6

После звонка Ибрагима Гладышев решил погрузиться в приятные воспоминания.

За прошедшую неделю он сделал немало.

Сначала – не отказал себе в удовольствии – вызвал на допрос брата покойного. Помариновал в коридоре, а когда разрешил входить, специально уткнулся в бумажки. Видел, как Кузнецов входит в кабинет, твердо идет к столу, как садится – без разрешения – и хочет поскандалить, что следователь отнимает его драгоценное время. Это УЖЕ веселило Гладышева, но еще больше он обрадовался, когда оторвался от бумаг и увидел, как зеленеет подследственный. Кузнецов его узнал, невозможно не узнать человека, который… Не важно.

– Здравствуйте, Кузнецов… э…

– Вы прекрасно знаете, как меня зовут, – бросил тот. Страх сменился яростью. С таким Гладышев сталкивался.

– Все-таки не могли бы вы представиться. Работа у нас сложная, напряженная, всех малолетних уголовников не упомнишь…

Пользы допрос не принес. Кузнецов запирался, отвечал скупо, заявил, что не общался с братом, но самоубийство Егора его совершенно не удивило. Гладышев спросил, почему Кузнецов решил, что речь идет о самоубийстве, но подозреваемый уже собрался и интересной эмоциональной реакции не дал.

Следующим был психиатр Егора Лурц. С ним Гладышев встретился в больнице – если хочешь расположить свидетеля, лучше явиться по месту работы.

Лурц оказался человеком без возраста, но наведший справки Гладышев знал, что тому около сорока. Старый поношенный халат, сухие руки. Очки в роговой оправе – настолько старомодные, что Гладышев предположил, что они без диоптрий и носятся доктором лишь для солидности.

Лурц поначалу запирался, но, осознав, что Гладышев – не проверка из Минздрава, стал отвечать охотнее.

– Как вы можете охарактеризовать отношения Егора Кузнецова с его братом Дмитрием?

– Это сложный вопрос, и…

– И?

– И я не уверен, можно ли на него отвечать. Все, что я знаю про Егора, охраняется врачебной тайной.

– Как врач, вы должны понимать, зачем она нужна.

– И зачем же? – усмехнулся Лурц.

– Чтобы не навредить пациенту.

– Не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Егор мертв, и вы не сможете ему навредить. Зато сможете нанести вред кому-то еще.

– Себе, как я понимаю?

Гладышев решил ослабить хватку.

– Поймите, я не хочу вас запугивать, но сейчас, – Гладышев решил приукрасить реальность, – есть неоспоримые доказательства, что в ту ночь произошло именно убийство.

Лурц задумался.

– Ладно. Что именно вы хотите узнать?

– Какие отношения были у Егора с братом?

– А полегче у вас вопросов нет?

Лурц замолчал. Гладышев понял, что сейчас лучше не давить.

– Сложно сказать, – заговорил наконец врач. – В целом – напряженные, но между больными и родственниками взаимопонимания нет почти никогда.

Гладышев понимающе кивнул.

– Правда, – продолжил Лурц, – с Егором была некоторая странность.

– Странность?

– Да. Причина психического заболевания часто кроется в условиях социализации. Взросления. Практически у каждого больного есть опыт телесных наказаний, родительского алкоголизма, а в случае с сиблингами…

– Сиблингами?

– Братьями и сестрами, – пояснил Лурц. – Наблюдается целый букет деструктивных отношений.

– А в случае Егора?

– Егор вырос в любящей семье. У обоих родителей высшее образование. И с братом они были не разлей вода. Долгое время.

– А потом?

– А потом поссорились.

– Вы установили причину?

– Когда мы подбирались к этому вопросу, Егор уходил в себя, а потом вел себя деструктивно. Один раз подрался с соседом по палате. Потом вылил на себя кипяток в столовой. И я оказался перед дилеммой.

– Дилеммой?

– Я понимал, что здесь кроется корень к его излечению. Но боялся нанести ему непоправимый вред. Как видите, Егор в итоге справился без меня.

Лурц грустно усмехнулся. Замолчал. Надолго. Гладышев решил это молчание прервать:

– Вы будто чувствуете какую-то вину…

– Я порой думаю, что бы было, вытяни из него я ту самую занозу. Хотя это и непрофессионально – так погружаться в пациента. Хотите посмотреть картинки?

– В смысле? – удивился Гладышев. Переход произошел слишком резко.

– Картинки.

Лурц подошел к шкафу, вытянул оттуда совершенно советскую папку и аккуратно положил ее на стол.

– Сообразив, что Егор не хочет разговаривать о проблеме с братом, я попросил его эту проблему нарисовать.

Врач достал из папки лист А4 и протянул Гладышеву.

На рисунке были изображены две фигуры. Человеческие. Мужские. Наверное.

Сказать было сложно – рисунок был грубым, будто рисовал его пятилетний ребенок, у которого из игрушек только краски и пивные бутылки. Но общая мысль угадывалась. Левая фигура была белая, почти нетронутая краской. Правая – впитала в себя все оттенки темных и неприятных цветов.

– Кто это? – спросил Гладышев.

– Ахура Мазда и Ангра Майнью.

– Кто?

– Зороастрийские боги. Демиурги. Создатели вселенной. Они определяют соотношение в мире добра и зла. Ахура Мазда отвечает за все хорошее, а Ангра Майнью…

– За все плохое, – догадался Гладышев. – Но какое отношение эти боги имеют к Егору?

– По легенде Ахура Мазда и Ангра Майнью – близнецы. И мне кажется, вы тоже догадываетесь, кого Егор мог считать злым богом своей жизни.

7

– Тамара Михайловна, вы бы хоть предупредили…

– Будто я твой теперешний телефон знаю.

«Уродливой фигурой» оказалась соседка снизу. Тамара Михайловна. Дима хорошо помнил эту старушку. С нее в далеком детстве началась их с Егором братская дружба. Папа улетел в командировку. Маму положили в больницу. Посидеть с детьми попросили Тамару Михайловну.

Та оказалась женщиной доброй, но со своими представлениями о воспитании. Когда однажды Тамара Михайловна ушла на рынок за продуктами, Дима с Егором начали кидаться подушками и разбили вазу. Роковой бросок сделал Егор.

Когда Тамара Михайловна вернулась и стала выяснять, кто виноват, Дима взял всю вину на себя. По привычке – они с Егором часто так делали. Обычно за этим следовали нотации. В крайнем случае – угол. Тамара Михайловна поступила иначе.

Схватив Диму за ухо, она переложила его через колено и отодрала отцовским ремнем. Как сидорову козу. Было больно, но за всю экзекуцию Диме даже в голову не пришло сказать правду. А Егор, наблюдавший за всем этим со слезами страха, был по-настоящему восхищен мужеством брата.

С тех пор они вписывались друг за друга всегда, какие бы последствия их не ожидали. А с Тамарой Михайловной, у них, на удивление, отношения ни капельки не испортились.

– Я только в комнату захожу, а тут вы. Я и заорала, – рассмеялась Тамара Михайловна.

Они сидели на кухне и пили чай. Вернее, чай пила только Женя. Тамаре Михайловне в кофе плеснули коньяку, чему она была несказанно рада. Дима тоже решил пригубить, и «губил» давно, по-новому напиваясь после пережитого стресса.

– А мы уж подумали, что это призрак, – рассмеялась Женя.

Тамара Михайловна напряглась.

– Призрак, говорите?

– А что такое?

– Да просто я ж не зря в вашу квартиру пошла.

Женя с Димой переглянулись. Тамара Михайловна продолжила:

– Ты меня, Димка, конечно, извини, но нехорошая у вас квартира стала после смерти родителей.

– Это вы про пьянки Егора?

– Пьянки твоего брата непутевого – это понятно. Но когда человек живет и шум сверху слышен – это одно. А когда человек умер и продолжается все то же самое…

– Что продолжается?

– Тут долго рассказывать, – застеснялась почему-то Тамара Михайловна.

– Мы никуда не спешим, – быстро сказала Женя.

– Ну ладно. Только вы меня совсем уж за дуру не держите…

– Не будем, – улыбнулась девушка.

– Дим, а она, – указала Тамара Михайловна на Женю, – знает, что брат твой был…

– Ненормальный? Знает.

– Тогда слушайте. Ты, меня, Дима, конечно, прости, но Егорка твой всегда набекрень был.

Дима усмехнулся.

– Когда еще родители ваши были живы – в узде его держали. А как померли – так все. И самое интересное – месяц шум, месяц – затишье. И опять. Я только потом узнала, что это он в больничке время проводит – когда жаловаться на него ходила. Так вот.

Тамара Михайловна еще немного помолчала.

– Где-то с месяц назад снова было затишье, а потом – не крики, не пьяный базар – а скрип, скрежет, будто ходит кто-то. Ходит и ходит – мне-то какое дело. Но времени – два часа ночи. Я значит, пошла разбираться.

Постучала в дверь – никто не открывает. Снова стучу – чувствую, затаился там кто-то. Тут соседка из квартиры напротив вылазит. Спрашивает, чего стучу. Я отвечаю, что Егорка снова приехал. А она мне такая – а он умер.

Я к себе пошла, думала, послышалось. И действительно – тишина. На следующий день как-то забыла, закрутилась. А вечером ложусь – сон вообще не идет. Лежу, думаю о всяком. И вдруг слышу – снова скрежет, только на этой раз тихий-тихий… и на следующую ночь было.

А сегодня – снова звуки. В непривычное время. И снова сильные такие, громкие. Ну и пошла – еще только вечер, не так страшно. И дверь открытая, а тут – вы…

Тамара Михайловна замолчала. Рассказ пожилой женщины пробрал даже Диму, на Жене не было лица. Тамара Михайловна это заметила.

– Да ладно тебе, – по-свойски толкнула она девушку в плечо, – мало ли, что мне, старой, могло послышаться. Я сама буду скоро как Егор – не понимать, что происходит. А что это тут у вас?

Тамара Михайловна, решила сменить тему и указала на фотографию Егора, которую Дима с Женей нашли в коробке.

– Фотография, – ответил Дима. – Копия той, что он на могилу просил поставить.

Тамара Михайловна закашлялась.

– Странно… – помрачнела она.

– Что странно?

– Странно, – ответила Тамара Михайловна хриплым голосом, – что на свою могилу он попросил поставить твою фотографию.

8

Несмотря на дождь за окном, Гладышев был в хорошем расположении духа. Позвонил Ибрагим, сказал, что Кузнецов сорвал охранную пломбу. Гладышев и так не сомневался, что Кузнецов это сделает, но все же…

Когда Гладышев потребовал у Кузнецова ключи от квартиры Егора (ключи самого Егора куда-то подевались), тот заявил, что пустит Гладышева в квартиру только с санкции прокурора. Гладышев сказал, что санкция будет, и велел опечатать дверь. Теперь Кузнецов проник в квартиру сам. Проник незаконно, до проведения следственных действий. Это уже было нарушением уголовно-процессуального кодекса и позволяло привлечь того к ответственности, но при хорошем адвокате…

Кузнецов отделается штрафом. Максимум – арест. А вот если повернуть дело так, что Кузнецов специально отказал предоставлять доступ, чтобы уничтожить улики…

Прокурору должно понравиться.

Гладышев подошел к сейфу, извлек оттуда бутылку коньяка и налил содержимое сосуда в бокал.

Раздался стук в дверь. На пороге стоял Ибрагим. Запыхавшийся.

– Выпить хочешь? – спросил Гладышев.

– Что? – он удивленно посмотрел на следователя. – Нет. То есть… Не сейчас. Вот.

Ибрагим отдышался и вынул из-за пазухи какой-то конверт.

– Что это? – спросил Гладышев.

– Это, – сказал Ибрагим, – только что нашли у дверей отделения.

Гладышев взял конверт. Легкий. Влажный от воды. На лицевой стороне, как в шпионских сериалах, газетными вырезками выложена фраза: «Следователю, ведущему дело об убийстве Егора Кузнецова»

– Судя по камерам наблюдения, – продолжал Ибрагим, – оставивший конверт был в лыжной маске. Установить что-то еще из-за непогоды не представляется возможным.

Гладышев вынул из конверта небольшую записку. Вгляделся в почерк… Вчитался – и от удивления на мгновение выпал из реальности.

– Петр Ефимович, – напомнил о себе Ибрагим. – Что-то случилось?

– Случилось, – улыбнулся Гладышев Ибрагиму. – Еще как случилось.

9

Дима брел по улице. Сверху лил дождь. Незаасфальтированные участки дорог превратились в грязь. Холодный воздух перехватывал дыхание.

Он так и не понял, зачем отпустил Женю. Хотел протрезветь? Вряд ли. Скорее, надо было обдумать.

Всё.

И конкретно то, что сказала Тамара Михайловна.

Соседка была уверена, что на фотографии именно Дима – она сама ее делала.

После того раза родители часто оставляли ребят с ней. Как-то раз они втроем решили сходить в парк. Но ночью Егора просковозило, к утру температура была тридцать восемь, и в парк он идти не мог. Егор расстроился и заявил, что тогда в парк не должен идти никто. Тамара Михайловна заявила, что Егор – эгоист, и она пойдет с Димой в парк просто из принципа. А Дима смалодушничал и не поддержал брата. Там и была сделана эта фотография.

– Я тебе никогда этого не забуду, – обиженно сказал тогда Егор.

Потом ситуация забылась. Или нет?

Почему Егор выбрал именно эту фотографию? Хотел отомстить? Или в глубине души мечтал, чтоб это была его фотография?

С ходом болезни Егор менялся – на место тонкого ранимого мальчика приходил жестокий и саркастичный циник.

– Трикстер, – говорил сам о себе Егор.

Это типа шута, Джокера, прочитал Дима в Википедии.

Похоже на правду – шутки, которые Егор считал по-настоящему смешными, казались таковыми только ему самому.

Однажды он позвонил среди ночи, заявил, что у него большое горе, и если он будет оставаться один, то наложит на себя руки. Дима тут же примчался к брату. Посреди квартиры стоял затянутый атласом дубовый гроб. Наверху – Димина фотография. С траурной лентой и годами жизни, которая обрывалась в этот день.

Когда Дима спросил, что здесь происходит, Егор рыдающим голосом ответил:

– У меня больше нет брата.

Потом помолчал и добавил:

– Для меня это такая трагедия, что я готов разделить ее даже с таким говнюком, как ты.

И заржал.

Дима посмотрел на него. Покрутил пальцем у виска. Ушел.

Зарекся больше не приходить к нему по первому зову.

Зарекся, понимая, что обещания не сдержит.

Ублюдок.

В другой раз Дима не смог прийти на новогодний корпоратив собственной компании. Егор – как только узнал, скотина – заявился сам, устроил пьяный дебош и уволил бухгалтера Клару Семеновну за то, что та отказалась ему отсосать. Положение спасла явившаяся чуть позже Женя. Она знала Димину ситуацию, она все разрулила. Но осадочек остался.

Как и у заказчика из мэрии, которому нужна была система типа московского «Активного гражданина». Которому Егор сказал:

– Ну как тебе?

– В смысле? – удивленно спросил заказчик.

Дело было на деловом ужине, рядом с заказчиком сидела его жена.

– Та стервочка, – пояснил Егор. – Рыжая. Которую мы с тобой в баньке…

Егор выразительно ударил ладонью в кулак.

Повезло, что Дима встретил их буквально через минуту. На выходе из ресторана. Все объяснил.

И то, что заказчик был геем и при помощи жены лишь маскировался.

Когда Дима спросил брата, зачем он все это делает, тот ответил:

– Хочу вывести тебя из зоны комфорта.

Придурок.

За раздумьями Дима подобрался к дому. Промок до нитки. В ботинках хлюпало. В не-копеечных, между прочим, ботинках.

Высотка. Улучшенная планировка. Стены – кирпич. Для их города – элитное жилье. В окне мелькнула Ира.

С которой Диму тоже познакомил Егор.

***

Несмотря на свои особенности, Егор притягивал женщин как магнит. С Ирой – она тогда праздновала то ли медиум, то ли выпускной – он познакомился в баре. Сказал, что занятой бизнесмен. Что пусть звонит сама.

И продиктовал ей Димин номер.

Когда Дима с ходящей туда-сюда от гнева челюстью явился к брату, чтобы спросить, какого лешего тот лезет в его личную жизнь, Егор ответил:

– Тебе нужнее.

Потом выхватил у Димы телефон, набрал Иру, и, снова прикинувшись Димой, сказал, что несмотря на «неловкую ситуацию», ему было бы интересно встретиться с девушкой и пообщаться.

Дима попытался забрать у Егора мобильник, но тот повесил трубку, а затем, с хохотом убегая от брата по квартире, вытянул сим-карту и торжественно разломал ее.

На свидание пришлось идти просто для того, чтобы объяснить Ире сложившуюся ситуацию, но встреча прошла хорошо, а спустя месяца три они подали заявление в ЗАГС.

На свадьбе Дима спросил:

– Вот объясни мне, каким ты, сука, образом, умудряешься постоянно всех убеждать, что ты – это я?

Брат решил отшутиться:

– Я Егор, я умею объегоривать.

– А серьезно?

Егор задумался.

– Даже не знаю. В эти мгновения я просто верю, что я – это ты.

Дима нахмурился.

– Ладно, не ты. Худшая часть тебя. Поэтому мне все и верят. В каждом человеке живут свои демоны, а я, по сути, твой демон и есть.

…Дима докурил сигарету. Потушил о лавочку.

Давно не курил.

Начал дня три назад.

Зашел в подъезд. Лифт – элитное, мать его, жилье – не работал.

Поднялся на свой этаж. Пешком. Как в хрущевке.

– Как прошло? – спросила вежливо Ира, хотя, судя по ее наряду, этот вопрос интересовал ее в последнюю очередь.

На супруге был коротенький плюшевый халат, открывающий безупречно красивые ноги. В квартире было тепло – уже вовсю топили – и Дима знал, что под халатиком ничего нет, вообще ничего, только покрытое тонкой пленкой испарины восхитительное Ирино тело.

Он пробормотал что-то неразборчивое, притянул девушку к себе…

– Мне, наверно, помыться надо, – пробормотал он после долгого поцелуя.

– Не помешало бы, – улыбнулась Ира, уткнувшись носом в его подмышку и выпуская из кулачка Димины причиндалы.

Дима отправился в душ, подставил окоченевшее на промозглой улице тело под горячие струи воды… Начал трезветь.

Что происходит? У него похороны брата. Ну ладно он, он пьяный, но Ира?

(Ну он тоже, конечно, но Ира?)

Их медовый месяц после свадьбы длился год. Они с неутомимостью средневекового алхимика исследовали свои тела. Искали ключи друг к другу. Находили. Радовались. Пускались в новые поиски.

Когда все пошло на спад, Дима так и не понял. Ира стала жаловаться на головную боль. Все чаще – хотя Дима прочитал в интернете, что «головняком» после секса обычно страдают мужчины. Да и сам он стал понимать – мнение глянцевых журналов о том, что мужчина хочет всегда, не соответствует реальности.

Это было обидно и неудобно. Как мужикам в бане скажешь? Никак. Дима даже думал разжечь огонь собственной страсти, заведя женщину на стороне, но… У него все-таки есть совесть. А еще брачный контракт.