Искренность ответов проверялась с помощью соответствующей аппаратуры, подключенной к встроенным процессорам опрашиваемых, так что ни малейших сомнений в правдивости ответов быть не могло. Следствие зашло в тупик.

Обескураженное руководство ИБК было вынужденно сообщить о происшествии Генеральному Заказчику. И только когда расследованием занялся Департамент «КР» Космофлота, удалось установить, что и почему произошло.

Работники контрразведки были хорошими психологами, поэтому не стали спрашивать у сотрудников ИБК «не видели ли вы и не брали ли чашки Петри с новым штаммом бактерий?», а просто показывали подключенным к аппаратуре людям очень похожие на пропавшие у господина Штосса стеклянные емкости с колониями микроорганизмов, развившихся на питательных средах.

Показываемые предметы опознал один из универсалов, Йоханес Йорк, уборщик, принятый на работу в ИБК как раз накануне происшествия.

Постоянная работа в ИБК считалась у универсалов очень престижной, и на вакансию, открывшуюся в связи с уходом на заслуженный отдых уборщика-ветерана, претендентов было немало.

Из всех кандидатов был выбран Йорк, поскольку в его личном деле особо отмечались аккуратность, добросовестность и повышенная ответственность при выполнении порученных ему работ. Менеджер по персоналу, инструктируя нового работника, особо подчеркивал необходимость наведения и поддержания должного порядка, в первую очередь, в лабораторных помещениях закрепленной за новым сотрудником убираемой территории. Менеджер сетовал на то, что научные сотрудники «злостно пренебрегают правилами внутреннего распорядка, постоянно демонстрируют безответственность и расхлябанность, не способны поддерживать элементарную чистоту в занимаемых ими помещениях, целыми днями пьют кофе и едят прямо на своих рабочих местах, посуду не моют, за собой не убирают, мусор всякий накапливают…»

Что было дальше, понятно.

Йорк в первый же день рьяно взялся за уборку помещений на вверенном ему этаже. Он мыл полы, вытирал пыль, освобождал мусорные корзины, содержавшие, и правда, бог весть что, добросовестно перемыл десятка три кофейных чашек… Когда он добрался до лаборатории Василя Штосса, находившегося в то время у руководства, то обнаружил именно то, о чем и рассказывал ему накануне менеджер: на рабочем столе в простых стеклянных то ли тарелках, то ли блюдцах, находились испорченные остатки еды, уже покрытые зеленой слизью. Странные тарелки были плотно закрыты крышками, наверное, чтобы их содержимое не портило воздух в помещении. Посуда была явно одноразовая, поэтому мыть ее, как он мыл кофейные чашки, не было никакого смысла. Так что Йорк с чистой совестью все емкости с их неприятным содержимым просто бросил в мешок с мусором. Через час он покончил с уборкой на этаже и мешок с мусором немедленно отправил в утилизатор…

При первом опросе Йорк честно припомнил, какие у кого кофейные чашки он мыл – и те все были на месте, однако никаких чашек, в том числе, «чашек Петри», он не брал. Он хотел было добавить, что и никакого господина Петри он не знает, но постеснялся говорить о том, о чем его не спрашивали. Естественно, он не стал рассказывать руководству обо всем выброшенном им мусоре, в том числе, и о тарелках с испорченными остатками еды, ведь это не имело никакого отношения к пропавшим чашкам… А никому из руководства, специалистам-биологам, просто в голову не пришло, что кто-то может не знать, что такое – «чашки Петри», и что в них может находиться…

…В общем, необыкновенные зимние каникулы закончились у нас с Мелиссой раньше времени. На следующий день после звонка Георга мы сняли игрушки с елки, собрали вещи, убрали в доме и законсервировали систему жизнеобеспечения. Оставалось довольно много еды, заготовленной Валентиной Петровной, и Мелисса по-честному ее разделила, половину взяв себе, в короткий полет до Титана, а другую половину отдав мне, чтобы я, вернувшись на Курсы, хотя бы несколько дней питался не только с пользой, но и с удовольствием.

Когда мы прилетели в Москву, Мелисса высадила меня в Западном порту, а сама отправилась в Управление. Я взял общественный одноместный флаер и вернулся в Петербург.

Последний учебный семестр пролетел на удивление быстро и не был отмечен никакими заметными событиями.

Потом я сдавал выпускные экзамены, без особого напряжения получая отличные оценки, после чего отправился на последние военно-спортивные сборы на Алтай.

Вот об этом-то, о сборах, мне вовсе вспоминать и не хотелось. Умом я понимал, что за пять лет наши инструктора проделали колоссальную работу, чтобы максимально развить физические возможности, генетически заложенные в наших организмах. Но временами мне казалось, что они требуют от наших тел и вовсе уж невозможного… Единственное, что меня во время сборов примиряло с жизнью, так это то, что мне, все-таки, предельные и даже запредельные нагрузки давались легче, чем остальным курсантам. Это и понятно: я ведь был Потенциалом, мой мозг имел принципиально иное качество, чем у обычных людей. А Мелисса любила повторять, что главное в человеке – мозг.

Зато теперь я имел великолепное натренированное тело, каким обладал мало кто из людей, и которым я мог по праву гордиться. Кроме того, я видел, что мое тело очень нравиться Мелиссе, и уже одно это оправдывало все мои многолетние муки.

Таким образом, теперь, к моменту окончания курсов я находился в замечательной физической форме. А о том, какой ценой мне это далось, хотелось как можно скорее забыть…

Утром я проснулся в отличном настроении и после завтрака легко написал новую версию своей биографии. Пусть психологи поработают!

Я сдал автобиографию в учебную часть, немного прогулялся, завершил сборы к полету на Фризу и пораньше лег спать.

Проснуться мне удалось вовремя, еще не было и семи. Я быстро перекусил в столовой чашкой кофе с бутербродами, взял один из дежурных флаеров и уже в 8.45 приземлился на стоянке около главного здания подмосковного военного космопорта «Большой Узел», который обслуживал практически все рейсы Главного Управления Космофлота.

На проходной главного здания космопорта я предъявил свое удостоверение. Дежурный вставил его в комп и сообщил, что меня ожидает кар под номером 458-б, который доставит меня на взлетно-посадочный стол крейсера «Максим Глинка».

Поскольку маршрут кара был уже запрограммирован, я мог в течение поездки по стартопосадочному полю свободно любоваться стоящими на площадках кораблями различных типов и классов. Их силуэты выглядели для меня непривычно. Это и не удивительно, – за те годы, что я провел на КПК, большинство кораблей было модернизировано, оснащено новыми системами вооружения и получило новые конструктивные элементы защиты. Кроме того, я увидел несколько совершенно новых моделей. А главное, все без исключения корабли имели тот самый глубокий зеркально-черный цвет, мерцающий и бликующий, цвет ро-покрытия, который я впервые увидел на «Суворове», когда стали возвращаться «живые зонды», и селферы предстали перед моим взором в своем «натуральном» обличии: суперразвитый мозг, покрытый защитной ро-оболочкой.

Моя поездка по космопорту была, к сожалению, недолгой. И вот я уже поднялся по пандусу крейсера.

Мелисса о чем-то беседовала с вахтенным офицером. Увидев меня, она махнула мне рукой:

– Алекс, можешь подняться в свою каюту, восьмой уровень, номер А-14. Я скоро к тебе зайду.

Боже, как я, оказывается, соскучился по этой, такой родной, атмосфере военного корабля! По его помещениям, чуждым показной роскоши, но так удобно и рационально спланированным! По свежему, пахнущему озоном, воздуху! По негромким успокаивающим звукам предстартовой подготовки!.. Как давно я не видел густой россыпи звезд в неизмеримых глубинах космоса, не чувствовал дрожи корабля при переходе на сверхсветовую скорость!..

Я поднялся на лифте на восьмой уровень, нашел свою каюту, разобрал вещи, которые могли понадобиться мне в полете. Как обычно, я летел налегке, и весь мог багаж, кроме пака с зимней форменной курткой из меха снежного волка Альбины, помещался у меня в обычном армейском кофре.

Я снял форму, разместил ее в боксе для квазиживых структур и облачился в костюм полуспортивного типа. Поскольку в этом полете я был пассажиром, я решил, что не стоит смущать офицеров корабля своим званием и регалиями на моей космофлотовской форме. В конце концов, в путешествии инкогнито есть свои плюсы.

Вскоре раздался стук в дверь, и в каюту вошла Мелисса.

Наконец-то после долгой разлуки я смог ее обнять и поцеловать!

Мы с Мелиссой были единственными пассажирами крейсера и заняли две каюты на палубе, где не жил никто из команды, – мы так соскучились друг по другу, что нам никого сейчас не хотелось видеть.

В ожидании старта крейсера мы устроились в каюте Мелиссы. Вот сирена завыла непрерывно, – и смолкла. Корабль ушел с орбиты. Начался разгон на малых двигателях. Минут через двадцать опять включилась корабельная сирена, что означало, что мы удалились от Солнца на достаточное расстояние, и сейчас будут включены большие двигатели, а потом крейсер перейдет на сверхсвет.

Наш полет начался.

Конечно, Мелисса не могла позволить себе весь перелет на Фризу вести себя, как обычный пассажир, забыв обо всех проблемах человечества. Из трех недель полета она посвятила мне полностью только первые пять дней. А потом она вернулась к своей обычной работе, благо пси-связь с Землей почти все время была прекрасная, и лишь последнюю неделю, когда мы уже приближались к Венцене, солнцу Фризы, связь стала ненадежной.

Дело в том, что Венцена уже сто двадцать тысяч лет находится в туманности «Две Медузы», газопылевом облаке, звездном «родильном доме». К счастью, траектория Венцены проходит довольно далеко от центральных областей «родильного дома», и звезде ничего не угрожает. Но движется она в среде, которая имеет довольно высокую по космическим меркам, причем неравномерную, плотность как обычной, так и темной материи. Кораблям в таких областях пространства приходится существенно снижать свою скорость, а любое излучение, в том числе, пси-волны, в такой среде сильно рассеивается и поглощается. Поэтому по мере вхождения «Максима Глинки» в газопылевое облако сеансы связи с Землей стали гораздо более редкими, поскольку сигнал с Земли приходил на антенны крейсера все более слабым и искаженным, и надо было подолгу ловить момент, когда условия приема хоть немного улучшались. Кроме того, каждый последующий сеанс для увеличения мощности передаваемого нами пси-сигнала требовал все больше и больше корабельной энергии.

Я тоже в этом полете не слишком долго расслаблялся в счастливом блаженстве ничегонеделания. Предаваться бездумному отдыху было не в моем характере. В те часы, когда Мелисса пропадала в рубке или занималась делами, я просматривал имеющуюся в корабельной библиотеке информацию о Фризе, хотя, в принципе, Фризу я довольно подробно изучал в прошлом году в рамках курса «Инопланетные цивилизации».

Но с каждым днем меня, как и Мелиссу, все больше тревожило отсутствие вестей от эскадры Майкла. Никаких передач, – кроме той, единственной, обрывочной, позволившей предположить, что эскадра идет к Фризе, – ни Земля, ни наш крейсер, больше поймать не смогли. Мелисса, по крайней мере, отвлекалась на решение массы других проблем, а я, не имевший, по большому счету, никаких серьезных занятий, настойчиво пытался понять, почему Майкл изменил программу учений. Что нашей эскадре могло понадобиться на Фризе? И почему она идет к Фризе прямо сквозь газопылевое облако, а не огибает его по периферии? А главное, почему от Майкла нет никаких новых сообщений, пусть бы и самого плохого качества?

Я вновь и вновь пытался вообразить себе причины, по которым наши корабли так внезапно отправилась на Фризу, и не мог придумать ничего более-менее разумного.

Фриза, четвертая планета звезды Венцены, была планетой холодной, три четверти ее поверхности покрывал никогда не тающий лед, и только в экваториальных областях имелась полоса незамерзающих океанических вод, а на суше наступало короткое бесснежное лето.

Но Фриза знавала и лучшие времена. Система Венцены во многом была похожа на Солнечную, и до того, как система попала в туманность, на двух ее планетах, на четвертой – Фризе, и пятой – Музаре, возникла и развилась жизнь. На Фризе даже успели появиться и создать общепланетную цивилизацию киззы, человекоподобные живородящие существа. Киззы даже успели выйти в ближний космос и начать осваивать свою систему.

Но тут Венцена влетела в газопылевое облако «родильного дома», и на Фризе и Музаре начались Великие Оледенения. Музара, находящаяся дальше от своего солнца, чем Фриза, быстро превратилась в ледяной шар, и развитые формы жизни Музары погибли…

Фризе повезло больше, чем Музаре, Великое Оледенение наступало не столь стремительно, и цивилизация какое-то время пыталась сопротивляться глобальному похолоданию. Киззы распыляли в атмосфере различные вещества, создающие парниковый эффект, строили огромные испарители океанских вод, увеличивая количество водяного пара в атмосфере… Киззы даже начали осуществлять грандиозный проект изменения орбиты Фризы, чтобы переместить ее ближе к своему солнцу… Но, увы! По мере увеличения плотности газопылевого облака, в котором двигалась система Венцены, до планеты доходило все меньше и меньше солнечной энергии, и цивилизация киззов рухнула, не успев этот проект довести до конца. Им удалось лишь немного изменить форму эллиптической орбиты Фризы, сделав ее более вытянутой.

Собственно, причиной гибели цивилизации стало не только само по себе глобальное похолодание. Закат цивилизации ускорили попытки киззов это самое похолодание остановить. Им удалось на некоторое время приостановить понижение среднегодовых температур, создав в атмосфере парниковый эффект, но стабилизировать годовые колебания температур они не смогли, и начались непредсказуемые климатические изменения, затронувшие всю планету: таяли ледники, изменялись пути океанических течений, свирепствовали ураганы, наводнения сменяли засухи, огромные площади плодородных земель и лесов превращались в болота или пустыни, разрушалась инфраструктура цивилизации – транспортные пути и энергетические системы, выходили из строя промышленные объекты, гибли целые города. Голод и стихии уносили миллионы жизней. И это длилось не годы, а столетия. А потом пришел холод.

И хотя судьба цивилизации киззов была поистине трагична, киззы с лица планеты не исчезли. Конечно, численность расы, насчитывавшей в период своего расцвета девять миллиардов киззов, сейчас составляла едва тридцать миллионов. Но к чести киззов, они сумели не одичать окончательно, не впасть в варварство, не утратить достижения своей цивилизации полностью. Более того, они сумели даже начать новый виток своего развития, создав новую культуру и новый тип общества, стабильного и процветающего, – насколько это вообще возможно на планете, где три четверти года на всей поверхности суши царит суровая зима.

Зимой киззы уходили в огромные пещеры, частично – естественного происхождения, а по большей части – искусственные. Короткое лето они использовали для возобновления запасов продовольствия, выращивая идущие в пищу растения, охотясь на проснувшихся от спячки животных и добывая морских обитателей, в изобилии населяющих холодные океаны. А долгие зимы киззы использовали для производства необходимых им предметов быта и орудий труда, обучения подрастающего поколения и, конечно, для отдыха и развлечений.

В доледниковый период киззы общим своим обликом были очень похожи на современных людей, разве что имели лиловатый оттенок кожи, другой разрез глаз и иные формы носа и губ. Теперь же, в результате мутаций и жестокого естественного отбора, они стали плотнее, коренастее и у них появился густой волосяной покров, – даже на лицах мужчин и женщин киззов стали расти довольно длинные волосы.

В общем, современные киззы представляются человеческому взгляду существами довольно-таки уродливыми. Но при общении с ними, веселыми, доброжелательными и обладающими острым умом, люди быстро привыкают к их необычному для высокоинтеллектуальных гуманоидов облику.

Мы открыли для себя Фризу всего сорок пять земных лет назад, когда искали место для научной базы, – астрофизиков очень интересовали процессы, протекающие в звездном «родильном доме». Появление людей на Фризе шока у киззов не вызвало, поскольку, несмотря на очень сложные периоды в их цивилизации, киззы сумели не только не истребить себя в войнах за пищу и места обитания, – а ведь довольно длительное время убежищ от лютой зимы на планете было совсем немного! – но и сохранить часть культурного наследия своих предков, в том числе, и космогонические теории. Так что появление землян только подтвердило правильность идей их ученых о множественности миров и возможности обитания в космосе других разумных рас.

Более того, киззы встретили людей с энтузиазмом, справедливо ожидая от расы, способной на межзвездные перелеты, определенной помощи своей цивилизации, переживающей период вынужденного упадка.

Сейчас на Фризе имеется наше посольство, работают земные ученые различных специальностей, а на Рузоне, спутнике Музары, построена и уже тридцать лет функционирует база Космофлота. Специальный комитет, состоящий из ученых Фризы, Земли и сотрудников Департамента «Ф» Космофлота, занимается проблемой изменения климата планеты и всех возможных последствий потепления.

Кроме того, на Фризе, несмотря на ее суровый климат, есть очень популярный у земных туристов курорт. Понятно, что зимой на Фризе даже самым отчаянным туристам делать нечего. Но один раз в год – местный, равный примерно двум земным – любители зимних видов спорта слетаются поучаствовать в грандиозном спортивном празднике киззов «Эзар-Малаз» – «Прощай, зима!».

Да, как это ни удивительно, киззы, несмотря ни на что, сохранили любовь к спорту. Естественно, летом им не до спортивных состязаний, все население планеты заготавливает на зиму запасы съестного. А вот зимние виды спорта, лыжные и саночные соревнования, у киззов носят массовый характер, – ведь большая часть их жизни проходит в снегах…

Люди принесли на Фризу много новых видов спорта. И теперь в соревнованиях на досках, во фристайле, в скоростном спуске, прыжках с трамплина и многих других видах киззы выступают весьма достойно, конкурируя даже с лучшими спортсменами Земли и в соревнованиях на Фризе, и в земных чемпионатах, и на межпланетных Зимних Олимпийских играх.

Мы познакомили киззов с коньками, и в последние годы команды киззов принимают участие в земных хоккейных турнирах, занимая иногда даже призовые места. Но в скоростном беге на коньках и в фигурном катании киззы соревноваться с людьми не в состоянии. Для этих видов спорта слишком уж велики у людей чисто анатомические преимущества.

Зато открытый чемпионат Земли по трехмерным шахматам уже шесть лет подряд выигрывает кизз, Се Ризаль! Это и понятно, в обществе киззов долгие зимы естественным образом привели к расцвету разнообразных настольных игр. У киззов имеются подобия нард, карт, домино и шахмат, а также целый ряд игр, не имеющих аналогов у земных народов. Но без компьютеров киззы не могли, естественно, изобрести трехмерные игры. И когда киззы познакомились с земными играми, особенно с трехмерными шахматами, три-Ш, они пришли в полный восторг, и на Фризе началась настоящая «три-Ш-эпидемия».

А на Земле, в свою очередь, в моду вошли киззкие варианты карточных игр, «сузали». Особенной популярностью пользуется игра под названием «занг-зу». Эта игра, имеющая несколько вариантов правил, напоминает земной преферанс, хотя и намного его сложнее. Общая особенность всех вариантов занг-зу состоит в том, что любой игрок один раз за кон, взяв «взятку», имеет право сказать «занг», и тогда игроки меняются картами, передавая их соседям слева, по часовой стрелке. Если же говориться «зу», то обмен картами происходит против часовой стрелки.

Так что теперь в перечень соревнований праздника «Эзар-Малаз» входят турниры по самым популярным не только местным, но и человеческим настольным играм. И участвовать в этих турнирах на Фризу прилетает немало землян.