Глава девятая. Как король Харальд Синезубый отпраздновал йоль.

Знатные люди со всего Севера съехались в Еллинге, дабы отпраздновать йоль с королём Харальдом, так что им всем едва хватило места за столами, а в королевских покоях сделалось необычайно тесно и многолюдно. Но Орму и его товарищам было грех жаловаться на тесноту, ибо они взяли хорошую цену за своих рабов и продали их всех ещё до начала праздника. Когда Орм по справедливости разделил между своими людьми вырученное за рабов серебро, они почувствовали себя богатыми и свободными, и вдруг начали тосковать по родному Листеру, пытаясь догадаться о том, смог ли Берси вернуться домой на двух кораблях или это только они остались в живых после похода Крока. Однако, все они были отнюдь не против остаться в Еллинге до конца празднования, ибо это почиталось за великую честь – праздновать йоль с самим королём Дании, так что потом человек мог гордиться блеском этой славы до конца своих дней.

Главным гостем должен был стать сын короля Харальда, Свейн Вилобородый, что прибыл из Хедебю с большим числом своих приспешников. Как и всё сыновья короля Харальда он был рождён от одной из отцовских наложниц; и между отцом и сыном не было особой приязни, так что они старались не встречаться друг с другом без большой необходимости. Однако каждый йоль король Свейн всё равно отправлялся в Еллинге, и все знали зачем. Ибо так часто случалось во время йоля, когда еда была обильнее, а пиво крепче, чем обычно, что старые люди внезапно умирали прямо за столом или в кровати. Так произошло и со старым королём Гормом, который занемог, объевшись праздничной свинины и умер через два дня так и не придя в себя; поэтому король Свейн желал быть поближе к отцовским сундукам с сокровищами, если его родителя вдруг не станет. Но уже много лет он совершал эти путешествия понапрасну, и нетерпение его возрастало с каждым разом. Приспешники его в большинстве своём были грубыми и заносчивыми людьми, и было трудно каждый раз сохранять мир между ними и домочадцами короля Харальда, тем более, с тех пор как король Харальд принял христианство, и его примеру последовало множество его людей. Ибо король Свейн всё ещё придерживался старой веры и злобно насмехался над крещением отца, говоря, что даны могли легко избежать подобного позора, если бы у его старика хватило ума помереть вовремя.

Однако, у него самого было достаточно ума не распространяться об этом чересчур открыто, когда он приезжал в Еллинге, ибо король Харальд легко впадал в гнев, и когда такое случалось, он мог сделать что угодно и с кем угодно. Посему они старались не тратить друг на друга лишние слова, за исключением требуемых по обычаю приветствий, и поднимали взаимные кубки друг за друга не чаще, чем было положено учтивостью, сидя на почётных местах в пиршественной зале.

Перед рождеством случилась снежная буря, но она утихла, и погода сделалась морозной и тихой; а рождественским утром, когда священники служили обедню, и весь двор замка заволокло густым паром от блюд, что готовились на королевской кухне, большой корабль подошёл на вёслах с юга и стал у пристани. Парус его был изорван бурей в клочья, а вёсла обледенели. Король Харальд присутствовал при обедне, когда ему сообщили о прибытии судна. Он поднялся к пристани к кораблю, желая знать, кто могли бы быть новые гости. Это было большое крутобокое судно, с красной головой дракона надменно сидевшей на изогнутой шее на носу, челюсти его были покрыты толстой коркой льда, показывающей какие суровые морские просторы он одолел. Было видно, как с него на пристань выбрались люди в обледенелой одежде, и среди них выделялся высокий предводитель в синем плаще, а рядом с ним был другой человек схожего вида, одетый в красное. Король Харальд пристально оглядел их с места, где он стоял и промолвил: «Похоже на корабль йомсвикингов, но, может быть, это шведское судно, и на нём дерзкие люди, ибо они прибыли к королю данов без щита на мачте в знак мирных намерений. Я знаю лишь троих людей, что могут осмелиться так поступить: это Скеглар Тости, Вагн Акиссон и Стирбъёрн. К тому же, они подошли к берегу, не сняв драконью голову, хотя они должны знать, что тролли на земле не любят драконьих голов; и я знаю лишь двух человек, которым всё равно, что думают о них тролли, и это Вагн и Стирбъёрн. Но по кораблю я вижу, что его хозяин не стал искать убежища от вчерашней непогоды, и есть только один человек кто отказался бы склониться перед подобной бурей. Посему я полагаю, что это, должно быть, мой зять Стирбъёрн, которого я не видел уже четыре года; кроме того, у одного из них синий плащ, а Стирбъёрн дал клятву носить синее до тех пор, пока не отвоюет назад своё наследство у короля Эйрика. Кто с ним рядом такого же высокого роста сказать трудно, но сыновья Струтхаральда всегда были выше обычных людей, к тому же все трое друзья со Стирбъёрном. Это не может быть ярл Сигвальди, старший из них, ибо ему не до празднования йоля после того позора, что он навлёк на своё имя, когда увёл свои корабли прочь от битвы при Хорундарфьорде; брат его Хемминг сейчас в Англии. Но третий из сыновей Струтхаральда, Торкель Высокий, и должно быть, это он».

Так рассудил король Харальд в своей мудрости, и когда незнакомцы подошли ближе к замку и стало очевидно, что его догадки были верны, его настроение впервые улучшилось с тех пор, как к нему прибыл король Свейн. Он сердечно поприветствовал Стирбъёрна и Торкеля, и повелел без промедления затопить баню для своих гостей и поднести им и их людям горячего пива.

«Даже величайшим из воинов, – промолвил он, – необходимо согреться после того, что вы пережили; ибо есть своя правда в старых словах:

Горячее пиво тому кто замёрз

Горячее пиво тому кто устал

Нет лучшего друга, чем пиво

Сбросить с сердца тоску и печаль».

Многие из людей Стирбъёрна были настолько изнурены путешествием, что едва могли держаться на ногах; но когда им подали горячее пиво, они сумели удержать его в руках и выпить, не пролив ни капли.

«Как только вы попаритесь и отдохнёте, – промолвил король Харальд, – начнётся праздничное пиршество, и пожалуй, я теперь приступлю к нему с большим аппетитом, чем если бы только лишь мой сын сидел бы со мной за столом.

«Вилобородый здесь? – спросил Стирбъёрн, оглянувшись, – я был бы не прочь перемолвиться с ним словечком».

«Он всё ещё лелеет надежду, что однажды увидит как я скончаюсь, упившись пивом, – сказал король Харальд. – Лишь поэтому он каждый год приезжает сюда. Но, если я когда-нибудь и умру на рождественском пиру, то только потому, что мне надоест смотреть на его недовольную физиономию. У тебя будет возможность ещё поговорить с ним в свое время. Но скажи мне сперва: кровь ещё не пролилась между вами?»

«Кровь ещё не пролилась, – ответил Стирбъёрн, – но за будущее я не ручаюсь. Он обещал помочь мне кораблями и своими людьми против моего родича из Уппсалы, но пока ещё ни один корабль не прибыл».

«Не должно быть никаких ссор в моём доме, пока длится святое празднество, – промолвил король Харальд, – и ты должен постараться понять это, хотя я знаю, что тебе, может быть, трудно будет поддерживать мир со Свейном. Ибо я теперь следую Христу, что всегда был мне добрым союзником; а Христос не терпит раздоров в день, когда он родился и в последующие святые дни».

«Я человек лишённый наследства, – ответил Стирбъёрн, – и не могу позволить себе такой роскоши, как быть миролюбивым; ибо лучше я буду вороном, чем падалью, которую он клюет. Но, пока я твой гость, полагаю, я смогу сохранять мир, как и любой другой человек, какие бы боги не покровительствовали твоему пиру; ибо ты всегда был мне добрым тестем, и у меня не было повода ссориться с тобой. Но у меня есть для тебя новости; твоя дочь Тюра умерла. Я хотел бы приехать к тебе с более приятными вестями».

«Воистину, это печальные известия, – сказал король Харальд. – Как она умерла?»

«Она разгневалась, что я взял себе наложницу из страны вендов, – сказал Стирбъёрн, – и настолько осерчала, что начала харкать кровью; потом она начала понемногу чахнуть и в конце концов умерла. Во всём остальном она была мне хорошей женой».

«Я стал замечать в последнее время, – промолвил король Харальд, – что молодые люди не так дорожат жизнью как мы, старики. Однако, мы не позволим этому горю удручать нас во время праздничного пира; и как бы то ни было, у меня всё ещё осталось больше дочерей, чем мыслей, что с ними делать. Все они высокого мнения о себе и не выйдут замуж за человека незнатного или безвестного; так что ты не останешься вдовцом надолго, если ты выберешь среди них ту девушку, которая тебе приглянется. Ты увидишь их всех – хотя я опасаюсь, что когда мои дочери прознают, что ты снова один, будет непросто сохранить рождественское перемирие».

«Кое-что занимает меня больше, чем свадьба, – сказал Стирбъёрн, – но мы лучше потолкуем об этом позже».

Множество любопытных глаз следили за Стирбьёрном из дверных щелей и замочных скважин, когда он направился со своими людьми в истопленную для них баню; ибо его редко принимали гостем, и он почитался ныне за величайшего воителя на Севере со времён Рагнара Кожаные Штаны. У него была короткая светлая борода и водянистые голубые глаза, и люди кто не видел его раньше, удивлённо перешёптывались между собой, находя его чересчур стройным и узким в плечах. Ибо всем было известно, что он обладал такой силой, что разрубал щиты как ломти хлеба и мог рассечь одетого в кольчугу человека от шеи до пояса одним ударом меча, что звался Колыбельная на Ночь. Мудрые люди утверждали, что ему помогает древняя удача королей Уппсалы, и это благодаря ей он настолько силён, и ему сопутствует успех во всех его предприятиях. Но также было известно, что проклятие его рода и его несчастливая участь тоже отчасти пали на него, и поэтому он стал конунгом без владений; и это было причиной, что временами на него находили тягостная усталость и глубокая тоска. Когда это случалось, он просиживал в уединении целыми днями, вздыхая и что-то бормоча себе под нос, и не желая выносить присутствия своих приспешников, за исключением лишь женщины, что расчёсывала его кудри и старого музыканта, что подавал ему пиво и играл грустные мелодии. Но как только его усталость и тоска проходили, он снова спешил выйти в море, несмотря на то, что ему редко везло с погодой, и снова готов был безрассудно сражаться, доводя до изнеможения сильнейших людей из своего войска.

Итак, его боялись больше, чем любого другого предводителя на Севере, как будто в нём было нечто от могущества и величия самих богов; и многие верили, что когда-нибудь в будущем, он, достигнув зенита своей славы, отправится в Миклагард и увенчает себя императорским венцом, а после победоносно обогнёт всю землю до самого края на своих могучих кораблях. Но были и те, кто утверждали, что по его глазам видно, что он умрёт молодым и несчастным.

Наконец в главном пиршественном зале короля Харальда всё было готово к йольскому пиру, и все приглашенные туда гости расселись по скамьям. Ни одна женщина не была допущена на эту грандиозную попойку, ибо, как считал король Харальд, и без того трудно сохранять мир на пиру с одними лишь мужчинами, и будет во сто крат сложнее, если они напившись пива, ещё будут бахвалиться перед женщинами. Когда каждый гость занял подобающее ему место, спальничий короля громко превозгласил, что отныне в пиршественном зале царит мир Христа и короля Харальда, и что бы, у кого бы, ни было заточенного и заострённого, пользоваться этим надлежит только для разрезания пищи; ибо теперь любой порез, удар или открытая рана, нанесённые оружием, пивной кружкой, костью, деревянной плошкой, ковшом или сжатым кулаком будут сочтены как обычное убийство, как святотатство против Христа и непростительное преступление, посему виновный в этом злодеянии будет брошен в воду в глубоком месте, с камнем на шее. Всё оружие, за исключением столовых ножей, гостям надлежало оставить перед входом в зал, и лишь только самым знатным персонам, кто сидел за столом самого короля Харальда, было дозволено иметь при себе мечи, ибо считалось, что они в состоянии вести себя прилично, даже пьяные.

Зал был выстроен так, чтобы вместить без тесноты добрых полтысячи человек, и посередине его стоял стол короля Харальда, за который уселось тридцать самых почётных гостей. Столы для остальных приглашённых протянулись поперёк зала от одной стены до другой. Стирбъёрн сидел по правую руку от короля Харальда, а епископ Поппо по левую, напротив них были король Свейн, справа от него Торкель Высокий, а слева сидел старый лысый и краснолицый ярл с Малых Островов по имени Сибби. Все остальные за этим столом располагались согласно своему положению, и король Харальд самолично определил каждому из них его место. Орм, хотя и не считался известным предводителем, получил для себя место лучшее, чем мог ожидать, так же как и Токи, ибо король Харальд был благодарен им обоим за колокол святого Иакова, и к тому же, ему по нраву пришлись висы Токи. Итак, Орм сидел через три места от епископа, а Токи следующим, ибо Орм упросил короля Харальда, по возможности, не разлучать его с Токи, если тот вдруг перепьёт пива и начнёт буянить. Напротив них за столом сидели люди короля Свейна.