Цитаты из книги «Женщины и власть. Манифест»

(Рассказывают, что в афганском парламенте просто отключают микрофон, когда не хотят слушать женщину.)

Более того, как показывает нам Гомер, неотъемлемая часть взросления мужчины состояла в том, чтобы научиться завладевать правом на публичную речь, не давая его женщинам.

Дело не только в том, что женщине труднее пробиться; с ней гораздо суровее обойдутся, случись ей где-то напортачить.

Нельзя так просто поместить женщину в структуру, которая изначально маркирована как мужская. Необходимо изменить саму структуру. И значит, власть нужно переосмыслять. Лишать ее общественного престижа. Думать совместно о власти ведомых, а не только лидеров. И главное — думать о власти как об определении или даже глаголе («править»), а не как об объекте обладания.

Могущество этих тысячелетних нарративов весьма точно, хотя и в фантастическом контексте, показывает Гилман. У «Еёнии» есть продолжение: Вендайк решает сопроводить Терри домой в Нашленд и берет с собой жену из Еёнии, Элладору; эта часть называется «С ней в Нашленде» (With Her in Ourland). Сказать по совести, Нашленд оказывается не лучшим местом, не в последнюю очередь потому, что Элладора попадает туда в разгар Первой мировой войны. И довольно скоро, избавившись от Терри, пара решает вернуться в Еёнию. К этому моменту Вен и Элладора ждут ребенка, и — вы, наверное, уже догадались — последние слова этой повести таковы: «В должный срок на свет появился наш мальчик». Гилман, несомненно, прекрасно понимала, что продолжения не понадобится. Любой читатель, воспитанный в логике западной традиции, легко предскажет, кто будет править Еёнией через 50 лет. Этот мальчик.

Но ситуация в целом довольно неутешительна. Мы нисколько не приблизились к тому, чтобы поколебать те основополагающие представления о власти, которые отсекают от нее женщин, и обратить их к своей пользе, как это сделала Тэтчер со своим ридикюлем. Хотя я упорно возражаю против того, чтобы «Лисистрату» играли так, будто она написана о власти женщин, — возможно, именно так ее сегодня и надо играть. Несмотря на явное стремление феминисток в последние пятьдесят с лишним лет реабилитировать Медузу («Посмеяться с Медузой», как об этом говорит заглавие недавнего сборника эссе) — не говоря уже о том, что она изображена на логотипе Versace, — это никак не повлияло на то, что ее по-прежнему используют в травле женщин-политиков.

Можем ли мы рассчитывать на перемены, размышляя о том, что такое власть, в чем ее функции и как в ней участвовать женщинам? Вероятно, в какой-то степени можем. Меня впечатлило, что одно из самых влиятельных общественных движений последних лет, Black Lives Matter, основали три женщины. Подозреваю, что имена их известны немногим, но вместе они оказались силой, способной менять существующий порядок вещей.

Нельзя так просто поместить женщину в структуру, которая изначально маркирована как мужская. Необходимо изменить саму структуру. И значит, власть нужно переосмыслять. Лишать ее общественного престижа. Думать совместно о власти ведомых, а не только лидеров. И главное — думать о власти как об определении или даже глаголе («править»), а не как об объекте обладания. Власть, на мой взгляд, — это возможность быть полезной, что-то менять в жизни, это право рассчитывать на серьезное отношение ко мне как к личности. Власти именно в этом смысле многим женщинам не хватает — и такой власти они хотят.

Нам нужно больше думать о том, что такое власть, зачем она нужна и как она распределяется. Иначе говоря, если мы не представляем женщину вполне включенной во властные структуры, надо ли нам скорее пересмотреть определение власти, а не женщины?

Из этого следует простой, но важный вывод: на протяжении всей известной нам истории западной цивилизации мы всюду видим радикальное отлучение женщин от власти — реальное, а также культурное и символическое. В костюме Афины есть нечто, что не утратило своего символического значения и в наши дни. На большинстве изображений богини в самом центре ее доспехов, на нагруднике, присутствует женская голова с извивающимися змеями вместо волос. Это голова Медузы, одной их трех мифических сестер-горгон, и в Античности это был важный символ торжества мужчин над теми страшными опасностями, которые влечет за собой сама возможность допущения женщин к власти. Не случайно мы видим Медузу обезглавленной — ее голову гордо демонстрирует как украшение это решительно не-женское женское божество.