7

– Это для капитана-сахиба. Капитана-сахиба из разведчиков, – сказал базарный писец, разглядывая последнее письмо Хилари сквозь очки с исцарапанными стеклами. – Да, вот видишь, тут значится: «Мардан». Это в окрестностях Хоти-Мардана, что находится по дороге в Малаканд. За Аттоком и Индом, на другом берегу Кабула.

– Разведчики, – выдохнул Аш благоговейным шепотом.

Он бы уже давно двинулся в Мардан, если бы посмел, но он знал, что люди рани ожидают появления беглеца в этом городе (его дружба с сыном Коды Дада ни для кого не была секретом в Хава-Махале) и устроят засаду. Но теперь они наверняка решили, что он слишком хитер, чтобы сделать столь предсказуемый ход, и отправились на поиски в другие места. А если даже и нет, сама ситуация изменилась коренным образом, ведь отныне он не одинокий базарный мальчишка, уповающий найти приют у совара из разведчиков, а сахиб, который может попросить защиты у других сахибов. Не только для себя, но и для Зарина. А при необходимости и для Коды Дада тоже.

– Разведчики, – тихо повторил Аш.

Внезапно глаза его загорелись от возбуждения, и сумрачное отчаяние, много дней владевшее его умом и сердцем, начало рассеиваться, словно туман под лучами утреннего солнца. Наконец-то удача улыбнулась ему.

– Это название палтана, стоящего в Мардане, – с важным видом пояснил писец. – А имя сахиба – Аш-тан. Капитан Аш-тан. Что же касается остального… – Он хотел развернуть сложенный лист бумаги, но Аш проворно выхватил письмо у него из рук, пояснив, что хотел узнать только имя и адрес сахиба, а остальное не имеет значения. – Если это рекомендательное письмо, то лучше знать, что в нем написано, – глубокомысленно посоветовал писец. – Коли там содержится неблагоприятный отзыв, письмо можно порвать и сказать, что потерял. А коли отзыв благоприятный, бумагу можно продать за большие деньги. За такие вещи на базаре дают хорошую цену. Так, значит, ты надеешься поступить на службу к этому сахибу?

– Нет, я… я направляюсь в гости к брату жены моего кузена, а он служит у капитана-сахиба, – бойко соврал Аш. – Адрес мне сказали, но я забыл, а на ангрези читать не умею.

Заплатив писцу пол-аны согласно предварительной договоренности и несколько раз повторив имя для пущей верности, он засунул письмо обратно в складки тюрбана и потратил другую половину аны на горсть чанны^[11] и палочку очищенного сахарного тростника.

Аш проделал длинный путь с той ночи, как покинул пещерку на берегу Джелама. Очень скоро он понял, насколько быстрее путешествовать одному и насколько права была Сита, когда говорила, что один он будет в большей безопасности, ибо доходившие до него слухи о расспросах и допросах в деревнях свидетельствовали, что преследование продолжается. Но поскольку преследователи знали, что он никогда не бросит свою мать, они по-прежнему разыскивали женщину-горянку и сероглазого мальчика, путешествующих вместе, и не интересовались одиноким бездомным оборвышем, чья внешность в северо-западной области Индии, где на горизонте вздымались Хайберские горы, ничем особо не выделялась.

К Ашу никто не подступал с расспросами, но из страха привлечь к себе внимание неосторожным поступком он не решился попросить перевести письмо ни в одном из маленьких городков, где подобная просьба могла возбудить любопытство. Только достигнув города покрупнее, могущего похвастаться полудюжиной писцов, он почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы отважиться на такой шаг. И вот сейчас выяснилось, что на письме указаны имя и адрес офицера разведчиков – полка, где служит Зарин. Все складывалось так удачно, что даже не верилось.

Мама сказала, что не знает содержания письма. Но видимо, у нее имелись предположения на сей счет, и, возможно, именно поэтому она питала неприязнь к Коде Даду и его сыну и решительно противилась планам Аша однажды присоединиться к Зарину и вступить в тот же самый полк. Однако в конце концов она велела Ашу направиться в Мардан, где он встретится с Зарином и станет соваром Корпуса разведчиков или даже офицером, если этот капитан-сахиб окажется родственником и пожелает помочь ему. Но последнее так и осталось неизвестным, потому что Уильям Аштон был мертв.

Осенью прошлого года разведчики принимали участие в кампании в Амбале – военном походе, предпринятом против одного враждебно настроенного пограничного племени, и Уильям, так и не узнавший о существовании племянника, пал в бою всего через несколько недель после побега сына своей сестры из Хава-Махала. Но теперь была весна, миндальные деревья стояли в цвету, и на ивах уже распускались почки, когда Аш тронулся в путь по дороге, ведущей из Аттока в Пешавар.

Река Кабул, мутно-красная от красной земли Хайбера, которую в нее смывало с весенними дождями и таянием снегов в далеком Афганистане, широко разлилась, и броды стали непроходимыми, поэтому Ашу пришлось переправиться через нее по понтонному мосту в Ноушере. Аш уже сделал крюк примерно в десять миль, чтобы не переправляться через Инд на аттокском пароме, поскольку сообразил, что достаточно всего одного человека, чтобы уследить за всеми, кто проезжает там. Он поступил разумно, так как там действительно сторожил некий человек – безобидный с виду странник, который явно никуда не спешил, сдружился с лодочником и целыми днями праздно наблюдал за людьми, пользовавшимися паромом. Аш переправился на другой берег милями пятью ниже по течению, попросившись на плот к одному фермеру, а оттуда вернулся к дороге в Пешавар. И опять судьба оказалась благосклонна к нему. В Ноушере один доброжелательный крестьянин, направлявшийся в Рисалпур с грузом овощей, согласился подвезти мальчика, и тот, притворившись, что хочет спать, зарылся в груду капустных кочанов и кольраби и проехал через понтонный мост, никем не замеченный. Таким образом, ближе к вечеру этого дня он – в запыленной одежде, со стертыми в кровь ногами и страшно усталый – добрался до военного поста Мардан и спросил там совара Зарин-хана из разведчиков.

К тому времени Корпус разведчиков снова вернулся в казармы после нескольких месяцев тяжелого военного похода и еще более тяжелых боев на территории юсуфзаев. За одиннадцать месяцев службы Зарин так повзрослел, что в нем трудно было узнать веселого юношу, с легким сердцем покидавшего Гулкот в недалеком прошлом. Он стал выше ростом, шире в плечах, и темный пушок, прежде едва пробивавшийся у него над верхней губой, сменился внушительными усами. Но он остался все тем же Зарином и очень обрадовался встрече с Ашем.

– Отец прислал мне весточку о твоем побеге из Гулкота, и я знал, что однажды ты здесь появишься, – сказал он, крепко обнимая мальчика. – Тебе придется подождать, покуда не достигнешь призывного возраста, но я поговорю с братом – он получил звание джемадара после сражения на дороге в Амбалу, – и он подыщет тебе работу. Твоя мать здесь?

– Она умерла, – ответил Аш бесцветным голосом.

Он почувствовал, что не в состоянии говорить о Сите даже с таким старым другом, как Зарин. Но Зарин все понял и не стал задавать никаких вопросов, только сказал:

– Мне очень жаль. Она была тебе хорошей матерью, а я думаю, что и плохую-то потерять тяжело, ведь мать у каждого из нас всего одна.

– Похоже, у меня их было две, – мрачно произнес Аш.

Устало присев на корточки у костра Зарина, он поведал о своем побеге из Хава-Махала и о том, что узнал от Ситы в пещерке у реки, а в подтверждение последней части своего рассказа вытащил из тюрбана письмо, адресованное погибшему офицеру разведчиков.

Зарин не мог прочитать письмо, но он тоже поверил услышанному при виде денег. Монеты говорили сами за себя на языке, не требующем перевода. В общей сложности там было двести с лишним монет: около пятидесяти из них – серебряные рупии, а остальные – соверены и золотые мухуры. Тот факт, что Сита столько лет хранила это небольшое состояние, похоже, доказывал, что ее история правдива, по крайней мере отчасти.

– Думаю, лучше показать это моему брату, – сказал Зарин, с сомнением глядя на письмо, сунутое ему в руку Ашем. – Возможно, он даст тебе толковый совет. Для моего ума это дело слишком сложное.

Брат Зарина, джемадар, не испытал никаких сомнений. Есть только один вариант действий. Поскольку Аштон-сахиб погиб, дело нужно изложить полковнику-сахибу Брауну, командующему корпусом, и тот во всем разберется. Он сам, Авал-шах, немедленно отведет Ашока на квартиру полковника-сахиба. Если в этой поразительной истории есть хоть доля правды, то чем скорее деньги и бумаги окажутся в надежных руках, тем лучше.

– Ты же, Зарин, держи язык за зубами. Если гулкотская рани жаждет смерти мальчика, она станет мстить тем, кто помог ему бежать, а коли она узнает, что он здесь с нами, то заподозрит нашего отца в причастности к делу. Поэтому для всех нас лучше, чтобы след затерялся. Я сейчас пойду к командующему-сахибу, а ты, Ашок, иди за мной немного поодаль, чтобы нас не видели вместе, и подожди на улице, пока тебя не позовут.

Джемадар сунул в карман письмо и широким шагом вышел на предвечерний солнечный свет, а Аш последовал за ним на безопасном расстоянии. Следующие полчаса он провел, сидя на краю сточной трубы, швыряя камешки в канаву и зорко поглядывая на окна полковника, пока тени на пыльной дороге медленно удлинялись и свежий весенний вечер постепенно наполнялся запахом дыма от костров из хвороста и сухого навоза.

Тогда Аш еще не знал, что то был последний час его независимости. Последний – на много лет вперед – час покоя, свободы и праздности. Если бы он понял это, то, возможно, нарушил бы данное Сите обещание и убежал бы, пока не поздно. Однако, хотя Аш сумел скрыться от наемных убийц рани, сейчас ему едва ли удалось бы убежать далеко. Полковник Сэм Браун, кавалер ордена «Крест Виктории», исполняющий обязанности командующего Корпусом разведчиков, уже прочитал незаконченное письмо профессора Пелам-Мартина к своему шурину Уильяму Аштону и теперь взламывал печать на пакете, завернутом в промасленный шелк почти семь лет назад. Бежать сыну Хилари было уже слишком поздно.

Спустя три недели Аш, одетый в тесный, неудобный европейский костюм и обутый в еще более неудобные европейские туфли, находился в Бомбее – по дороге на родину своих предков.

Переезд организовали и оплатили офицеры полка его дяди, которые поначалу категорически отказывались верить, что этот нищий бродяжка может приходиться племянником бедному Уильяму, но в конце концов признали неоспоримость свидетельств, содержавшихся в пакете (среди них имелся дагеротип Изабеллы, чье сходство с сыном было поистине поразительным, и дагеротип с изображением сидящего на коленях у Ситы Аша, сделанный в Дели в тот день, когда мальчику исполнилось четыре года, – обоих позирующих с уверенностью опознал Зарин) и полученных в результате тщательного допроса и осмотра претендента. Поменяв свое мнение на противоположное, друзья Уильяма исполнились решимости сделать все возможное и невозможное для племянника бравого офицера, который служил в корпусе со времени возведения Ходсоном крепости в Мардане и пользовался всеобщей любовью. Впрочем, означенный племянник не испытывал ни малейшей признательности к своим благодетелям.

Аш выполнил последнюю волю своей приемной матери: отдал сахиб-логам бумаги и деньги, полученные от нее. Сделав это, он предпочел бы остаться при кавалерийской части Зарина и Авал-шаха и зарабатывать на хлеб трудом конюшонка или косильщика травы для армейских лошадей, покуда не достигнет возраста, когда сможет вступить в полк. Но этого ему не позволили. «Ну почему меня не оставят в покое? – с негодованием думал Аш. – Почему всегда и везде находятся властные люди, которые отдают мне неприятные приказы, ограничивают мою свободу и не считаются с моими желаниями? И другие, которые по воле злонамеренной и честолюбивой женщины готовы гоняться за мной по всей Индии, чтобы убить меня, хотя я с ними не ссорился и не сделал им ничего плохого? Это несправедливо!»

Он был счастлив на базарах Гулкота и не хотел покидать город и перебираться в Хава-Махал. Но ему не оставили выбора. А теперь, судя по всему, ему придется расстаться с друзьями и отправиться на родину отца, и опять-таки у него нет выбора и права голоса. Он попался в ловушку – точно так же, как однажды угодил в западню Хава-Махала, – и пути назад уже нет, ибо ворота закрылись за ним. Возможно, когда он станет взрослым, то обретет право поступать по собственному усмотрению, хотя Аш уже начинал думать, что в мире, полном притеснителей, наемных убийц и назойливых людей, сующих нос в чужие дела, такое едва ли возможно. Но по крайней мере, сахибы обещали, что по истечении срока неволи в Билайте он получит разрешение вернуться в Индию.

Полковник Сэм Браун, командующий корпусом, сказал, что отослал телеграммы родственникам его отца – они отправят его в школу и сделают из него сахиба. А если он будет прилежно учиться и хорошо сдаст экзамены (что бы ни значило это слово), он получит назначение в армию и вернется в Мардан в качестве офицера разведчиков. Именно надежда на такой исход событий, а не данное Сите слово или страх перед людьми рани удержала Аша от попытки побега. А также то обстоятельство, что сахиб, в сопровождении которого он ехал в Англию, вез с собой на родину двух слуг-индийцев, а следовательно, Ашу будет с кем перемолвиться словечком. Последним он был обязан высказанному невзначай замечанию Авал-шаха.

– Очень жаль, – сказал Авал-шах своему командиру, – что мальчик забудет язык и обычаи этой страны. Сахиб, способный думать и разговаривать, как один из нас, и с виду похожий на патана или пенджабца, сделал бы отличную карьеру в нашем полку. Но в Билайте он все забудет и станет таким, как все прочие сахибы, а это будет большой потерей.

Эти слова произвели впечатление на командующего. Хотя от всех англичан, состоявших на службе у правительства Британии, требовалось умение бегло говорить на одном или нескольких из распространенных в Индии наречий, очень и очень немногие владели языком настолько хорошо, чтобы сойти за туземного жителя. И эти немногие в большинстве своем были полукровками, чья смешанная кровь препятствовала продвижению на высокие должности в армии и на государственной службе. Даже такой высокоодаренный солдат, как полковник Джеймс Скиннер, командир Скиннеровской конницы, знаменитый Сикондар-сахиб, получил отказ на прошение о принятии на службу в бенгальскую армию из-за того, что его мать была уроженкой Индии. Но было ясно, что племянник Уильяма Аштона – настоящий индиец во всех отношениях, помимо происхождения, и один из немногих, кто знает страну изнутри. В таком качестве он мог однажды оказать неоценимую помощь здесь, где от достоверной информации зачастую зависел вопрос победы или поражения, и Авал-шах абсолютно прав: столь ценными людьми нельзя разбрасываться.

Командующий корпусом пораскинул мозгами и в конечном счете нашел блестящее решение. Полковник Рональд Андерсон, окружной комиссар, вынужденный уйти в отставку по причине плохого здоровья, в следующий четверг отбывал в Англию в сопровождении своего посыльного, патана по имени Алаяр, и своего кхансамаха Махду, уроженца горной местности за Абботтабадом. Оба находились у него в услужении свыше двадцати лет. Андерсон водил дружбу с Джоном Николсоном и сэром Генри Лоуренсом, а в молодости провел несколько лет в Афганистане на службе у злосчастного Макнотона. Андерсон свободно говорил на пяти индийских диалектах, глубоко знал и любил Северо-Западные пограничные провинции и местность за их пределами. Нет никаких сомнений, лучше Андерсона никто не присмотрит за юным Аштоном во время длительного путешествия на родину и в течение всех школьных каникул, на какие Пелам-Мартины разрешат забирать мальчика, он наверняка согласится взять на себя такую обязанность. Командующий Корпусом разведчиков, не теряя времени даром, тотчас приказал подать коня и направился к полковнику Андерсону, чтобы изложить дело. Отставной комиссар, заинтригованный историей, мгновенно дал свое согласие.