Сэру Филипу стало ясно, что было источником таинственного света. Но теперь его больше всего интересовал главный, центральный объект в этом ответвлении грота. Это был гроб, или, точнее, вырубленный из гранита саркофаг, располагавшийся на полу и направленный от северной стены к южной. На нем, странно контрастируя с темным холодным камнем, лежал большой венок из явно недавно сорванных цветов мака. Пурпурные лепестки цветов, сияющая инкрустация из раковин на стенах, выточенная из слоновой кости фигура распятого Христа на фоне непонятных значков и эмблем, мертвая тишина, если не считать приглушенного плеска волн где-то снаружи пещеры – все это, равно как и полное ощущение того, что он оказался в некой необычной усыпальнице, произвело на сэра Филипа сильнейшее впечатление. Постепенно преодолевая благоговейное оцепенение, охватившее его поначалу, он медленно приблизился к саркофагу и стал его рассматривать. Он был плотно закрыт крышкой, которая, по всей вероятности, крепилась к саркофагу с помощью раствора. Впрочем, судя по его внешнему виду, саркофаг вполне мог быть и просто цельным камнем, который обтесали таким образом, чтобы придать ему форму гроба. Подойдя вплотную, сэр Филип взглянул на венок из цветов мака и слегка отпрянул, издав легкое восклицание: на гранитной поверхности были вырублены буквы, и он второй раз прочел странное имя – Тельма.

Значит, так, по всей видимости, звали некую покойницу, а не ту полную жизни прекрасную молодую женщину, с которой сэр Филип совсем недавно встретился при свете полуночного солнца? Ему стало не по себе от того, что он, поторопившись, связал это имя с ней, излучавшей красоту и здоровье, хотя на самом деле так когда-то звали ту, которая прежде тоже была жива, а теперь превратилась в тлен, скрытый в герметично закрытом каменном саркофаге! Мысль об этом вызвала у сэра Филипа эмоциональный шок. Ну конечно же, золотоволосая нимфа Альтен-фьорда и смерть – это просто несопоставимо! Очевидно, он случайно набрел на какое-то древнее захоронение. Тельма – так, по всей вероятности, звали какую-то давным-давно умершую норвежскую королеву или принцессу. Но, с другой стороны, если так, то откуда в пещере взялись распятие, красная лампа и цветы?

Сэр Филип еще немного помедлил, с любопытством оглядываясь вокруг, словно надеялся, что инкрустированные раковинами стены подскажут ему ответы на роившиеся в голове вопросы. Но вокруг по-прежнему стояла тишина, так что все его предположения таковыми и оставались. Фигура распятого на кресте Христа из слоновой кости, казалось, наблюдала за тем, чтобы все оставалось на своих местах. В воздухе ощущался слабый, едва заметный запах трав или пряностей. Продолжая стоять неподвижно, погруженный в раздумья сэр Филип вдруг ощутил недостаток воздуха. Венок из красных маков, мягкий свет лампы, установленной на алтаре, мерцание раковин, покрывающих стены, и гладких, обточенных волнами камешков – от всего этого у него зарябило в глазах, возникли головокружение и дурнота. Сэр Филип двинулся прочь из усыпальницы. Оказавшись в центральной части пещеры, он на несколько минут прислонился к массивной колонне, чтобы прийти в себя. Порыв ветерка проник внутрь пещеры, и сэр Филип почувствовал его прохладное дыхание у себя на лбу. Это освежило его, и он, быстро преодолев неприятные ощущения, зашагал обратно по сводчатым коридорам. При этом он с внутренним удовлетворением думал о том, с каким удовольствием будет рассказывать Лоримеру и остальным о случившемся с ним романтическом приключении. Внезапно коридор на его пути озарился вспышкой света, а затем кто-то громогласно крикнул: «Эй!» Сэр Филип замер на месте. Свет погас, но затем вспыхнул снова. Опять погас – и снова загорелся, ярко освещая облицованный ракушками коридор. При этом источник света явно приближался. Под сводами снова раздалось громовое «эй!», отражаясь эхом от потолка и стен храма, расположенного внутри скалы. Сэр Филип продолжал стоять неподвижно, в ожидании объяснения столь непредвиденному повороту событий.

Он был весьма храбрым мужчиной, и мысль о том, что его приключения будут иметь продолжение, ему импонировала. Однако, несмотря на всю свою смелость, он все же немного попятился при виде странного существа, показавшегося из темноты. Это была неясных очертаний темная фигура, бегущая по направлению к нему и державшая в худой руке сыплющий искрами факел из сосновой ветки. Таинственное существо, напоминающее человека, похоже, заметило незваного гостя, только когда оказалось в двух шагах от него, и резко остановилось. Размахивая самодельным факелом, оно испустило резкий, словно бы протестующий крик.

Филип спокойно, без особой тревоги, оглядел его. Существо выглядело так странно, что трудно было поверить в реальность его существования. Оно могло вызвать у кого угодно вполне простительный испуг. Это был уродливый карлик ростом не более четырех футов, с непропорционально крупными неуклюжими конечностями и маленькой головой. Черты его лица были тонкими, почти как у женщины. Из-под мохнатых бровей на мир смотрели большие ярко-синие глаза. Густые, жесткие льняного цвета волосы, длинные и спутанные, доходили до перекошенных плеч. На существе было одеяние из шкуры северного оленя, весьма искусно скроенное и расшитое разноцветными бусинами. Помимо этого, карлик, словно пытаясь изобразить из себя художника, запахнулся в кусок ярко-алой шерстяной материи. На его фоне и без того бледное лицо, говорившее о его слабом здоровье, казалось еще бледнее. Сверкающие гневом глаза были устремлены на Эррингтона. Тот же невозмутимо смотрел на бедолагу с высоты своего роста. Сэр Филип сразу понял, что перед ним хозяин пещеры, которую он только что исследовал. Не зная, что делать дальше – попробовать заговорить или продолжать молчать, – он чуть сдвинулся с места, пытаясь обойти карлика. Однако возбужденное существо прыгнуло в сторону и, решительно преградив дорогу, издало несколько громких невнятных криков, которые, судя по всему, несли в себе угрозу. Эррингтон разобрал только пару слов, сказанных по-норвежски, – «Nifleheim» и «Nastrond».

«Кажется, он посылает меня в древний норвежский ад, – подумал молодой баронет с улыбкой. Его развеселила очевидная нервозность маленького человечка. – Конечно же, это не слишком вежливо с его стороны. Но, в конце концов, я здесь чужак. Так что, наверное, лучше извиниться».

Сэр Филип заговорил, стараясь использовать самые простые английские слова и произносить их максимально медленно и раздельно.

– Я не понимаю вас, мой дорогой сэр; но я вижу, что вы сердитесь. Я собираюсь сейчас же уйти отсюда.

Его объяснение произвело на карлика странный эффект. Он придвинулся к сэру Филипу еще ближе, трижды повернулся вокруг своей оси, а затем, подняв свое худое, бледное личико и пристально глядя на сэра Филипа, стал с огромным интересом его разглядывать. Затем он разразился громким хохотом.

– Уйдете? Да? – выкрикнул он на вполне сносном английском. – Уйдете сейчас? Вы сказали – уйдете? Никогда! Никогда! Вы никогда и никуда отсюда не уйдете. Нет, вы ни за что не уйдете с чем-нибудь краденым! Вас позвали сюда мертвые! Их белые костлявые пальцы затащили вас в глубь пещеры и провели по ее коридорам! Разве вы не слышали их голоса, глухие, холодные, как зимний ветер, которые звали вас, звали, звали и говорили: «Иди, иди сюда, высокомерный вор из-за дальних морей; иди и завладей прекрасной розой северных лесов». Разве не так? Да! Так! Так! И вы послушались мертвецов – тех, которые прикидываются спящими, но никогда не дремлют. Вы пришли сюда в золотую полночь как вор, и вам нужна жизнь Сигурда! Да, да! Это правда. Духи не могу лгать. Вы пришли убить и украсть. Вы хотите увидеть, как кровь капля за каплей вытекает из сердца Сигурда. А что до драгоценности, которую вы хотите украсть, – ах, какая это драгоценность! Другой такой не сыщешь во всей Норвегии!

По мере того, как карлик говорил, голос его становился все тише и тише, пока не превратился в скорбный беспомощный шепот. Бросив жестом отчаяния свой импровизированный факел, который продолжал гореть, на землю, он уставился на него с совершенно безнадежным видом. Глубоко тронутый всем этим, Эррингтон, сразу поняв неподдельность чувств, обуревавших человечка, заговорил с ним успокаивающим тоном.

– Вы меня неправильно поняли, – сказал он мягко. – Я ничего не собираюсь у вас красть, и я прибыл сюда вовсе не для того, чтобы вас убить. – Сэр Филип протянул карлику руку. – Я ни за что на свете не стану причинять вам вред. Я не знал, что эта пещера принадлежит вам. Простите меня за то, что я дерзнул войти в нее. Теперь я собираюсь уйти и вновь присоединиться к моим друзьям. Прощайте!

Странное, явно полупомешанное существо осторожно коснулось протянутой руки Эррингтона, и в глазах карлика появилось молящее выражение.

– Прощайте, прощайте, – пробормотал карлик себе под нос. – Они все говорят «прощайте», даже мертвецы. Но они никогда не уходят – никогда, никогда! Не может быть, чтобы вы отличались от остальных. А вы правда не собираетесь причинять вред бедному Сигурду?

– Конечно, правда, если Сигурд – это вы, – сказал Филип, едва не рассмеявшись. – Мне было бы очень жалко вас обижать.

– Вы уверены? – с нажимом произнес карлик. – Хотя у вас правдивые глаза. Но есть кое-что более правдивое, чем взгляд. Это то, что можно прочесть в воздухе, в траве, в волнах – все они отзываются о вас очень странно. Ну конечно же, я вас знаю! Я познакомился с вами целую вечность назад – еще до того, как увидел вас мертвым на поле боя, и черноволосая валькирия унесла вас в Вальхаллу. Да, я знал вас задолго до этого, и вы тоже меня знали. Ведь я был вашим королем, а вы моим вассалом, свирепым и мятежным, а не тем гордым богатым англичанином, которым вы являетесь сейчас.

Слова маленького человечка озадачили Эррингтона. Откуда этот карлик, именующий себя Сигурдом, мог знать его национальность и уровень его благосостояния?

Заметив изумление собеседника, карлик хитро улыбнулся.

– Сигурд мудрый, – заявил он, – Сигурд храбрый! Его не обманешь. Он хорошо знает вас, и всегда будет знать. Древние боги учат Сигурда мудрости – боги моря и ветра, спящие боги, которые живут в сердцах цветов, маленькие боги, которые прячутся в раковинах и все время поют, днем и ночью.

Маленький человечек умолк, и его глаза засветились напряженным вниманием. Он придвинулся еще ближе к сэру Филипу.

– Пойдемте, – промолвил он, – пойдемте, вы должны послушать мою музыку. Может, вы сможете сказать мне, что она значит.

Он подобрал с земли свой теперь уже едва тлеющий факел и снова поднял его над головой. Затем он, маня за собой Эррингтона, направился к небольшому гроту, уходящему в тело скалы. У его входа не было украшений из ракушек. В расщелинах, прорезавших скальную породу, густо рос папоротник. Сверху по камням стекали струйки воды, питая нежные растения. Карлик ловким движением отодвинул в сторону камень, прикрывавший вход. Как только он это сделал, откуда-то изнутри раздался, расходясь под сводами пещеры, странный вибрирующий звук – он был похож на унылые завывания, которые то усиливались, то затихали, порождая многочисленные раскаты эха.

– Послушайте ее, – с грустью в голосе пробормотал Сигурд. – Она все время жалуется. Очень жаль, что она не может хоть немного передохнуть! Она – это дух, понимаете? Я часто спрашивал у нее, что ее беспокоит, но она мне ни разу так и не ответила – только плачет, и больше ничего!

Сэр Филип взглянул на карлика с сочувствием. Ему было ясно, что звук, который так нервировал его собеседника, воздействуя на его возбужденное воображение, вызывал ветер, сквозняк, образовавшийся от того, что карлик убрал с дороги камень, закрывавший вход. Но, учитывая душевное состояние несчастного, бесполезно было пытаться ему это объяснить.

– Скажите мне, – мягко поинтересовался сэр Филип, – вы здесь живете? Это ваш дом?

Карлик в ответ бросил на него презрительный взгляд.

– Мой дом! – повторил он, словно эхо. – Мой дом везде – в горах, в лесах, на скалах и на пустынных морских берегах! Моя душа живет между солнцем и морем. Мое сердце с Тельмой!

Тельма! Возможно, это и есть ключ к тайне, подумал Эррингтон.

– Кто такая Тельма? – спросил он, пожалуй, с несколько излишней торопливостью.

Сигурд громко и язвительно расхохотался.

– Вы думаете, что я скажу это вам? – громко выкрикнул он. – Вам – представителю сильной и жестокой расы, которая стремиться забрать все, что видит и до чего может дотянуться? Она старается захватить все хорошее, все красивое, что существует под небесами, пытаясь купить это ценой чужой крови и слез! Неужели вы думаете, что я отопру вам дверь, ведущую к моему сокровищу, вам? Нет, нет. И потом, зачем вам Тельма? Ведь она мертва.

Последние две фразы карлик произнес, понизив голос. Затем, словно обуреваемый приступом гнева, он резко взмахнул над головой тлеющей сосновой веткой, с которой посыпался целый сноп искр, и с яростью воскликнул:

– Подите прочь, прочь, и не беспокойте меня! Я еще не прожил всех отведенных мне дней, время еще не пришло. Зачем вы пытаетесь ускорить мой конец? Уходите, уходите, говорю вам! Оставьте меня в покое! Я умру, когда Тельма призовет меня – но не раньше!

Затем маленький человечек бросился бежать вдоль длинного коридора, размахивая остатками искрящего самодельного факела, и вскоре исчез в самом дальнем проломе в теле скалы. Перед этим он издал громкий рыдающий крик, звук которого потом еще долго гулял по пещере, отражаясь эхом от стен и постепенно затихая.

Чувствуя себя так, словно только что увидел причудливый и хаотичный сон, Эррингтон, озадаченный и заинтригованный, продолжил путь к выходу из пещеры. В голове его вертелось множество вопросов. Что это за странное место, на которое он случайно набрел? И как с этим местом связано загадочное существо, с которым он вступил в контакт? Что за непонятные предметы ему довелось увидеть? Во-первых, конечно, его интересовала прекрасная девушка, с которой он немного пообщался. Во-вторых, таинственный гроб, запрятанный в глубине украшенного морскими раковинами храма. И наконец, уродливый сумасшедший карлик с бледным лицом и ясными голубыми глазами, чьи бессвязные речи заставляли заподозрить в нем то ли поэта, то ли провидца. И еще – какие тайны скрывались за именем Тельма. Чем больше сэр Филип думал о своем приключении, тем более загадочным оно ему казалось. Как правило, он, как и большинство людей, больше верил в рациональную подоплеку любых событий, нежели в то, что они являлись выражением действия каких-то потусторонних, сверхъестественных сил и обстоятельств. Но, правду говоря, явления, имеющие сверхъестественную подоплеку, встречаются в жизни куда чаще, чем принято думать. Немного найдется людей, с которыми в те или иные моменты не случались какие-то эпизоды, которые выходили за рамки обыденной жизни. И даже среди закоренелых материалистов и циников нечасто встретишь тех, которые, прожив целую жизнь, от рождения до смерти, ни разу не сталкивались с тем, что нельзя объяснить с помощью одного лишь разума и здравого смысла.

Эррингтон скептически относился к историям о всяческих необычных приключениях, считая их плодом фантазии рассказчиков. И если бы он сам прочел в какой-нибудь книге о том, как вполне уважаемый яхтсмен девятнадцатого века встретился и разговаривал с неким сумасшедшим в таинственной пещере на морском побережье, он бы рассмеялся, хотя вряд ли смог бы объяснить, почему подобное событие, с его точки зрения, невероятно. Теперь же, когда это случилось с ним самим, произошедшее казалось ему удивительным и забавным, но отнюдь не невозможным. Более того, этот факт его заинтересовал, и теперь его грызло любопытство и желание как следует во всем разобраться.

Тем не менее, наводя порядок в той части пещеры, которая предстала перед его взором первой, он ощутил некое подобие облегчения. Эррингтон снова поставил лампу на вырубленную в скале полку, откуда взял ее, и вышел на берег, где царил уже не рассвет, а великолепное утро во всей красе. Он ощутил на коже восхитительно приятный, благоуханный ветерок. Каждое его дуновение колыхало длинные стебли травы, испускающие тысячи ароматов, среди которых выделялись запахи дикорастущего тимьяна и восковницы.

Оглядевшись, сэр Филип увидел «Эулалию», бросившую якорь на прежнем месте стоянки во фьорде. Яхта вернулась, пока он отсутствовал, занятый изучением пещеры. Собрав свою накидку, мольберт, краски и кисти, он громко свистнул в свисток три раза. С яхты ему ответили, и вскоре по направлению к нему по воде плавно заскользила шлюпка с двумя матросами-гребцами. Через короткое время она достигла берега. Эррингтон забрался в нее, и шлюпка, подгоняемая ударами весел, стала быстро удаляться от того места, где на рассвете с ним приключились удивительные события, унося сэра Филипа по направлению к его плавучему дворцу. Его друзей нигде не было видно – по всей вероятности, они спали.

– Как насчет ледника Джедке? – поинтересовался сэр Филип, обращаясь к одному из матросов. – Они взобрались на него?

Загорелое лицо матроса медленно расплылось в улыбке.

– Благослови вас бог, нет, сэр! Мистер Лоример только взглянул на него – и уселся в тенечке. А другой джентльмен все время играл морскими камешками в расшибалочку. Потом они оба здорово проголодались и съели по порядочной порции ветчины с маринованными огурцами. А потом взошли на борт и сразу улеглись в койки.

Эррингтон рассмеялся. То, как быстро иссяк внезапный энтузиазм Лоримера, его позабавило – но не удивило. Впрочем, его мысли занимало нечто совсем другое. Поэтому дальше последовал вопрос, касающийся совершенно иной темы.

– А где наш лоцман?

– Вы имеете в виду Вальдемара Свенсена, сэр? Как только мы бросили якорь, он тоже отправился в койку – сказал, что хочет вздремнуть.

– Хорошо. Если он выйдет на палубу раньше меня, скажите ему, чтобы ни в коем случае не сходил на берег, пока я с ним не поговорю. Я хочу сделать это после завтрака.

– Ладно, ладно, сэр.

После этого сэр Филип спустился в свою каюту. Он зашторил иллюминатор, чтобы отсечь ослепительные лучи солнца, которые заливали помещение светом, хотя было всего около трех часов утра. Затем он быстро разделся и рухнул в койку, испытывая ощущение сильнейшей, но при этом довольно приятной усталости. Когда его веки уже сонно смыкались, у него в мозгу мелькнуло воспоминание о плеске воды у входа в зияющую в скале пещеру. И еще отчаянный невнятный крик Сигурда. Затем все это слилось воедино с легким шумом волн, ударяющих в борт «Эулалии». Последнее, что пронеслось в его сознании, прежде чем сон окончательно сморил его и он перестал что-либо слышать и ощущать, было имя Тельма.