Глава 3

«…Гостья неземная,

Как среди смертных ты наречена?

Заздравный кубок алого вина

Поднимут ли друзья твои высоко,

Родные соберутся ль издалека?»^[2]

Джон Китс

– Это совершеннейший абсурд, – пробормотал спустя семь часов Лоример слегка уязвленным тоном, сидя на краю койки и глядя на Эррингтона. Тот, полностью одетый и пребывающий в приподнятом настроении, внезапно обрушился на своего приятеля с упреками в лени из-за того, что он, Лоример, видите ли, все еще толком не проснулся и не успел облачиться в достойное джентльмена одеяние и привести себя в порядок. – Говорю вам, дорогой мой, есть испытания, которые не в состоянии выдержать даже самая крепкая дружба. Я сижу тут перед вами в рубашке, брюках и только одном носке, а вы осмеливаетесь заявлять мне, что пережили какое-то приключение! Да даже если бы вам удалось отрезать кусок солнца, вы все равно должны были подождать, пока я побреюсь, прежде чем сообщать мне об этом.

– Не будьте таким сварливым, старина! – радостно рассмеялся Эррингтон. – Надевайте второй носок и слушайте. Я пока не хочу говорить об этом остальным, потому что они могут начать наводить о ней справки…

– О, так значит, в вашем приключении присутствовала еще и некая «она», не так ли? – широко раскрыл глаза Лоример. – Слушайте, Фил! Мне казалось, у вас и так уже было достаточно, и даже более чем достаточно, интрижек с женщинами.

– Это не такая женщина, с которой можно завести интрижку! – горячо и страстно заявил сэр Филип. – По крайней мере, мне такие женщины еще никогда не встречались! Это какая-то лесная повелительница, или морская богиня, или солнечный ангел! Я не представляю, что это за создание, клянусь своей жизнью!

Лоример смерил друга взглядом, в котором явственно читались обида и упрек.

– Не продолжайте – пожалуйста, не надо! – умоляюще воскликнул он. – Я этого не вынесу – правда, не вынесу! Болезненная поэтичность – это для меня чересчур. Лесная повелительница, морская богиня, солнечный ангел – господи боже! Что дальше? Вы явно пошли по неверной дорожке. Если я правильно помню, у вас была с собой фляжка с зеленым шартрезом хорошей выдержки. Ага! Так вот в чем дело! Хороший напиток, но, пожалуй, слишком крепкий.

Эррингтон расхохотался и, нисколько не смущенный добродушными шутками своего друга, с горячностью продолжил свой изобиловавший красочными подробностями рассказ об утренних событиях. Лоример терпеливо слушал его со снисходительным выражением на открытом, румяном лице. Дождавшись окончания повествования, он поднял взгляд на сэра Филипа и спокойно поинтересовался:

– Значит, все это не выдумка, так?

– Выдумка?! – воскликнул Эррингтон. – Вы полагаете, я стал бы выдумывать такое?

– Не знаю, – невозмутимо произнес Лоример. – Вы вполне на это способны. Причем звучит все весьма правдоподобно – благодаря шартрезу. Такой вымысел вполне достоин Виктора Гюго – это вполне в его духе. Место действия, обстановка – все очень подходит. Норвегия, полночь. Таинственная красавица-девушка выходит из пещеры, садится в лодку и уплывает вдаль; мужчина, герой рассказа, забирается в пещеру, находит каменный гроб и бормочет себе под нос: «Что бы это могло быть? О боже! Это сама смерть!» Какой ужас! Перепуганный мужчина, чувствуя, как его спина покрывается липким потом, осторожно пятится и сталкивается с сумасшедшим карликом, держащим в руке горящий факел. Этот сумасшедший карлик оказывается весьма говорливым – у ненормальных это очень часто бывает, – а потом испускает вопль и убегает в неизвестном направлении. Мужчина же выбирается из пещеры и … и … и отправляется удивлять своим рассказом друзей. Но один из этих друзей, как выясняется, нисколько не удивлен – это я.

– Думайте, что хотите, – сказал Эррингтон. – Но все, что я рассказал – это правда. Только еще раз прошу: не говорите остальным. Пусть это будет нашим с вами секретом…

– Браконьерам на территорию поместья «Солнечный ангел» ходу нет! – мрачно промолвил Лоример. Сэр Филип, не обратив на это внимания, продолжил:

– После завтрака я расспрошу Вальдемара Свенсена. Он всех здесь знает. Когда я дам вам знак, выходите покурить на палубу, и мы с вами вместе с ним поговорим.

Было видно, что Лоример все еще настроен скептически.

– И какой в этом смысл? – вяло спросил он. – Даже если все правда, вам следует оставить эту самую богиню, или как там вы ее называете, в покое – особенно если у нее в округе есть сумасшедшие друзья или родственники. Чего, собственно, вы от нее хотите?

– Ничего! – заявил Эррингтон, заметно повысив тон. – Ничего, уверяю вас! Мной движет простое любопытство. Мне хочется узнать, кто она такая – только и всего! Дальше этого дело не пойдет.

– С чего вы взяли? – поинтересовался Лоример и стал энергичными движениями приглаживать свои растрепавшиеся жесткие, кудрявые волосы. – Как вы можете говорить так? Я не спиритуалист и вообще не из тех шарлатанов, которые заявляют, что могут предсказывать будущее. Но иногда у меня бывают предчувствия. Еще до того, как мы отправились в этот круиз, ко мне привязалась строчка из старинной мрачной баллады «Сэр Патрик Спенс»: «Узнать, как имя дочки короля норвежского – вот в чем твой долг!» И вот теперь вы ее нашли – во всяком случае, мне так кажется. И что, интересно, из этого выйдет?

– Ничего! Ничего из этого не выйдет, – со смехом ответил Филип. – Как я вам уже говорил, она сказала, что принадлежит к крестьянскому сословию. Так, вот и звонок – пора завтракать! Поторопитесь, старина, я голоден как волк!

Не дожидаясь, пока его друг закончит одеваться, Эррингтон отправился в кают-компанию, где поприветствовал двух других своих товарищей – Алека, или, как его чаще называли, Сэнди Макфарлейна, и Пьера Дюпре. Первый из них был студентом Оксфорда, второй – молодым человеком, с которым Филип познакомился в Париже и с тех самых пор поддерживал постоянный дружеский контакт. Трудно представить себе более непохожих друг на друга людей, чем эти двое приятелей Эррингтона. Долговязый Макфарлейн, мосластый и неуклюжий из-за крупных и выступающих суставов, походил на складную линейку. Дюпре же был невысоким, худощавым, но в то же время крепким и жилистым, не лишенным определенного изящества. Макфарлейн отличался грубоватыми манерами и неистребимым акцентом уроженца Глазго. При этом говорил он медленно и монотонно, так что выслушивать его было весьма утомительно. В свою очередь, невероятно подвижный Дюпре постоянно жестикулировал, сопровождая свои движения весьма выразительной мимикой. К тому же он явно гордился своим знанием английского и в разговоре то и дело бесстрашно переходил на него, что делало его манеру выражать свои мысли какой-то беспечной и легкомысленной, хотя временами и весьма колоритной. Макфарлейн был обречен стать видным деятелем официальной Шотландской церкви и по этой причине относился ко всему крайне серьезно. Что же касается Дюпре, то он был избалованным ребенком крупного французского банкира и занимался главным образом тем, что порхал по жизни в поисках наслаждений, и, можно сказать, делал это весьма увлеченно, нисколько не заботясь о будущем. Взгляды и вкусы этих двух молодых людей кардинально различались. Впрочем, обоих, тем не менее, объединяло то, что они были добродушными парнями, без ненужной аффектации и без склонности как к порокам, так и к чрезмерной добродетели.

– Ну, так вы в конце концов взобрались на ледник Джедке? – со смехом спросил Эррингтон, когда друзья уселись за стол завтракать.

– Мой друг, что вы такое говорите?! – воскликнул Дюпре. – Я не утверждал, что собираюсь на него забираться – нет, нет! Я никогда не говорю о своих намерениях сделать что-то, если не уверен в своих силах. Как я мог такое сказать? Это все милый ребенок, Лоример – он выступил с таким хвастливым заявлением! На самом деле все произошло так. Мы прибыли и высадились на берег. Кругом горы – черные, высочайшие. Горные пики, острые, как иголки. И самый высокий, самый страшный на вид – этот самый Джедке. Ба! Ну и название! Оказалось, что он отвесный, как шпиль собора. Чтобы забраться на него, надо быть мухой. Ну, а мы – мы не мухи. Ma foi! Клянусь честью! Лоример сначала смеялся, а потом начал зевать и сказал: «Нет уж, на сегодняшний день это не для меня, благодарю покорно!» А потом мы стали наблюдать за солнцем. О, это было великолепно, прекрасно, просто сногсшибательно!

И Дюпре, поднеся к губам кончики пальцев, поцеловал их.

– Ну, а вы что скажете по этому поводу, Сэнди? – поинтересовался сэр Филип.

– Я об этом не особенно задумывался, – коротко ответил Макфарлейн. – Но вообще-то это зрелище понравилось мне куда меньше, чем обычный закат. Хотя, конечно, это просто поразительно, когда видишь, как солнце вдруг теряет свою пунктуальность и продолжает неподвижно висеть на небосклоне, хотя ему давно уже пора уйти за горизонт. Что до меня, то я считаю, что это явный перебор. Это неестественно и совершенно ненормально, говорите, что хотите.

– Ну разумеется, – согласился Лоример, который как раз в этот момент вошел в кают-компанию. – Сама природа совершенно неестественна – я всегда так думал. Фил, налейте мне, пожалуйста, чаю. От кофе я слишком быстро просыпаюсь. Ну, так какая у нас программа на сегодня?

– Рыбалка в Альтен-фьорде, – мгновенно ответил Эррингтон.

– Меня это полностью устраивает, – сказал Лоример, лениво прихлебывая чай. – Я прекрасный рыбак. Забрасываю удочку, но, как правило, забываю нацепить наживку на крючок. И пока поплавок моей безопасной удочки дрейфует по поверхности воды, а рыба спокойно плавает где-то в глубине, я дремлю. Так что все довольны – и я, и рыба.

– А сегодня вечером, – продолжил Эррингтон, – мы должны нанести ответный визит местному священнику. Он побывал у нас на яхте уже дважды. Надо проявить вежливость.

– Господи помилуй! – застонал Лоример.

– Какой же он восхитительно толстый, этот добрейший местный служитель культа! – воскликнул Дюпре. – Живое доказательство целебности норвежского климата!

– Он не местный, – вставил Макфарлейн. – Он из Йоркшира. И здесь он всего три месяца, заменяет постоянного священника, который уехал куда-то, чтоб сменить обстановку.

– В любом случае этот деятель – типичный образчик мошенника, – сонно вздохнул Лоример. – Впрочем, я буду вежлив с ним, если только он не попросит меня послушать, как он читает молитву. Если он попытается это сделать, я его побью. При его тучности я ему быстро наставлю синяков и шишек.

– Вы слишком ленивы, чтобы с кем-нибудь драться.

Лоример довольно улыбнулся.

– Спасибо, огромное спасибо! Осмелюсь заметить, что вы совершенно правы. Всегда считал излишним напрягаться, о чем бы ни шла речь. Никто никогда и не просит меня напрягаться. Никто не хочет, чтобы я лез из кожи вон. Ну, и зачем мне это тогда?

– Выходит, вы ни к чему в жизни не стремитесь? – грубовато поинтересовался Макфарлейн.

– Нет, дорогой мой, не стремлюсь! Что за странная идея – стремиться к чему-то, чего-то добиваться! Ради чего? Мой доход составляет пятьсот фунтов в год. А когда моя матушка покинет этот бренный мир – замечу, что мне хотелось бы, чтобы это произошло как можно позже, потому что я очень люблю мою милую старую маму, – он вырастет до пяти тысяч в год. Этого более чем достаточно для любого здравомыслящего мужчины, который не собирается заниматься спекуляциями на фондовой бирже. В вашем случае, мой дорогой Мак, дело обстоит иначе. Вы станете уважаемым шотландским священнослужителем. Будете читать молитвы перед толпами богобоязненных олухов – про предопределенность, судьбу и прочее в том же роде. Вы станете оратором, призывающим других людей застолбить для себя места в раю. Только спокойно, спокойно, не надо со мной спорить. Это всего лишь фигура речи! А олухи будут называть вас «редким проповедником, чьи слова в самом деле пробуждают в человеке лучшие порывы» – кажется, они выражаются именно так? А когда вы умрете – а сделать это вам, увы, придется, – они вознаградят вас треугольным куском гранита, который водрузят на вашу могилу и на котором красивыми буквами выбьют ваше имя. Это, конечно, в случае, если каждый из них решит раскошелиться на несколько полупенсовых монет. Все это прекрасно, и некоторых людей это вполне устраивает. Но не меня.

– А что же тогда устроит вас? – поинтересовался Эррингтон. – Ведь вы буквально все находите в большей или в меньшей степени скучным.

– Ах, мой милый юноша, – вступил в разговор Дюпре. – Париж – вот подходящее место для вас. В самом деле, вам следует жить в Париже. Этот город вам никогда не надоест.

– Избыток абсента, тайных убийств и маниакального стремления покончить с собой, – задумчиво произнес Лоример. – А идея с гробами была неплоха. Я никогда не надеялся, что мне доведется трапезничать, используя гроб вместо обеденного стола.