Отзывы на книги автора «Марсель Пруст»

К пятому роману Пруст стал словно родной. Те же герои, те же пышные гармоничные фразы в великолепном переводе Франковского, та же Belle Époque до боли знакомая по романам начала прошлого века, автобиографическом произведении Хэма или относительно новым фильма Вуди Аллена и Клода Миллера. И словно в пандан рассуждениям главного героя:

«Если бы не так поздно, милая, — говорил я ей, — я бы это вам показал у всех писателей, которых вы читаете, пока я сплю, я бы вам показал у них такое же однообразие, как и у Вентейля. Его типичными фразами, которые вы начинаете различать не хуже меня, милая Альбертина, как в сонате, так и в септете и в других произведениях, являются, например у Барбе д'Орвильи, некая скрытая реальность, выдаваемая каким-нибудь вещественным признаком, физиологическая краснота Порченой, Эме де Спанс, Клотты, Кармазиновой Занавески, старинные обычаи, старинные нравы, старинные слова, редкие старинные профессии, за которыми таится Прошлое, устная история, сочиняемая захолустными пастухами, благородные нормандские города, пахнущие Англией и миловидные как шотландские селения, причина несчастий, против которых ничего нельзя поделать, Веллини, Пастух, одно и то же ощущение тревоги в том или ином отрывке, идет ли речь о жене, ищущей своего мужа в «Старой любовнице», или о муже в «Порченой», объезжающем пустошь, и о самой Порченой, выходящей от мессы. Роль таких типичных фраз Вентейля исполняет далее геометрия каменотеса в романах Томаса Гарди».

Пруст сам повторяется. Интриги маленького диктаторского клана Вердюренов, словно переродившиеся со времен Шарля Свана и Одетты де Креси. Любовные линии Мореля и Шарлюса, Марселя и Альбертины. Но как мы видим герой не Сван. Он сам установил авторитарный режим в отношениях к свой пассии и неминуемо привел их к краху. Альбертина, конечно, легкомысленна и сильно напоминает Одетту, но затворничество, навязанное Марселем, ограничение свободы, приведшее впоследствии к охлаждению героя, по сути зло. Для ревнивого и эгоистичного героя его пассия всего лишь игрушка, кукла (как в пьесе Ибсена), светившаяся красками, пока была не укрощена, и, вмиг потухшая, когда повиновалась.

Пожалуй, один из лучших романов цикла.

Я думаю все, кто знает имя Марселя Пруста, знают, что он написал роман-эпопею "В поисках утраченного времени", и знают, что это нудное и ужасно длинное произведение. И хотя во многом это так и есть, эта характеристика ужасно однобока и предвзята. Всё-таки не просто же так роман фигурирует в списках значительнейших произведений 20 века.
Однако вряд-ли многим известно, что "В поисках утраченного времени" должен был стать наглядным опровержением популярного в то время метода критической оценки литературных произведений - метода Сент-Бёва. Именно со сборника эссе "Против Сент-Бёва" и начинаются "Заметки об искусстве и литературной критике".
В чём же заключался этот критический метод? Вот как объясняет его сам критик:

"Для меня литература существует в неразрывной связи с человеком, по меньшей мере неотделима от остального в нём... Чтобы понять всего человека, то есть нечто иное, чем его интеллект, не помешает всесторонне изучить его. До тех пор, пока не задашь себе определенного времени вопросов о писателе и не ответишь на них, хотя бы для себя самого и про себя, нельзя быть уверенным, что он полностью раскрылся тебе, пусть даже вопросы эти на первый взгляд кажутся далёкими от его творчества."

Фактически Сент-Бёв стал основателем современной литературной критики, и сейчас в школах и ВУЗах знание биографии писателя чуть ли не важнее знания его творчества. Что же неправильного в этом методе увидел Пруст?
Главную претензию можно сформулировать так: жизнь писателя-человека ограничена условностями исторической эпохи, нравами его класса, финансовыми возможностями и окружающими его людьми и не показательна для оценки творческой составляющей натуры писателя-творца, суть которого проявляется только, образно говоря, за закрытыми дверями кабинета.

"Что до самого человека, он - всего лишь человек и может даже не подозревать, каковы намерения живущего в нём поэта."

Но Пруст не только постулирует своё несогласие, но и приводит примеры авторов, для которых этот метод не работает.
Начинает он с самого Сент-Бёва. Кратко: независимо (вопреки или благодаря?) от своей блестящей карьеры критика, Сент-Бёв был довольно неприятным, подлым и трусливым человеком.
Далее идут Гюго, Бодлер, де Нерваль, Бальзак, Флобер - авторы, о которых критик либо избегал писать, либо выражался максимально туманно. Думаю, очевидно, что его метод на них буксовал.
Что же касается связи эссе с последующим романом Пруста - "В поисках утраченного времени" - писатель на всеобщее обозрение и оценку выставляет свою практически автобиографию, факты которой, что на мой взгляд парадоксально, не раскрывают по сути поэтическую сторону личности Марселя Пруста, хотя при этом является вершиной его творчества.
Не могу сказать, что принимаю позицию Пруста по поводу метода Сент-Бёва, но и с методом безоговорочно согласиться не могу. Конечно, часто биография писателя даёт нам какое-то объяснение его произведений, но далеко не всегда и не во всех жанрах это работает. Порой же людям свойственно находить связи там, где их вовсе нет и бездумно восклицать "А, ну это всё объясняет!" Отсутствие же даже минимальной осведомленности может привести к заведомо неверным выводам из произведения. Как всегда, истина где-то между. Хотя, лично я предпочитаю сперва познакомиться с произведением и составить непредвзятое мнение и только потом, при желании и необходимости, ознакомиться с биографией автора. Правда такое желание появляется не очень часто.

Иногда про того или иного автора говорят: «Он (или она) пишет, глядя на жизнь сквозь розовые (или чёрные) очки». Некоторые явно используют в творческом процессе лупу, чтобы лучше изучить какое-то явление, но чаще всего человека. Не знаю, что использовал Марсель Пруст, но будь он современным писателем, не сложно было бы представить среди его рабочих инструментов электронный микроскоп Titan (погуглите, впечатляет).

Прусту недостаточно рассматривать мелкие поры на безупречной с приличной расстояния девичьей коже или микроскопические изъяны в юношеской душе - ему хочется большего. И он это большее не только находит но и выставляет на всеобщее обозрение. Несколько обширных абзацев о том, что чувствует задремавший в ожидании хозяина гость. Пара страниц о том, чем для его героя стал первый поцелуй (заметьте, в щёчку!). Причём ракурсы, с которых он смотрит на объект своего интереса, а также описываемые ощущения оказываются порой довольно неожиданными. И при этом весьма меткими. Но!... Чем дальше я вслед за автором углублялась в «поиски утраченного времени», тем чаще я изумлялась: «Это сколько же у мужика времени-то было писать целые страницы фактически ни о чём или о пустяках».

«Германты» (или «У Германтов», в зависимости от перевода) - третья книга цикла. Первую я читала настороженно, ибо приходилось привыкать к стилю автора. Вторая мне понравилась: с одной стороны уже представляла, чего ожидать, а с другой описывалась юность главного героя и переживания, которые и многим из нам приходилось иметь в те же годы. А вот на третьей я поняла, что ею и ограничусь - читать оставшиеся уже не хочется.

В третьей книге тоже встречаются интересные наблюдения автора. Есть и очень меткие и красочные психологические портреты, но интересных лично мне среди них было немного. Пожалуй, старый друг главного героя Робер де Сен-Лу да служанка Франсуаза. Салонные картины были скучны, романтические переживания ГГ тоже. А вот на главе, в которой Пруст описывает, как умирает бабушка, я на автора даже рассердилась: не всё нужно разглядывать так пристально. Можно было дать уйти из жизни старой и, судя по всему, достойной женщине без избыточного внимания со стороны зевак (в данном случае, простите, нас читателей). Нет, конечно это позволило писателю ярче показать характер всё той же Франсуазы или герцога Германтского, но... мне было обидно за несчастную бабушку.

P.S. Отныне, читая очередной многостраничный опус Дэна Симмонса буду приговаривать: «Его явно Пруст покусал». Впрочем, я и раньше знала, что Симмонс - поклонник его творчества (цикл «Олимп» как доказательство).

Однако, к великому моему разочарованию, пятый том эпопеи оказался несколько более бледным, чем восхитительные первые четыре. На то есть вполне конкретные исторические причины, связанные с ухудшением прустова здоровья, но мне сейчас не хотелось бы их касаться. Более шероховато воспринимается и сюжетная линия. Невроз и мономания главного героя как-то с трудом находят у меня отклик, хотя и выписаны они блестяще. Но на фоне этой мономании приглушается богатство звучания пышно оркестрованных автором словесных конструкций, скрадывается тонкость и изящество восприятия Марселем действительности. И чем более точно и правдиво описано погружение Марселя в пламя всепоглощающей ревности, тем большее отторжение он начинает вызывать. "Пленница" для меня - сложная интерференция неверных штрихов слабеющего мастера и подспудного неприятия его замысла в целом. Но, несмотря на это, Пруст продолжает оставаться прекрасным. Просто здесь он для меня несколько менее прекрасен, чем вдохновенный кукловод Сванов и Германтов, дергающий за нити с мягкой улыбкой на пышных усах.