2

Ибрагиму Берзиньшу, следующему за Диминой иномаркой, не нравилось.

Не нравилось все. И всегда.

Не нравилось собственное имя, которое он – латыш по национальности – получил в честь погибшего друга отца. По словам бати, тот самый Ибрагим был хорошим человеком, прикрывшим отцовскую спину в Афгане, но носить имя покойника, вызывающее у потенциальных подруг гомерический хохот, было и неприятно, и жутковато.

Собственная работа нравилась Ибрагиму еще меньше. Он уже пытался соскочить – безуспешно – и теперь в кругу «друзей-не-с-работы» Ибрагим говорил, что работает в «крупной корпорации», что, в принципе, было недалеко от истины. На уточняющие вопросы Ибрагим не отвечал – не любил косые взгляды – да и круг «несрабочих» друзей постоянно уменьшался, сжимаясь как удавка на шее.

Благодаря невзрачной внешности Ибрагим замечательно выслеживал людей – и не любил этого. По определенным причинам.

Еще ему не нравились снимки «объекта», которые он сделал. В тайне от сослуживцев, которые за такое могли окрестить педиком, Ибрагим вел Инстаграм и понимал, что снимки с кладбища не спасут никакие фильтры. Раздражение было абсурдным – их все равно не станут публиковать – но оно было, и это раздражение раздражало еще больше.

Морось за окном тоже была не к месту – приходилось сокращать дистанцию, и шанс попасться жертве на глаза увеличивался.

И, наконец, мужик, которого он пас уже пару дней, Ибрагиму тоже не нравился. То есть, в отличие от прочих объектов, нравился – и это вызывало проблемы нравственного характера.

Ибрагим знал, как контора использует полученную им информацию, и не желал мужику таких проблем.

3

Сев сзади, Дима уютно вытянул ноги. Машина была большая. Позволяла. Машина была большая – обязывал статус.

По окну дребезжал дождь и шебуршали дворники. В салоне приятно пахло кожей. Было хорошо. Сейчас. Пока пьяный, пока не начался отходняк…

Дима отогнал тяжелые мысли. Посмотрел на сидящую за рулем Женю. Решил подумать о ней.

Вспомнил, как брал ее на работу. Его прошлая секретарша уходила на пенсию. Нянчиться с внуками. Высаживать помидоры. Напоследок порекомендовала себе неплохую замену.

И не рекомендовала брать на работу молодух.

Но Дима взял Женю. Почему – и сам не знал. Чем-то она его зацепила. Не в сексуальном смысле. Хотя и в сексуальном – невысокая, стройная брюнетка – Дима любил брюнеток – Женя вполне была хороша собой. Но… у него есть Ира…

Не важно. Женя была явно не в его вкусе – но почему-то он ее взял. Почувствовал родственную душу? Почувствовал, что она свой человек?

Не важно. Взял – и пожалел об этом сразу же. Ира – это жена – устроила сцену ревности. В первый же день. И потом еще месяц мозги долбила. Аккуратно, правда, но…

Подчиненные за спиной шушукались, что у начальника намечаются шуры-муры, и в компании начался дисциплинарный раздрай. Упали показатели…

И все бы ничего, но Женю пришлось учить практически с нуля. Даже Экселем пользоваться.

А еще волосы у нее оказались светлые – просто случайно покрасилась перед собеседованием.

Не важно. Инвестиции в Женю вернулись сторицей – теперь Дима не представлял, что на месте девушки раньше мог быть кто-то еще. Она прекрасно разбиралась во всех рабочих процессах, была вежлива и обходительна, никогда ничего не забывала…

Не подавала виду, когда он садился на заднее сиденье машины. Садился потому, что боялся ездить на переднем.

Никогда не подавала виду. Даже бровью не вела.

Но ответа на вопрос, почему он тогда взял Женю, так и не было.

– Ты просто нарцисс, – сказал как-то Егор.

Он обожал говорить о том, о чем его не спрашивали.

– Ты нарцисс, – повторил Егор. – Ты ее взял как породистую кобылу. Ты на ее фоне смотришься хорошо – весь такой богатый. Тебе важно не быть, а казаться.

Дима тогда сказал, что если Егор хочет сыпать банальностями, пусть заведет Твиттер, и повесил трубку. Было три часа ночи. Егор, как всегда, напился и хотел поделиться своими взглядами на мироздание.

Стало грустно. Три часа ночи. Егор прав. В чем-то. Дима любил дорогие костюмы – больше, чем они того заслуживали. Разбирался в дорогом вине – хоть и любил темное пиво. И боялся, что в глубине души ему плевать на Иру, и он с ней лишь потому, что она наилучшим образом подходит на роль жены бизнесмена. Стройная. Высокая. Со всеми округлостями – это сейчас в моде. Хорошо смотрится в строгом платье. С декольте.

Умеет поддержать светскую беседу. В отличие от Жени, Ира закончила вуз с красным дипломом. В отличие от Жени, Ира закончила вуз.

Снова стало тошно. Это «отходняк». Это точно он. Или укачало.

Дима вынырнул на поверхность. Они уже подъезжали. Двор Егора. Их двор – они все детство лазили по этим разукрашенным в казенную радугу железякам. Бегали по крышам сараев. По весне выбивали резиновыми сапогами глыбы льда из водосточных труб у подъезда.

Начало щипать глаза…

Это «отходняк». Это точно он.

Вышли из машины. Дима первый. Приоткрыл дверь перед Женей.

– Прошу вас, – с чего-то вдруг захотелось почувствовать себя джентльменом.

Женя улыбнулась. Подала руку. Вышла.

Подъезд. Лестница. Пятый этаж. Лифта – разумеется – нет. «Хрущоба». Их специально строили пятиэтажными – по ГОСТу это была максимальная этажность, которая не требовала установки лифта. Женя уверенно двинулась вверх по лестнице. Дима, проклиная «совок», потащил себя следом.

Квартира Егора. Запечатана – обклеена желтыми лентами. «Проникать в помещение до окончания следствия запрещено».

Женя в нерешительности остановилась.

– И что дальше?

Дима хмыкнул и сорвал ленты. Женя ойкнула.

Дима позвенел у замка ключами и распахнул дверь.

– Прошу вас.

Снова джентльменство – он обычно к ней на «ты»

Женя, не обращая внимания на заигрывание начальства, зашла внутрь и остановилась, как вкопанная.

Зашедший следом Дима понял, в чем дело – у него тоже сложилось впечатление, что в квартире кто-то побывал.

4

– Ибрагим? – пробурчал в трубку Гладышев.

– Здравствуйте, Петр Ефимович, это может быть интересно…

– Ближе к сути.

– Объект с секретаршей только что зашел в дом Егора Кузнецова.

– Отлично. Продолжай наблюдение. И вот еще что…

– Да?

– Проверь, когда выйдут, одну штуку…

Отдав Ибрагиму указания, следователь по особо важным делам Петр Ефимович Гладышев сладко потянулся в кресле. Сейчас подследственный совершает ошибку, серьезную ошибку.

Ошибку, которая может стоить свободы.

Приятно…

Когда с неделю назад Гладышеву передали дело о самоубийстве Егора Кузнецова, он лишь поморщился от звука неприятной фамилии. Распространенной фамилии. Которая за последние пятнадцать лет встречалась Гладышеву не раз. И даже на секунду не задумался, что речь может идти о том самом Кузнецове.

Узнать Егора по фотографии было нельзя. Выпученный язык, синюшное лицо – он совершенно не походил на того шестнадцатилетнего подростка. Но у него был брат. Дима. Два брата-близнеца – Егор и Дима. Кузнецовы.

Таких совпадений не бывает.

У Кузнецова есть мотив – наследство родителей. Они завещали Егору. Все. Двухкомнатную квартиру в центре. Дачу. Машину – она, правда, сгорела вместе с ними.

Диме – вообще ничего. Зависть – мотив для убийства?

Мотив.

А если учесть, что Кузнецов – наследник первой очереди и в случае убийства получит все имущество Егора…

Оставалась проблема – самоубийство Егора могло оказаться самоубийством. В других ситуациях Гладышев бы порадовался и закрыл дело за отсутствием состава. Но такие удачи случаются раз в жизни – если сейчас он не получит сатисфакцию, то не получит ее никогда.

Гладышев внимательно изучил материалы. Егора нашли повешенным. В лесу. Возле психушки, где он лечился последние несколько лет. Персонал заявил, что ничего не видел. Что все было спокойно.

Понятно.

На шее – две борозды веревок. Такое бывает – передумаешь, начнешь вырываться – вот тебе и две борозды. Но чаще свидетельствует о том, что покойный во время повешения уже был задушен.

К тому же – в палате под кроватью покойного нашли целый схрон антипсихотиков. По словам экспертов, их бы хватило на десяток самоубийств. Почему тогда петля? То, что она болезненнее таблеток, понятно даже сумасшедшему.

Оставалась одна проблема. Записка. Предсмертная. Которую нашли в кармане Егора. «В моей смерти прошу никого не винить. Это все равно было неизбежно».

Гладышев крякнул. Если записка настоящая, то…

Если записка настоящая, то будем думать, сказал себе Гладышев. И назначил графологическую экспертизу. А вот если она подтвердит, что записка написана не Егором, Кузнецову точно не поздоровится.

5

Женя замерла на пороге:

– Такое ощущение, что здесь кто-то был…

– С чего ты решила? – спросил Дима.

Женя замялась.

– Даже не знаю. Просто… Коврик неаккуратно лежит, – указала она на пол, – и вообще тут все такое…

– Какое?

– Бардак. Будто кто-то что-то искал.

Дима усмехнулся. Женская интуиция. Делающая правильные выводы из ошибочных посылок.

В прихожей был бардак. Совершенно нормальный. Совершенно нормальный для квартиры Егора.

Половая тряпка – «коврик» – лежала в метре от входа, возле стенки, будто в квартиру заходили не люди через дверь, а призраки через кирпичную кладку. По полу разбросаны листовки, которые «молодые развивающиеся кампании» подбрасывают в почтовые ящики. Обувная ложка торчала из цветочной вазы, а изношенные кроссовки валялись на новеньком пуфике, который будто сам не понимал, как оказался в таком запустении.

Это Дима видел сто раз – с годами Егор приобрел отвращение ко всему материальному, и в первую очередь к правилам культуры быта. Странность была в другом – напротив входа была дверь в ванную. Старорежимная, с проржавевшей защелкой. Абсолютно ненужной – большинство людей не закрывают ванную снаружи.

Кроме Егора – который с детства боялся, что из ванной могут вылезти призраки. Или монстры. И всегда запирал дверь. Всегда.

А сейчас ванная была открыта.

Дима помедлил, думая, стоит ли рассказывать все это Жене.

– По поводу коврика можешь не беспокоиться – у Егора всегда был страшный бардак, – решил он не пугать девушку.

Женя кивнула, но, видимо, не поверила.

Дима вдохнул воздух. Затхлый. Не так, как в детстве. Или кажется – ситуация навевает?

Может быть. Их квартира. Квартира их детства. Родители завещали Егору. Дима был не против – у него и так все есть. И дача ему родительская не нужна – ее, в отличие от квартиры, он никогда не любил…

Дима прошел в зал. Щелкнул выключателем. Зажег свет на кухне. Вспомнил, что в хрущевках выключатели всегда расположены странно. Наконец, нашел нужный. Зажег свет в большой комнате.

Огляделся.

Ковер. Комод. Стул. Стол. Письменный, наверное. Тахта.

Книжные полки. В большом количестве. Забитые доверху.

Потолок оклеен обоями. Часы на стене. Старые. Остановились. Или давно уже не ходили. Пока родители были живы, Дима так и не удосужился сделать ремонт. Не хотели. Говорили, что на их век хватит. Не старые еще были. Может, что-то чувствовали.

После их смерти Егор не стал ничего менять. И окна мыть не стал. И пол. И пылесосить.

Повесил на стену фаравахр. Символ зороастризма. Человек в крылатом круге.

Дима потоптался на месте. Заскрипели полы. Глядя на это запустение, он понял, почему так зациклен на внешних элементах успеха. Чтобы максимально дистанцироваться от Егора.

В женских журналах, которые до сих пор покупала Ира, писали, что близнецы бывают двух типов. Первые полностью копируют друг друга. Одежду. Повадки. Привычки.

Обожают, когда их путают.

Вторые – с пеленок требуют, чтоб их одевали по-разному. Сепарируются. Выбирают разные фильмы. Разных женщин.

«Кто-то голосует за Жириновского, кто-то за Зюганова» – шутила автор статьи.

Или не шутила.

Сейчас Дима понял, что до шестнадцати они с Егором были братьями первого типа. А потом в одночасье перешли во вторую категорию.

– Ну что? – вывела Женя Диму из задумчивости. – Вы представляете, где Егор мог хранить рукописи?

Дима помотал головой.

– Не знаю. Но лучше начать с комода.

– Комода?

– Хранить рукописи на полках – это для моего брата слишком очевидно, – усмехнулся Дима.

Женя подошла к комоду. Попыталась открыть дверцу ключом. Снова попыталась

– Заклинило, – сказала она.

– Давай я, – Дима аккуратно отодвинул Женю в сторону и попытался открыть дверь сам. Безуспешно.

– Ну как? – усмехнулась Женя.

– Секунду…

Дима просунул ногти под нижний угол дверцы, приподнял ее, и та, наконец, открылась.

– Белье, – пробормотал Дима.

– Я кажется, начала понимать логику вашего брата.

Женя вывалила белье на пол. За ним стояла широкая картонная коробка. Женя вытянула коробку наружу.

– Уберите, пожалуйста, – кивнула она на пол.

Дима, немного удивившись внезапной сатурналии, сгреб белье в комод.

– Что там?

– Фотографии какие-то, рисунки.

Женя достала один из рисунков. Дима заглянул ей через плечо. Там были разноцветные квадраты, которые, по замыслу автора, должны были изображать обнаженную женщину.

– Баба его, – прокомментировал Дима. – Или фантазия на тему бабы.

Женя поморщилась, но промолчала.

Пока Женя рассматривала геометрическую бабу, Дима, порывшись в коробке, нашел копию фотографии. Той самой. Которую Егор зачем-то попросил поставить себе на могилу.

Закончив с коробкой, Женя все-таки направилась к книжным полкам. Зачем-то повертела в руках «Приключения ослика Маффина» – первую книжку, которую они с Егором прочитали в детстве. Дима решил осмотреть сервант. Там не было ничего – кроме таракана, почившего на дне хрустальной супницы.

Когда Дима попытался «взломать» шкаф для одежды, Женя легонько дернула его за руку.

– Что еще?

– Слышите? – Женя указала пальцем вверх.

Дима остановился. Прислушался. Сверху раздавался какой-то скрежет.

– Крысы, – сказал он. – Или кошки.

Женю ответ не успокоил.

– Да точно кошки. Они постоянно там сидят. Мы, когда в детстве по чердаку лазили, кого там только не видели.

Женя кивнула, но волноваться не перестала. Снова направилась к полкам.

Дима доломал шкаф, но внутри не оказалось ничего интересного. Женя закончила с полками – или поняла, что пытаться там что-то найти – пустое дело.

Они перешли спальню. Пыль. Страшная. Дима закашлялся и, переборов раму, сумел открыть окно.

– Странно, – пробормотала Женя.

– Что странно?