодных толпой, кровавая круговая порука. Казаки, иногородние, красные, махновцы, банды, возвращенцы из эмиграции. И снова кровь, кровь, кровь.

Шолохов пытается быть оптимистичным, вытаскивает комсомольцев на первый план, мол – они островок нового мира среди сельскохозяйственного зверства, но сам чаще всего убивает главных героев, то бандой, то родными. Мрак накатывает, накрывает все, оставляя только страх разбиваемого стекла и винтовочного ствола в окно, неожиданной погони в открытой степи, удара колом у ворот в темени. И здесь Шолохов демонстрирует то, что потом станет центральным сюжетным ходом «Поднятой целины», пусть в наметках, но все узнаваемо. Рассказ о паромщике композиционно напоминает «Судьбу человека», тоже рассказ на переправе, но как жесток этот рассказ, как пугает отцом, убившем двух сыновей как будто бы ради пяти других детей.

Когда-то «Конармия» показалась мне хлесткой и жестокой. Да, там трупов, мертвяков даже хватает, и с кровью все в ажуре. Но там есть какая-то песня, что-то иное, у Шолохова только крошево. Крошево или спонтанное, как убивают толпой заподозренных в связях с красными, и методичное, как в «Жеребенке», где офицер дожидается, когда красный боец спасет стригунка, а потом бойца продырявливает. Или вот этот саспенс, что в твоем «Мертвеце» Джармуша, когда кто-то уже стреляет, время замирает и один из героев наблюдает, как остальные вскидывают винтовки, открывают кобуру, а пули уже летят и делают дырки в живых людях.

Нет, Шолохов пытается улыбнуться, что в рассказе о бабьем бунте, что в скетче о донском продкомиссаре, ищущим свое советское учреждение от Царицына до Ростова. Но и усмехнешься лишь на миг, краткий, до очередных вил в сердце.

Вот ведь художественная литература, fiction же, а без нее сухие строчки Холквиста останутся сухими строчками о зерне и продразвёрстке, о восстаниях и выборах, о теориях и практике социалистического строительства.

Поражает, конечно, как мало изменилось после революции и до коллективизации. Батраки, бесконтрольность, полное отсутствие советской власти и карательных органов на местах. Бывшие бойцы Красной Армии, скрипящие зубами и отрабатывающие взятое в долг у кулака зерно, председатели из родственников кулаков (т.е. умелое использование имеющихся возможностей в своих целях), забастовки батраков.

И все это удивительным шолоховским языком, смачным, напористым, живым. Задела меня эта книга, глубоко задела.

" Тихий Дон" - это книга которая навсегда оставляет за собой след. В душе, в сердце - каждое имя выжжено навечно в памяти того кто прочитал и по достоинству оценил данное произведение.

Сначала трудно пробираться сквозь говор казаков начала 20 века, а потом когда уже вчитываешься в историю, то на такие пустяковые мелочи не остаётся даже времени.

Я не скажу, что в мои школьные годы это произведение было сложно для понимания, просто тогда не было тех знаний и опыта который нужен для таких непростых книг.

Да " Тихий Дон" непростое чтение. К каждому герою прикипаешь, каждого человека хочется получше узнать и понять.  Кроме пожалуй Степана Астахова- тёмная лошадка, которую не жалко изподтишка  пристрелить " ой ошибочка вышла" .

Коль на сердце не любо, то и душу нечего марать. Так можно сказать про непростые отношения между Григорием и Натальей, Аксиньей и Степаном. Поступок Натальи мне никогда не понять - сказано же ведь " не люблю  " , то чего же ты себя под косу подставляешь?!

Можно сказать, что у неё другого пути не было. Можно, но и дурить в таком случае не стоит. Изначально ведь было понятно, что ничего хорошего из этого брака не выйдет. Подумаешь позор.. Сегодня это так, а через несколько дней про это и вовсе забудут.  А вот дурь никто не забудет.

Любовь Аксиньи и Григория это буйство стихии, это вулкан страстей, которого в русской литературе редко найдешь. Я что-то не припомню на своём читательском опыте  подобной силы любви.   Кроме наверное " Поющие в терновнике  " , но это зарубежная классика.

Насколько же всё живо, ярко и сочно написано, что одно мгновение и кажется, что ты сам сейчас окажешься в эпицентре событий  , где одна глава это вихрь всего, а потом задумчивое мерное покачивание, но в любой момент может всё измениться.

А как интересно предподнесена история России в руках Михаила Шолохова. То тут, то там что то шевелиться, копошится, а потом бац и уже новая веха истории вплетается в стройное повествование.

Честно говоря я люблю когда всё в книге гармонично - и война, и жизнь мирная, и страсти бушуют похлеще чем простое решение изменить историю.

Абсолютно нет описания боёв в годы Первой мировой войны, что даёт этой книге ещё несколько баллов вверх, да здесь это в принципе и не нужно. Важнее эмоции   страсть и служение благому делу.  Хочется боёв? " Война и мир" Толстого в помощь.

Я была уверенна в том что, когда брала первые два тома, что " Тихий Дон  " явно будет не для меня история, но влюбилась, в слог автора и жду когда снова буду читать последние тома.

Мне такое чтение очень пришлось по душе. Гармоничное сочетание всего чего я люблю в хороших книгах и самое главное - герои все без исключения  приходятся по нраву и душе. Гм, кроме Степана - такого рода героев я ненавижу всей душой.  Знаете кого он мне напомнил? Фёдора Савельева из " Вечного зова  " Иванова.

Замечательная история, которая всё же требует очень внимательного чтения и знаний по истории России 1914-1918 гг.

Не прощаюсь ❤

Не так давно я прочитала "Тени исчезают в полдень" и под огромным впечатлением решила посмотреть и сериал. Сериал разочаровал и я поняла, что если бы начала не с книги, то некоторые моменты я бы не поняла, а некоторым не придала бы даже значение, просто не заметила. Поэтому, перед чтением этой книги я долго думала, с чего начать? В итоге, я читала и попутно смотрела, но прочла только первую часть, а сериал посмотрела весь. Но опять таки я признаю, что книга лучше, да и герои воспринимаются совсем по другому, как бы режиссер не старался максимально приблизить сюжет к книге. Но есть и свои плюсы от попутного просмотра сериала. Меня испугал стиль общения героев, их речь, думала это будет камнем преткновения во время чтения. Да, было сразу не просто, но я быстро втянулась, спасибо сериалу :)
Автору хвала и почет, он проделал колоссальную и щепетильную работу над сюжетом, передал всю жизненную гамму Дона, хуторов, казаков. Он красиво описал местности, подробно быт, устои и характеры героев, красочно и кроваво показал гражданскую войну пришедшую в их дома. Не забыл автор показать и "место" женщин в то время, но этому я уже не удивляюсь, а только сочувствую.
Как я писала выше, через произведение мне были лучше понятны герои и их поступки, стремления. Если в сериале я злилась на Аксинью и Григория, то тут я их поняла. Мне не стало меньше жаль Наталью, но я поняла, что ей наверное не стоило выходить за Григория, она же знала про Аксинью. Но опять таки, любовь она такая, кажется, что все можно изменить. Можно ли винить Григория с Аксинией, что они искренне любили, старались заглушить это чувство, но все равно любили...? Но вот за то, как Аксинья обижала Наталью, очень хотелось ее потрепать хорошенько.
Много противоречивых эмоций было ко всем героям: злилась, раздражалась, понимала, принимала. Книга очень жизненная, эмоциональная, пронизывающая, шикарная, стоящая прочитать каждому.

Перед тем, как приступить к чтению новой фундаментальной книги Захара Прилепина о жизни и творчестве Шолохова, в качестве подготовки к ней решил перечитать сочинения самого Михаила Александровича. «Тихий Дон» уже читан-перечитан, любимая экранизация 2015 года смотрена-пересмотрена, поэтому продолжил знакомство с творчеством автора его «Донскими рассказами», впервые опубликованными почти сто лет назад. Эти новеллы являются своего рода пробой пера перед «Тихим Доном», — здесь можно подметить схожие сюжетные ходы, характеры, знакомые имена и фамилии. Да и центральная тема та же — «раскол стариков (казаков) с сыновьями, борьба нового, рождающегося в муках, с отживающим прошлым».

Аннотация к сборнику гласит: «События в этих новеллах могут быть спроецированы на всю Россию — война обнажает чувства, именно в такое кровавое время, когда стираются границы дозволенного, яснее становится, кто смог сохранить достоинство и остаться Человеком, а кто нет». Поэтому «Донские рассказы» звучат очень актуально и в наши дни, как и слова Шолохова, на вопрос о примерных сроках окончания Гражданской войны в России отвечавшего: «А кто сказал, что она закончилась?»

В книге есть как шутливые, юморные, так и трагические, по-настоящему пугающие, жуткие рассказы, хотя последних, конечно же, гораздо больше. Для себя выделил семь произведений, к которым невольно возвращался несколько раз, перечитывая их снова и снова: «Алёшкино сердце», «Нахалёнок», «Кривая стёжка», «Двухмужняя», «Обида», «Червоточина» и «Чужая кровь». Каждая зарисовка с первых строк захватывает своим динамичным сюжетом, неповторимым казачьим колоритом, которым раз и навсегда влюбляют в себя шолоховские тексты, берущим за душу психологизмом — остаться равнодушным здесь невозможно.

В предисловии к первому изданию сборника очень точно это подметил писатель Александр Серафимович: «Просто, ярко и рассказываемое чувствуешь — перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды. Чувство меры в острых моментах, оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чём рассказывает. Тонкий схватывающий глаз. Умение выбирать из многих признаков наихарактернейшие». Я же с творчеством М. А. Шолохова не прощаюсь — впереди многообещающая «Поднятая целина», до которой наконец-то дошла очередь в моих читательских планах на следующий год.

Было что-то величественное и трогательное в медленном движении разбитого полка, в мерной поступи людей, измученных боями, жарой, бессонными ночами и долгими переходами, но готовых снова, в любую минуту, развернуться и снова принять бой.

Работа над романом велась Шолоховым в три этапа: в 1942—1944, 1949 и 1969 годах. "Они сражались за Родину" представляет собой не полное произведение, а сборник отдельных его глав, попавших в печать. Незадолго до смерти писатель сжёг рукопись. 

Но и этих отрывков достаточно, чтобы прочувствовать атмосферу военного времени и чувства людей. 

1942 году. Полк обороняет переправу через Дон. В бою за хутор Старый Ильмень от полка остается 117 человек. Бойцы отступают. Их путь лежит через степь. Увидев небольшой хутор, где уцелела полковая кухня, мучимые жарой и жаждой, красноармейцы останавливаются на привал.

Читатель знакомится со Стрельцовым, Лопахиным и Звягинцевым. Шолохов  раскрывает внутренний мир героев, их отношение к войне, поражениям Советской Армии, потерям. Но разговоры солдат не только о войне.

Николая Стрельцова, агронома, бросила жена, оставив двоих маленьких детей... Комбайнер Иван Звягинцев сетует на то, что его жена увлеклась дамскими романами, вместо того чтобы книги про трактор читать.

Сколько раз, бывало, просил: "Возьми, Настасья, прочитай про трактор. Очень завлекательная книжка, с рисунками, с чертежами. Тебе надо это знать, ты же прицепщиком работаешь".

Женщина требует от мужа "высоких чувств" и письма ему на фронт про любовь на четырех страницах пишет, где называет его то "цыпой", то "котиком". Совсем сдурела.)

В это время шахтёр Пётр Лопахин ругается с полковым поваром из-за невкусной каши, не приправленной солью... Лопахин решает раздобыть соль... Разговор со старой казачкой, жесткие слова обвинения, упреки солдатам.

— А ты не знаешь, за что? — сурово спросила старуха. — Бесстыжие твои глаза. Куда идете? За Дон поспешаете? А воевать кто за вас будет? Может, нам, старухам, прикажете ружья брать да оборонять вас от немца? Третьи сутки через хутор войско идет, нагляделись на вас вволюшку! А народ на кого бросаете? Ни стыда у вас, ни совести, у проклятых, нету! Когда это бывало, чтобы супротивник до наших мест доходил? Сроду не было, сколько на свете живу, а не помню! По утрам уж слышно, как на заходней стороне пушки ревут. Соли вам захотелось? Чтоб вас на том свете солили, да не пересаливали! Не дам! Ступай отсюдова!..

Просто и правдиво воспроизводится фронтовой быт...Великолепные описания природы... Контраст красоты и смерти...

Убитый юный пулеметчик упал между цветущих подсолнухов...

"Может быть, это было красиво, но на войне внешняя красота выглядит кощунственно..."

Привал длится недолго. Вновь слышится гул артиллерийской стрельбы. Полк поднят по тревоге, бойцы заняли оборону и приготовились стоять насмерть...

Страшно?  Страшно! Ведь никому не хочется умирать...

В 1942 году состоялась встреча Шолохова со Сталиным. Сталин посоветовал создать роман, в котором бы "правдиво и ярко... были изображены и герои солдаты, и гениальные полководцы, участники нынешней страшной войны...".

В 1951 году Шолохов признается, что "образ великого полководца не получается"...

Героизм лишен внешне блестящего проявления и предстает перед нами в обыденности и повседневности быта и боев. Героическое не в отдельных ярких подвигах, вся фронтовая жизнь — подвиг.

Сильное эмоциональное воздействие производят  батальные эпизоды. Когда  страшно. Когда не знаешь, что будет дальше... Жуткий грохот, гарь и удушливая вонь взрывчатки... Синее небо и ярко-желтые подсолнухи...

Осталось 27 бойцов. Воины сохранили полковое знамя.

Пусть враг временно торжествует, но победа будет за нами!.. Вы принесете ваше знамя в Германию! ... Спасибо вам, солдаты!

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

"Я убит подо Ржевом", А.Т. Твардовский, 1946

Не умею (и не хочу учиться) писать спокойно о любимых книгах. «Они сражались за Родину» - одна из таких. Пожалуй, фильм я видел раньше, но все же я помню и первое прочтение, вдохновленное услышанным со сцены в школьной самодеятельности диалогом Лопахина и Лисиченко. Помню мало, только странное очарование этих страниц.

Тогда, конечно, я не заметил этого места разрыва, столь видного сейчас, где Шолохов пытался сшить главы, написанные во время и сразу после войны, с эпизодами довоенной жизни Николая Стрельцова, в которых он пытался осмыслить и воспринять репрессии конца 30-х. Замысел автора понятен, но вышло топорно, поэтому, вероятно, Шолохов и сжег все остальное, что так и не увидело свет. Вероятно, в большом романе, трилогии, о которой он говорил, эти эпизоды срослись бы лучше, но замысел так и остался нереализованным.

Поэтому не стоит скрывать, что подлинной жемчужиной являются именно военные главы, эти несколько дней лета 1942, когда остатки отступающего полка ведут сдерживающие бои, стараясь дать возможность другим частям Красной Армии отойти за Дон. Здесь видно то великое мастерство Шолохова, которое принесло ему заслуженную мировую славу – люди у него живые, настоящие, неплакатные.
Прелесть, как часто бывает, в умело найденном равновесии между стоящим описанием боев, между умело вычерченной геометрией войны, бьющими в душу подробностями душевного напряжения и той разрядкой, которая наступает в передышках. Люди шутят, смеются, думают о женщинах, мечтают о микояновском пайке, забывая о том, что всего несколько часов назад вокруг кипел ад, что в воздухе еще слышен запах взрывчатки и мертвые немцы лежат в полусотне метров от линии обороны. Этот контраст между смертью в четырех шагах и юмором, живым, простым юмором одновременно и разителен, и удивительно по-человечески понятен.

Шолохов подчеркнуто демократичен, он говорит о войне на уровне рядовых бойцов (и нескольких ефрейторов, старшины и двух-трех офицеров). Колхозный агроном, шахтер и комбайнер – вот его главные герои. Собственно, драматургия построена в целом-то не на боях, а на легкой, дружеской пикировке, на подколах, на умении и желании ответить товарищу. Сами диалоги прекрасны, они написаны таким настоящим, некнижным языком (хотя и без мата, который упоминается, но не цитируется, но и так все понятно), что я не могу не восхищаться (и не выписывать любимые цитаты). Это то самое умение переключать регистр от правильной литературной речи в описаниях, хоть и сдобренное диалектными словами, придающими речи Шолохова четкую географическую привязку, к живой человеческой речи, сложной, порой рваной, у каждого своей.

Бондарчук снял фильм по этой книге буквально, вплоть до жестов, до кустика полыни и одернутой гимнастерки. В голове моей при чтении диалогов звучали голоса самого Бондарчука, Лапикова, Никулина и Тихонова (и того, кто озвучивал Шукшина). Фильм вышел ручной выделки, он неизменно производит на меня сильнейшее впечатление своей дотошной достоверностью, столь странной для этого условного искусства. Разводы пота на гимнастерках, мятые и поцарапанные каски, блики солнца на кончике штыка и на навершии знамени – такие сочные кинематографические детали, но Бондарчук все это взял из книги, там это прямо прописано. И тем не менее, так перенести, так прочувствовать нужно уметь.
Да, это идеальный роман для неорелистичной манеры. Просто эпизоды из жизни людей, без зачина и финала, просто несколько дней лета 1942, без рассказа о неудачном наступлении на Харьков, без Сталинграда. Но все, что надо для понимания войны, для понимания как и за что сражались советские люди, здесь есть.

P.S. У меня в который раз возникает мысль, что для советских романов о войне, что для Симонова, что для Шолохова, да и для других авторов, хорошо было бы выпустить визуальный справочник. Люди в тексте часто говорят о вещах, которые были частью их быта тогда и перестали быть столь близкими и понятными нам теперь. Что такое «шведский ключ», какой тягач помогает ремонтировать Звягинцев, как выглядела американская тушенка.

P.P.S. Читал я в этот раз в отличном издании "Речи". Иллюстрации Реброва хороши, экспрессивны, однако выполнены после 1975 и испытали, как мне кажется, сильнейшее влияние фильма, такое сильное, что лица некоторых актеров вполне узнаваемы. Этот же художник делал иллюстрации в 1959, но их мне обнаружить на просторах сети не удалось.

Иллюстрация Ю.П. Реброва

Тяжело писать рецензию на такое масштабное произведение. Коротко опишу в чём смысл, не касаясь личных отношений героев.
В станице Вешенской есть хутор Татарский. Издавна проживает там семейство Мелеховых. Ильинична, Пантелей Прокофьевич, их дети - Пётр, Григорий и Дуняшка, и жена старшего сына - Дарья. Счастливо жили, работали в поле и не знали бед. Да только началась первая мировая и казаков отправили на фронт. Долго воевали они на чужбине. Истосковались по родным краям и семьям. Надоела им эта война. А тут ещё и волнения в родных краях. Тяжело стало жить в России и произошла революция. Раскололся народ. Кто за монархию, кто за Советскую власть. Вернулись казаки в родные края, и часть примкнули к красным, часть к белым, а кто и дома отсиживался. По большому счёты не хотели казаки ни Советской власти, ни Царя. Вот и воевали за свою землю. Оттеснят противника и бросают фронт. Расходятся по своим домам. Не было дисциплины и хорошей организации.