– Хах… Да мы о каждом беглеце докладываем, идиот. – усмехнулся он, после чего отвесил мне прикладом по лицу, отчего я завалился на спину, отплёвываясь от крови во рту. – Сиди тихо и жди своей очереди.

Я не знаю, сколько ещё мы прождали в этой аудитории. После удара по лицу расползлась здоровенная гематома, меня тошнило, ужасно кружилась голова, мой опыт предостерёг оставшихся в комнате людей предпринимать попытки заговорить с солдатами. Наконец, когда солнце за окном здания Института скрылось, а на двор упали тяжёлые, ещё более густые из-за дыма, сумерки, то двери с железным лязгом открылись и нас ослепило светом прожекторов.

– Вот этих троих к ректору, остальных на работу. – сказал человек из коридора.

Нашу тройку тут же подхватили за руки и приковали друг к другу. Мы шли, спотыкаясь о собственные ноги, жались в страхе друг к другу, потому как не до конца осознавали, что нас ждёт. Если это не работа в бригаде – то что тогда? Какую ещё задачу могут поставить перед преступниками, за жизни которых никто особо и не переживает? Было зябко от осознания того, что я обращаюсь к самому себе как к живому мертвецу. Я не сделал ничего плохого, лишь пытался спасти свою жизнь, но вместо этого поставил себя перед выбором: либо смерть, либо нечто, о чём и подумать страшно. Неизвестность угнетала, страшно становилось от того, что вместо самоубийственной задачи предполагается нечто более ужасное.

Нас силком запихнули в кабинет и закрыли снаружи. В тёплом и светлом кабинете, который обогревался воздушной пушкой, сидел только мистер Ллойд – ректор этого Института. Сухой и порядком побледневший мужчина в строгом чистом чёрном пиджаке и белом лабораторном халате, изрядно потрепанном и мятом. Он посмотрел на нас усталыми и тусклыми глазами, которые едва выглядывали из мешков морщин, остановил свой взгляд на мне и крикнул за двери:

– Здоровяка оставьте, остальные пусть подождут за дверью!

Солдаты быстро вошли в кабинет ректора и вытолкнули двух людей за двери, оставив меня и мистера Ллойда наедине. Он разочарованно завертел головой, осматривая меня с ног до головы, после чего тихо, с досадой протянул:

– Какого чёрта, Энтони…

– Хотел бы я знать, мистер Ллойд.

– Ты хоть понимаешь, во что ты втянул свою душу?

– Даже не могу представить… – тихо ответил я. – Может хоть вы объясните, что здесь происходит?

Мистер Ллойд тихо выругался, отвернул голову в сторону и замолчал. Я был прилежным студентом, охотно возился с работой, которую многие из персонала считали слишком опасной или неподобающе грязной для учёного. Много времени ошивался в пшеничном лесу, брал пробы, исследовал молодые ростки, одним из первых предупредил Институт, что пшеница, судя по всему, ослабла и заболела. И хоть знаний моих не хватало для того, чтобы считаться не то что экспертом, но даже коснувшимся верхушки этого дьявольского творения генетиков, знал я явно больше, чем остальные студенты. Возможно, это и сыграло роль в дальнейшей моей судьбе. Мистер Ллойд, серьёзно посмотрев на меня сквозь заплывшие глаза, тихо стал говорить:

– Они крепко взялись за наши gluteus maximus musculi, сынок. Да так крепко, что мы оказались заперты в этом чёртовом городе. Министерство здравоохранения полтора месяца назад поставило вопрос ребром – на самом ли деле заражённые спорыньёй люди страдают от спорыньи, а не от какой-нибудь чумы или сибирской язвы, споры которой вымыло вместе со слоями почвы наружу?

– Но мы ведь… Вскрытия людей. Все результаты задокументированы. Чего они хотят? – недоумевал я.

– Их это не убедило. Они настаивали, что в нашем регионе не так много людей, которые проживают внутри треклятого леса. А тот факт, что они самолично выходили из лесов и кидались на наших работников дал Министерству новую мысль – бешенство или отравленные грибы.

– Бред какой-то.

– Они на этом бреду собаку съели. Думаешь, я не понимаю, что им просто очень удобно огородить весь регион и недопустить, чтобы хоть одна живая душа изнутри разнесла правду? Они быстренько состряпали план законопроекта, приняли его «для нашего же блага» и довольные уселилсь обратно в кресла, чтобы плевать в потолок и ждать, пока проблема уладит сама себя! Чёртовы кретины! – злился мистер Ллойд. – А то, что сраная пшеница за сотню километров отсюда разбрасывает семена по ветру их, оказывается, не очень то и волнует!

– Так что же нам делать? Мы ведь не сможем достучаться отсюда до самого Министерства! Нам попросту не дадут это сделать.

– Проблема не только в этом. Мы буквально отрезаны от всего мира. Армия хоть и поддерживает решение Министерства, но также обязана поставлять нам топливо, еду и средства защиты. И поверь мне, они очень этому не рады. Генерал Маклин, будь он не ладен, открыто говорит, что лучше бы мы все тут подохли, чем впустую тратить важные ресурсы на безнадёжных людей. Мол, весь мир страдает от катаклизмов, а с нами сюсюкаются, как с малыми детьми. Я не могу его судить, потому что со стороны всё действительно выглядит именно так…

– Насколько всё плохо? Я видел Лодермейн, когда хотел навестить своих родных и…

– Все погибли? – спросил он, сурово посмотрев мне в глаза. – В том и суть. Даже обладая всеми средствами защиты мы страдаем от собственных действий. Противогазы и респираторы быстро приходят в негодность из-за сажи и пепла, что летает в воздухе. Отрезанные от поставки медикаментов и чистых фильтров, мы в скором времени станем погибать от пневмонии и обструктивной болезни лёгких. Если же мы прекратим жить как в костре, то нас очень быстро съест повисшая в воздухе спорынья. Симптомы ты знаешь. Если уходить в более чистые регионы, то огромный уровень влажности и плесени в скором времени подкосит наши ослабленные отсутствием солнечного света тела, а затем за нами в скором времени придёт вездесущая пшеница. Люди ходят бледные и поникшие, у них и без того из-за анемии и авитаминоза страдают все системы органов.

– Это… Патовая ситуация. Куда ни глянь – скорая кончина.

Мистер Ллойд тяжело вздохнул, после чего добавил:

– Есть у нас одна задумка. Безумная как сама эта дрянная жизнь, но если не попытаться, то все на этом клочке земли вымрут подчистую. Я даже не представляю, как они будут избавляться от пшеницы, когда она захватит тысячи гектаров земли. Бомбы, напалм, «Agent Orange»?

– Что за задумка? – неуверенно спросил я.

– Слушай, Энтони. Мне нужно, чтобы ты понимал простую истину – они тебя не выпустят. Я здесь никто, просто пешка в их игре, которую нарекли местным королём. Администрация города, мэр, полиция – ха… Теперь у руля военные, теперь солдаты правят балом.

– Я… Понимаю… – моя последняя надежда на скорое освобождение только что рухнула.

– Им нужно, чтобы существовал человек, который якобы держит всё под контролем. Не пойдёшь ты – они заставят меня сделать так, чтобы пошёл. Вывезут тебя за город, окунут пару раз в затхлое солёное болото, посчитают рёбра берцами. Мы это уже проходили…

– У меня есть выбор? Что вообще от меня требуется?

– Выбор у тебя не богатый, парень. Либо ты отказываешься тут же и тебя направляют в бригаду, либо я объясняю тебе план и ты становишься его участником. – серьёзно проговорил он.

– Расскажите, в чём суть плана, и тогда я подумаю. – совсем не в моей ситуации было выбирать, но то, как юлил мистер Ллойд, мне не нравилось.

– Коротко и ясно. Надо отправиться в Академию агрокультур.

– Прямо в центр леса?! Вы в своём уме? Там давным-давно всё заражено спорыньёй! Да там живого места уже не осталось, всё разрушено корнями пшеницы и безумцами, сошедшими с ума после заражения!

– Дружеское напоминание – средняя продолжительность жизни члена «огневой бригады» примерно три недели. Обычно меньше. И этому как раз-таки способствуют те самые безумцы, о которых ты говоришь.

– Да вы… Это какая-то шутка. Очень и очень плохая шутка.

– Давай на чистоту, парень. Хочешь ты или не хочешь – тебя привлекут к бригаде. Силой, угрозами, побоями. Они чётко осознают, что им за это ничего не будет. Моё слово ничего не решит, как я уже сказал ранее. Поэтому я просто даю тебе выбор – продержаться пару недель и сдохнуть в огне или от лап уродов, или же в составе группы отправиться в центр пшеничного леса и провести кое-какие манипуляции.

– А что, если я просто сбегу? Не могут же солдаты караулить каждый метр чёртовой границы? Наверняка есть лазейка, укромное место, где можно переждать, дыра в заборе, обычные леса, в конце концов! – негодовал я.

– Глянь сюда. – мистер Ллойд откинул первую страницу здоровенной рабочей тетради и показал мне карту, на которой красным цветом была выделена зона, подписанная как «Опасно для жизни». – С каждым днём эта зона растёт. Сколько тебе потребуется времени, чтобы усыпить бдительность и незамеченным пройти к границе? Неделя? Две? За это время «красная зона», которая пока ютится на северо-востоке, продвинется глубоко на запад. Военные, которые обязали меня докладывать обо всех изменениях этой зоны, оперативно усиливают границы и в скором времени, должен полагать, перестанут вообще церемониться с подъезжающими машинами. Я уже сказал, парень – армия держится из последних сил, чтобы не поубивать нас всех на месте. Стоит тебе сунуть нос на открытую местность – твои мозги заляпают последнюю зелёную траву.

В растерянности я потерял дар речи. Невозможно было представить, чтобы всё было настолько безвыходно. Ослеплённый глубокой задумчивостью, я неморгающим взглядом сверлил лежащую перед собой карту и фотографии, на которых уродливые и почерневшие стволы пшеничных деревьев лохмотьями сбрасывали кору и колосья в мутные лужи солёной воды. На других снимках было видно, как целые гарнизоны солдат выстраивают заставы в наиболее людных местах, стоят в пробках армейские машины, заполненные брусом и колючей проволокой, цементом, кирпичом. Не в силах придумать более ни одной подходящей идеи, которая способна была вызволить меня из тупика, я со слезами на глазах выдавил:

– Что… Нужно сделать?

– Я знаю, это нелегко. Я тоже каждый раз… – мистер Ллойд устало схватился за лоб рукой. – Ночи превратились в бессонные кошмары из-за каждого, кого мои руки направляют на смерть. Под дулом автомата сделаешь всё, чтобы не допустить смерти всего города. Мэр не была такой сговорчивой и её убили ещё два месяца назад, когда Министерство стало задавать первые вопросы. Крис, мой помощник, которого, ты, наверняка, уже увидел, после всего этого тоже решил бежать. И вот он здесь.

– Перестаньте оправдываться. Просто скажите уже, зачем вам нужен я! – злость распирала меня изнутри, я не мог более слушать о том, как тяжело было мистеру Ллойду, который сидит в тепле и решает за всех, жить им или умереть.

Ректор уловил мой настрой и понимание ситуации, так что просто недовольно поджал губы и начал объясняться:

– Мы практически всегда держали связь с Академией по радио. Каждый вечер мы разговаривали с Кэрри Уильямсом, директором Академии, о том, что делать людям по ту сторону леса. Он докладывал обо всех изменениях, которые касались «первородного» леса – самых старых пшеничных деревьев, которые они вместе с другими учёными высаживали самыми первыми. Они пришли к очень неутешительным выводам – пшеница, поражённая спорыньёй, гибнет, это факт, но на место старой в скором времени приходит молодая. Предположение, что после заражения всего леса можно будет позабыть о проекте «Рождение» как о страшном сне, тают просто на глазах. Лес будет возрождаться и заражаться каждый раз в виду того, как быстро он размножается и как стремительно он вырастает. Темпы размножения быстрее темпов заражения, и даже силы жителей, которые употребляют молодую пшеницу в пищу, не могут сдержать эти темпы. Кучность самой пшеницы блокирует все дороги, погода не играет нам на руку. Казалось, что сжигание пшеницы по периметру города в скором времени превратиться в пожар, который затронет и весь лес, но сильные дожди всячески этому мешают. Уильямс пришёл к выводу, что вместо того, чтобы искать средство по сдерживанию роста, Академии из последних сил придётся быстро искать способ убить пшеницу в зачатке – в земле. Один раз выброс ядовитых химикатов в почву сыграл свою роль, ослабив деревья, предполагалось, что выброс куда большего количества химикатов может помочь и во второй раз.

– Я слышу недосказанность. – угрюмо прервал я мистера Ллойда.

Ректор прочистил горло и медленно продолжил:

– Уильямс пропал. Связь с Академией прервалась неделю назад. Он говорил, что команда учёных редеет с каждым новым днём, но наработки яда у них уже есть. А потом тишина. Нам нужны эти наработки, Энтони. Привези их сюда, а уж тут мы доведём всё до ума. Если слова Уильямса верны и он сам не потерял светлый ум из-за заражения, то мы сможем планомерно выкосить всю пшеницу и убить её. Сработает – расскажем об успехе солдатам, а те передадут всё в Министерство, и будем надеяться, что поделятся этой информацией с другими странами, если вдруг пшеница вылезет у наших «соседей». Так просто. И так тяжело одновременно.

– Кто ещё пойдёт со мной? Я ведь не стану делать это в одиночку, так ведь?

– Мы бы давно отправили туда обычных солдат или таких же беглецов, которые приехали с тобой. Но если верить Уильямсу, то там тысячи страниц, в которых написаны результаты всех экспериментов, даже неудачных. Должен быть как минимум один человек в отряде, который разбирается в химии ядов и сможет выцепить именно нужные знания, а не кучу барахла. Там нет волшебной странички с формулами, на которой написано «Идеальный рабочий вариант!», мы не знаем точно, как выглядят последние исследования и их результаты, а кишащая там живность в лице поехавших уродов вряд ли даст необученному человеку время на разбирательства. Нужен человек, который сходу отделит зёрна от плевел.

– Почему не выделили кого-то из Института? Неужели не осталось хоть кого-то, кто также перед лицом смерти не решился бы пойти в лес?

– А почему убежал ты сам, Энтони? – спросил мистер Ллойд и по одному лишь его взгляду я понял, что мой ответ он уже знает.

– Я… Видел Лодермейн. Как умерли родители. Они до последнего отговаривали меня, просили уехать как можно раньше. Я не послушал. Но после того ужаса, что творился в заросшем пшеницей городе, я понял, что перспектив практически нет. Как и возможностей для спокойной жизни…

– Многие работники Института увидели гораздо больше, чем ты. Держались до последнего, но у всех них был предел. Они тоже уезжали, их тоже возвращали сюда солдаты, но все они отказывались и предпочитали короткую, опасную жизнь, чем попытаться дойти до Академии. Даже тогда, когда связь с Уильямсом и его командой была постоянной. Последние несколько недель мы только и делаем, что ищем человека, который подойдёт для отправки в лес. Наша команда учёных и без того сократилась настолько, что доработка яда будет долгой и очень сложной. Я берегу лучших из лучших, пока они сами этого хотят. А с тобой… У нас появилась надежда.

– Хотите сказать, что за всё время с начала оцепления сюда не притащили ни одного бывшего студента? – по-прежнему недоумевал я.

– Пойми ты наконец, что не в студентах дело! Когда перед ними ставят выбор: принять судьбу и в скором времени угореть в пожаре или попытаться спасти всех – у них даже мысли в голове не пробегает! Я помню отзывы учителей о тебе, Энтони! Они говорили мне, что ты прекрасный толковый парень со светлой дорожкой в будущее. Так подумай хоть ты о том, насколько важно для всех в этом дрянном городе поиметь надежду на спасение. Ты простой человек со своими страхами – это ясно как день, но пойдёшь ли ты на то, чтобы переступить через эти страхи и помочь нам всем в избавлении от ужасной ошибки, совершённой наукой? Скажи мне, только «да» или «нет».

– Это гораздо сложнее, чем вам может показаться, мистер Ллойд…

– «Да» или «нет», Энтони.

– Академия наверняка уже развалилась на куски. Это самоубийство!

– «Да» или «нет».

– Я покойник, если соглашусь на такое! – крикнул я.

– Ты уже покойник, парень! Ровно в тот самый момент, когда твоя чёртова машина подъехала к блокпосту! – крикнул в ответ мистер Ллойд, брызжа слюной. – Я устал напоминать о том, что мы все здесь под дулом автомата! Стоит только Министерству щёлкнуть пальцами – и весь город будет усеян трупами.

– Хорошо! – махнул я руками в гневе. – Будь по вашему, мистер Ллойд. Хотите сделать из меня долбанного «героя в обтягивающем трико» – будет вам герой.

– Это не игры, парень. Мы здесь не играем в героев и злодеев, я просто хочу жить! – ректор сильно и гулко закашлялся, захлёбываясь мокротой и слизью. Он поднялся со своего места и на дрожащих ногах подошёл к небольшой урне, в которую сплюнул кровавую слюну. – Я не хочу закончить свою жизнь в этом отстойнике без возможности получить медицинскую помощь. Хочешь также? Валяй, оставайся в городе. Чтобы каждое утро соскребать куски лёгких с раковины в туалете. Солдаты просто ждут удобного момента, пока вот таких, как я, станет слишком много. Тогда они смогут подсказать Министерству, что зараза пробралась в город и нам точно всем крышка. Мы просто должны доказать, что эта затея не провальна, и тогда нас смогут выпустить из этого гадюшника.

Вид мистера Ллойда стал ещё более болезненным. От натужного кашля покраснели глаза и ещё сильнее побелела кожа, капля кровавой слюны побежала по морщинистом подбородку, а трясущиеся ноги почти не держали его, отчего ему пришлось схватиться за стол слабыми руками. Он почти умоляюще смотрел на меня и ждал ответа, отчего мне стало зябко и некомфортно. Я всё же был ходячим покойником, у которого выбора не было вообще. Совсем не хотелось так просто расставаться с жизнью, но… Какое-то странное чувство ответственности за город сдавило мне горло. Стало казаться, что это действительно мой единственный шанс выбраться живым из передряги, в которую я попал совершенно случайно. Меня не должно было быть здесь. И всё-таки я стою перед умирающим человеком, который предлагает мне стать героем для всех вокруг, даже ценой собственной жизни. Кто знает, как на мне отразиться этот поход? Как далеко мы сможем зайти в целостности и сохранности, пока на нас не нападут больные безумные люди, страдающие от галлюцинаций и неконтролируемой агрессии? А споры? Смогу ли я уйти незаражённым? В голове творилась самая настоящая каша из сотен мыслей и страхов за себя, свою жизнь и будущее, которые давно были перечёркнуты этим арестом, но вновь обрели слабую, едва различимую надежду.

– Готовьте группу. Я участвую. – тихо прошептал я.

– Охрана! Уведите здоровяка в квартиру. Подготовьте группу, завтра утром вы уже должны будете выйти из города. – мистер Ллойд устало завалился обратно в кресло, после чего сказал солдатам: – Дайте нам ещё минуту.

– Жду за дверью, пацан. – сказал мне солдат и быстро вышел в коридор.

– Что-то не так? – взволнованно спросил я.

– Просто хотел сказать тебе спасибо. Ты… – он хотел ещё что-то сказать, но запнулся на полуслове, а в глазах его появились слёзы: – Ай. Забудь. Просто спасибо.