«Эпатаж»

…Юле и Севе

 
Странный город, которому нет объясненья,
                                           что, впрочем, не новость.
Дом находит на дом, мысль на мысль,
                                                        как этаж на этаж.
Вырастает из камня.
                           С ним следом вздымается робость.
И на фоне него эти строчки сплошной эпатаж.
 
 
Странный город.
                    Он манит и гонит любым перекрёстком.
Недоступный ни чувству, ни разуму. Близок и чужд.
И матерый поэт здесь не больше,
                                                чем просто подросток.
И в любую погоду в нём нету ни пыли, ни луж.
 
 
Странный город. Родной и безликий.
                                                 Прекрасный и серый.
(Как твоё непрестанно живущее в поиске «я».)
Эти улицы можно черпать только полною мерой.
Здесь тебя отыскать не сложней,
                                                   чем в реке пескаря.
 
 
Странный город: такой многоликий
                                                         и в этом единый.
Город-псалм. Манускрипт.
                                 Город-притча.   Поэма. Талмуд.
Как этаж на этаж, наползают ростки на седины.
Ты блуждаешь по окнам в надежде,
                                                   что вдруг да поймут.
 

20—22 июля 2008 года

По крохам

 
Когда душе темно и неуютно
и целый мир покажется толпой,
закрой глаза, представь журчанье лютни
с гитарою… И пусть наперебой
тебя терзают лапки чьих-то вздохов
и занавески дышат и дрожат.
Пусть новый путь, воссозданный по крохам,
не пробудит желанье убежать.
 
 
Когда душе темно и неуютно —
то знак, что надо снова стать сильней.
Крупинками дождя текут минуты,
струной гитарной лопнув на стене.
А в зеркале мелькнёт не то виденье,
не то ты сам: прозревший и немой.
«Я снова здесь, по твоему хотенью.
Разжмурься и лицо скорей умой…»
 
 
Когда опять не найдены ответы
из бездны, называющейся «я»,
взмывают светлячки навстречу ветру
и кто-то рядом шепчет «я – твоя».
И снова лица. Лица, как минуты.
Ты где?… В ответ – неуловимый взгляд.
И не могу сказать, что неуютно.
Лишь занавески мерно шелестят.
 

23 августа 2008 года

Морщинка

 
У поэта (по идее) должна быть женщина.
Не будем поминать её имя всуе.
Морщинка метнётся под чёлкой трещиной.
Воображение – её подрисует.
 
 
Не то чтобы я предлагал поэтам влюбляться,
терять, страдая неопределенностью.
Смеяться и плакать – забава паяцев.
Паяц ли поэт? Возможно, не полностью.
 
 
Не стоит скрывать имена былых возлюбленных.
Игра словами ведётся в открытую.
У края пропасти стоит несрубленным
тростинка-дерево. Ты рядом… с бритвою.
 
 
А трещина, которая не твоя морщина,
порою расширится, а то исчезнет.
И если дорога снесёт всех в лощину,
подстрочник всё так же останется бездной.
 

30 августа 2008 года

Вступление к уроку рисования, или
Идущим против моды

 
Сомнения нынче не в моде.
И стыдно о быте и хлебе.
О хорде, погоде и вере…
Есть люди, которые «через».
(Все выводы будут без «вроде».
Не дальше, не ближе. Вне сути.)
Есть люди… Не спорьте! Есть… люди.
Берите перо и рисуйте.
Рисуйте: оно не убудет.
 
 
Есть люди – открытые двери.
Есть люди – горящие окна.
Есть полосы радуги в перьях
и те – кто проколами всходит
по краскам на фоне заката…
Их свет в души стрелами воткнут.
Те стрелы выводят стаккато.
Проняло? Попробуйте охнуть.
 
 
                    * * *
Нам часто все кажется мрачным.
Что? Мало быть просто пронзенным.
Да здравствует неоднозначность,
что мудрости лучше казённой!
 
 
О чём я? Вам это так нужно?
Допустим, о людях. Таких же,
как вы или ваши соседи…
(я весь в несклоняемом «иже»)
 
 
Я в новеньких трубах из меди.
Мелодия по небу льётся.
Мы плачем и после смеёмся.
Надеюсь,.. звучит не натужно.
Стряхните прилипшие стружки.
 
 
Как будто вскормили нас грудью.
Глядим мы тепло и не строго.
Рисуйте – оно не убудет.
Рисуйте себя и дорогу.
Нас залпы далёких орудий
смотреть заставляют на солнце.
Есть люди. Есть люди. Есть люди.
Нам страшно… Мы все незнакомцы.
 
 
                    * * *
Кто плачет, тот чисто смеётся.
И нужно ведь очень немного.
Пусть небо едва встрепенётся
на зеркале речки пирогой.
 
 
Рисуйте. Оно не убудет.
Рисуйте трубу и колечки.
Ваш труд, без сомнений, осудят.
Есть люди. Но вдруг… станет легче?
 
 
Раздвинуты ржавые прутья.
Мы вылезли в поисках сути.
Мы шепчем (не Б-ги, не судьи):
есть люди. Есть люди. Есть люди.
 

23—29 августа 2008 года

Не с той ноги

«Кончается четверг и дождик мелок…»

Из песни дуэта «Иваси»

Г. Васильеву и А. Иващенко

 
Всегда четверг в моём смешном жилище.
Сплошной… И никакого вам сурка¹.
И дождик, что по строчкам ночью рыщет,
не стихнет в ожиданьи ветерка.
И я, смешной наивный странный мальчик,
чешу во сне седеющий висок.
И тени по углам не обозначат
тот смысл, что ускользнёт наискосок.
 
 
Всегда четверг в моём волшебном доме.
В любой стране мой дом до боли схож
с придуманною мною идиомой…
Не говори, что дождик этот ложь.
Пусть не всегда является нам правда,
и чехардой мелькают четверги:
мне не смешна уже моя бравада,
и я всегда встаю не с той ноги.
 
 
Но, несмотря на эти огорченья,
я никому четверг мой не отдам,
и, высказав дождям своё почтенье,
сольюсь со сном грядущим без следа,
чтоб новым четвергом, с утра проснувшись,
припомнить запах вымытых волос², —
по-юношески быстро потянувшись,
того мальчишки вдруг не выдать слёз.
 

8 октября 2008 года

Пропарывая полог

 
С высоты падения кумира
отбиваешь собственные почки.
Мир опять прогнулся на шарнирах,
и вдали пугающе грохочет.
 
 
И до боли хочется не верить
собственному опыту и знанью.
А стихию точно не умерить
гордостью, с которой рвётся знамя.
 
 
Боже, не суди меня за глупость,
за упрямство, с коим год от года
я по глобусу вожу карманной лупой
и как-будто кличу непогоды.
 
 
Я ищу кумирам оправданья,
применяя ихнюю науку,
и свежо забытое преданье,
и не треснули ещё тугие луки.
 
 
Так стрела, пропарывая полог
неба
     к нам летит
                       с раскатом грома.
От прозрения к смятенью путь недолог,
как к тринадцатому чёрту в бочку с ромом.
 
 
Создавая, вопреки запретам,
сами же потом и низвергаем.
Что?
     Привет…
               Ну,.. и сиди с приветом!
Посмотри, в окне уже сверкает…
 
 
Но с улыбкой, отрясая перья,
вглядываясь в молний арабески,
я прижмусь спиною к мокрой двери
и нырну под дождь синхронно с треском.
 

20 октября 2008 года

Элегия

…памяти

Муслима Магометовича Магомаева

 
В этом Мире мало настоящего.
Может, небо… дождь и ветер… сны и женщины.
В этом мире заменили Б-га ящиком,
и не видят мелочей, что нам завещаны.
Даже чуткие – и те не видят многого,
большинство пытаясь расшевеливать.
И взбираются мечты на свет отрогами,
хоть боимся мы в них искренно уверовать.
 
 
Но вращается Земля и дети родятся.
Пусть тебе и неуютно в новом времени,
все дороги к этой точке сходятся,
и забыл ты код от камеры хранения.
Так что и не стоило печалиться:
привыкай и пробуй тут освоиться.
Облака, как лодочки, качаются…
Привыкай, не то печаль удвоится.
 
 
В этом Мире мало настоящего
и его не Б-ги – люди делают.
Одиночество – понятие щемящее.
Обжигание горшков – деянье смелое.
И глядим мы на решившихся …Течение
нас несёт, но нам не страшно в новом времени.
И, свидетельствуя шепотом почтение,
мы хотим поверить в то, что тоже смелые.
 
 
В этом мире, к сожаленью, всё не вечное.
Всё, включая чувство одиночества.
Облака проносятся навстречу нам.
Им, наверное, лететь навстречу хочется.
И кода им видятся прощания
с теми, кто Мир делает прекраснее,
им смешны все наши увещания.
Но мы верим… Значит, не напрасно всё.
 

25 – 27 октября 2008 года

Запах ночи

…Марине

 
Сегодня сильнее обычного пахло осенью,
и дожди бесились, а к вечеру стихли.
Я (сегодня) почувствовал себя дросселем
в цепочке сигналов… Асфальтом рыхлым,
покрывшимся листьями, беседуя с каплями,
наматывался на свои мысли, бредя,
ботинками по осени шмякая,
и назад не глядя, как будто бредя…
Ну, Федя Федей, хотя известно, что Миша.
Открытие Америки, на тебе – эврика…
На меня роняли слезинки крыши
и приветствовали дворы и скверики
строчками нового стихотворения,
как обычно грустного, но светлого.
И я становился частью черничного варения,
приветствуя улыбкой касания ветра,
на скулах и лбе. И опять (не смейтесь)
подумалось, что прошлое рядом, и новое
создаётся нами игрой на флейте
(обычной флейте… немножко рёвe)…
А дождик, который сегодня был девушкой,
касался щёк моих не каплями, а кончиками
волос. И я считал касания. И хлебушек
клевал промокший птах, и пахло ночью.
 

25—26 октября 2008 года

Азнавур

And I’ll go to the sea as I’ll sail to freedom

at last…

(Emmenez-Moi)

 
Маленький человек на огромной сцене.
Маленький человек в чёрном костюме.
Чёрные брови. Седые кудри.
Глубокий взгляд… Моё безумье.
Я вдруг понимаю, что в жизни ценно,
и кто поёт, а кто нам пудрит
мозги и души. И непременно
я верю: где-то мы встретим мудрость.
 
 
А маленький человек взмахнёт руками,
и я исчезну. И зал исчезнет.
Я не спрошу, что случится с нами,
пугаясь, встречусь я взглядом с бездной.
Там, различая мельчайший камень,
солюсь в движеньи своём с тенями.
А тени сделаются веками
и крылья сделаются руками.
 
 
Но маленький человек посмотрит. Снова
затихнут звуки, взрывая чувства.
И захочу я уехать к морю.
И это море не будет грустным.
И словно в трансе, поддавшись зову,
луч света танец продолжит к шторе:
на полутёмной бездонной сцене
Любови вечной в том танце вторя.
 

19 ноября 2008 года

Долька

 
Художница, которая даётся,
куда милее той, что матерится.
Привычка не плевать на дно колодца
тебе в дальнейшем вряд ли пригодится.
«Когда и с кем?» – бестактнее «За сколько?»…
А всё же классные у ней сейчас сапожки.
Так апельсин съедается по долькам.
Так взгляд скользит туда, откуда ножки.
Затык совсем не между «хочет-может».
Загвоздка далеко не в «нафиг надо».
Художница, прекрасная на рожу,
опять милеет, повернувшись задом.
И я, такой восторженный и юный,
совсем не ей тот апельсин не дам откушать.
И, дёргая нейлоновые струны,
я увожу акцент от слова «слушай».
И знаете, что самое смешное:
мне могут нравиться картины той и этой,
а могут раздражать… Стеной сплошною
сочатся по обочине эстеты.
И я уже забуду через месяц,
что так хотел… с которой не рисует,
и неэстетам в спины брошу: «смейся».
 
 
Смешон поэт, который не рискует.
 

24 ноября 2008 года