Глава 3. В главной роли… бывший! (Настя)

Нет, ну что за засада, простите? Это же просто невозможно.

– Миша, – требую я, требую! Больше блею, но у меня ещё и челюсть ходуном ходит, потому что замёрзла насмерть. Щёки заледенели, кактус, который в руках у меня, точно помер. Сколько я здесь, в парке, стою и рыдаю?

И вот тебе – Морозко. В главной роли Михаил Костров. Любовь всей моей жизни.

Но я не та самая Настенька, потому что – да, нет, та самая! Стою упираюсь и пытаюсь доказать что «не замёрзла, дедушка!», «тепло, аж горю!».

Твою мать… и правда горю!

Вот как увидела Мишу, так и перекрутило! Так нельзя! У меня же было всё хорошо. Размеренно. И инфаркт не грозил – а тут кардиология по мне плачет…

Тем временем, Миша с моим чемоданом и котом добирается до одного из боковых выходов из парка. А я всё стою в негодовании и убеждаю себя, что… да ничего!

– Настя! – хмурится Костров, видя, что я с места не двигаюсь. Стою, тоже хмурясь на него. Брови замерзают в положении «Анастасия Грозная». – Ты примёрзла к земле?

Совсем уже! Что за собственничество? Что за… вообще – верни мне кота!

– Миша, я правда…

– Я же сейчас и тебя в подмышку возьму, – угрожает он мне. – Выбирай – чемодан или ты?

Я фырчу недовольно, но котик мой орёт Мише на ухо, хотя и устроился у него под жилетом, который разодрал в прах и пух. Гусиный, вероятно.

– Снегирька, иди сюда, ну-ка!

Я вздрагиваю, потому что вот уж когда он меня так называл, мне всегда хотелось стукнуть его, а он меня ловил и… а дальше у меня сердце кульбиты творило, как сейчас, собственно, и делает. И мне на самом деле хочется его стукнуть, но упрямство – Настя! Что ты творишь? Миша делает шаг назад, и я припускаю к нему, потому что, точно знаю – потащит. Возьмет в подмышку и потащит, как неандерталец! Чтоб его в сугроб!

Идём мы совсем немного, в дом весь из себя крутецкий. Никогда не сомневалась, что Костров устроится хорошо – он талантливый, бойкий, у него такой тыл был. Родители прекрасные, мама и папа – с такими не пробиться просто невозможно. Они всегда такие дружные и безмерно Мишу поддерживали. Я в их семье себя чувствовала так хорошо, так… как своя.

– Только глянь! У тебя на щеках лёд, Насть! – возмущается мой провал этого дня номер семь, когда мы заходим в лифт. Стаскивает зубами перчатку и трогает пальцами мою щеку, а у меня уже и сердце остановилось! Ловите меня, сейчас свалюсь тут – никакие кардиологи не помогут. – А упиралась! Ледяная же! Заболеешь!

Он нагибается ко мне. Никак не отнимает руку.

Я смотрю на него, не моргая. В лифте места не хватает! Кактус еще и кот, жаждущий всех разодрать. И чемодан между мной и Мишей. Мне невыносимо душно. Нет. Жарко! Что там у меня замёрзнуть могло, когда я сейчас сгорю вся. И у меня только одна мысль – хочу поцеловать Мишу. Очень-очень хочу. Я соскучилась. Я так соскучилась. Невыносимо!

Тону, будто в лаве.

И даже ощущаю его горячее дыхание на коже, но лифт останавливается. Двери открываются, а у меня в голове мысль – вот бы он ко мне примёрз рукой этой, как когда металл на морозе лизнуть и…

– Пошли, – почему-то шепчет Костров. Я киваю. Но мы стоим и не шевелимся.

Двери решают, что мы не выходим и Мише приходится нажать на кнопку, чтобы двери не закрылись, оторвав всё же пальцы от моей щеки. Кот жалобно мяукает, а кактус:

– Ай, чёрт! – колет меня.

– Вот же, Настя, горе моё! – выдаёт мой спаситель, утягивает на лестничную клетку, потом к двери, заталкивает в квартиру.

Нет же! Квартира это вот у меня, а тут – я ошарашено замираю у двери.

– Настя, шаг вперёд, – в макушку командует мне Миша и я делаю этот шаг, как послушный солдатик. Стою и думаю, а может я тут это, как бы… вот же, чёрт!

Миша опускает на пол кота, снимает с себя жилет.

– Ну и ладно, – отчего-то говорит и кидает его на пол, а Кактус мой, дуралей, забирается внутрь, делает ещё пару зацепок и довольно устраивается в нём, только голова из прорезей для рук торчит.

Костров ухмыляется, а я всё никак не могу осознать, что вообще происходит. Свет, после щелчка выключателем, меня слепит, а Миша разувается и принимается за меня, пока я хлопаю глазами и трясусь от холода.

– Давай сюда, – отнимает у меня кактус, делает шаг и ставит его на комод, стоящий в прихожей.

Да это не прихожая – это половина моей квартиры, купленной на деньги от продажи маминой и ещё сверху немного из сбережений. Я всегда довольствовалась тем, что имею. Неважно, что вторичка, но я сделала дом уютным и… как оказалось, недостаточно. И меня было недостаточно? Хорошо, что я промёрзла и наревелась, потому что расплакаться от обиды просто не получается, но это и лишнее сейчас. Правда же. Куда?

– Настя, приём, Луна? – улыбается Миша, заглядывая мне в лицо. А я ловлю его взгляд, полный такого тепла, участия и… нет, Настя, нет, перестань! – Тебе надо в ванную, Насть, согреться, – предлагает мне бывший, снимая с меня пуховик. – Хоть обувь, что надо!

И он оценивает мои валенки.

– Давай я всё же пойду, – нелепо шепчу я. Мне стыдно его отвлекать. Будто я к президенту попала на приём с проблемами и своими кактусами, богинями плодородия и почившим Зигизмундом.

– Вот ещё, – выдаёт на это Миша и поднимает меня без проблем от пола, – валенки скидывай!

Глава 4. Марь Иванна разбушевалась (Настя)

Стою в ванной и грею руки под тёплой водой. Нет-нет, я не согласилась в ванной плескаться, потому что – это слишком, правда! Хотя Миша и настаивал и что-то там про «ты чего это решила стесняться, заболеть что ли лучше?». А я не стесняюсь, это же Миша… Мишка мой… с ним так хорошо было, уютно, тепло всегда, надёжно и…

Я просто не могу позволить себе занимать его. И ну, серьёзно, десять лет прошло.

Он пока меня в ванную комнату безапелляционно запихивал, я же его всего рассмотрела, украдкой, вроде как, кажется, но это не точно. Тем не менее – там у него ничего не изменилось, только улучшилось.

А у меня?

В потрясающем зеркале со светодиодной подсветкой отражается люксовая ванная комната. Шикарная, лучше и не придумать – сколько я таких картинок в журналах смотрела, где и свечи на бортиках, и всё такое идеальное, что только на картинках бы смотреть. Никогда не верила, что люди в подобных интерьерах живут. Костров живёт. И наверняка девушка… осматриваю полочки.

Настя! Ты что творишь? Тоже мне, детектив Настя Замороженная в деле. Но нет, признаков женского присутствия в этой ванной комнате не наблюдается. Однако у него может быть пачка девушек, даже не сомневаюсь, что они вокруг него скачут. Они и десять лет назад скакали. Я ничего не видела, кроме Мишки, когда была вместе с ним, и только спустя время поняла, что девиц вокруг него крутилась тьма, но смотрел он только на меня и больше ни на кого, а я удивлялась – чего он во мне нашёл.

Я сама виновата в нашем расставании. Сама. Он уехал, а я… я бы за ним куда угодно, хоть на край мира, но у меня мама заболела. И я просто не могла оставить её, а Миша… Миша – держать его я тоже не могла, да и он сам… Я просто порадовалась, что ему выпал такой шанс – уехать, найти себя, подняться по карьерной лестнице. Я сказала, что не могу поехать и… он не стал бороться. Просто предложил расстаться.

И это же правильно было, Насть… мама всегда мне говорила, что так и будет. Ей вообще Миша не нравился – не наша порода. Точнее у него порода, а у меня безродье. Словно я собака.

Шмыгаю отмёрзшим носом.

Вот и в зеркале этом – ванная комната из журнала и я такая коллажем к ней приклеена, как люди в картах желания делают. У нас виолончелистка Нателла этим очень увлекалась. Вот и я – вырезали такую в нелепой водолазке, жилете сверху вязаном, любимом моём, юбке тоже любимой, тёплой шерстяной! И вообще… И нормально, и… только на фоне этого шика-блеска, я как училка Марь Иванна – пришла проведать ученика. Апельсины не принесла. Вместо них кот и кактус.

Надо валить. Носом ещё два раза шмыгаю, умываюсь и решительно выхожу из ванной.

– Миша, я…

А тут, значит, Костров, Кактус-кот и кактус, который кактус.

– Представляешь, я тут прочитал, как можно ему помочь, чтобы предупредить его замерзание. Подкормку заказал, – показывает мне телефон. – Надо его в ванной в тепле и влаге подержать.

– А?

– Еду коту я заказал, и нам с тобой, а то я с самолёта, у меня нет ничего, ща, стой – кактус! – и он теряется в хоромах где-то своих бесконечных…

Я, если честно, в ахренении! Вот именно это слово и именно так в голове у меня возникает. На кухне мой котик в жилете ободранном, но уже на окне. И невероятно счастливый, слов нет. Мурчит, как трактор, в окошко смотрит.

– Слушай, ты чего не погрелась вся? – ловит меня за талию Миша и проталкивает на кухню. – Я чайник поставил. Тебе же с одной ложкой сахара и водички холодной немного?

С ума сойти… он помнит?

Лаврентия я даже не просила чай мне заваривать, потому что он всегда кипяток мне делал, такой что… и цокал недовольно обижаясь, когда я отливала, чтобы водички налить холодненькой. Я поэтому решила, со временем, не расстраивать его и делать вид, что забегалась, про чай забыла, пила холодный, а вскоре просто перестала просить его о такой простой вещи. А здесь – мы не виделись десять лет, а Миша поставил передо мной кружку с чаем идеальной температуры.

Вселенная, я тебя ненавижу!

– О, курьер, – подрывается Миша, когда я открываю рот, чтобы в очередной раз сказать, что собираюсь от него сбежать.

В итоге Миша заносит кучу еды, лоток (да что за… простите… он кота себе оставить решил?), миски, еда моему круглому меховому охотнику. И ведь из-за него я попала в эту…

– Насть? Ты чего? – хватает меня за руку Миша и вглядывается в лицо. – Прости, я не знал какой ему корм можно и, давай поедим, я бы сам приготовил, но…

– Да перестань! – срывает меня, и я снова реветь собираюсь.

Это слишком для одного моего самого дурацкого дня. Долбанный Новый год. Долбанный снегопад по имени Ваня. Чтоб тебя, засранец! Долбанный кот! И Ленка… где её черти носят? Я сейчас умру. Этот невозможный мужчина, которого я любила больше жизни – как так можно? Пожалейте меня уже, ну, в самом деле! Он кактус отогревает!!

– Настюш, что случилось, крошка? – обнимает меня Миша, не обращая внимания на моё возмущение и протесты. Внутренние. Потому что сама я хватаюсь за него. Мне безумно хорошо, что он меня обнимает. Мне так нужно, чтобы меня кто-то обнимал.

Да, идиотка, Настя, вот именно его тебе и не хватает. Определённо не нужно, чтобы кто-то ещё тебя обнимал.

– Ну, не плачь, рёва моя, не плачь, – гладит меня по голове Костров. Сжигает напрочь… – Что у тебя случилось, крошка, что такое?

И эта мягкость, с цепкостью, я же чувствую его, всё ещё, даже по прошествии стольких лет. Бульдог. Только такой вот ласковый.

– Миш, мне надо уйти, правда, – хлюпаю я в него носом, – неудобно и у меня подруга, она вернётся и я… давай я сейчас пойду, давай?

– Не пойдёшь, – всматривается в меня Миша, – пока не увижу эту твою подругу, пока не будет у меня точной уверенности, что ты не сядешь снова на лавку в парке…

И я выдыхаю, очень хочу сбежать от него, а жмусь сильнее, просто цепляюсь и конечно нас замыкает. Его и меня.

Миша притягивает меня к себе ещё сильнее, накрывает мои губы своими и ловит очередной мой выдох, распаляя меня до уже, кажется, невозможного состояния, вот когда до бела, до когда «твори, что хочешь». И я не сопротивляюсь, точнее что-то там где-то может и протестует, но я оставила это в сугробе на лавке в парке. Кошмар!

Мы словно с ним вообще не расставались, словно не было никаких десяти лет у меня без него, а у него без меня. Почему всё так?

Сама не понимаю, как меня впечатывает в стену его телом, горячим и таким невыносимо родным. Миша подсаживает меня рукой под ягодицы, а я, как будто так и надо, обнимаю его своими ногами. Вот вы, Марь Иванна разошлись, но как же тянуть начинает везде, вот тут мы огненные друг к другу не примерзаем уж ни разу, а вплавляемся.

– Скучал, как скучал по тебе, – шепчет в меня Миша, а я даже сказать ничего не могу, потому что снова целуемся, глубоко, жёстко, сильнее, до воя. Мне не надо ничего больше, я уже вообще перестаю соображать, только цепляюсь за него, отчаянно пытаясь не провалиться куда-то, откуда уже не будет возврата. Но и остановиться не могу. А Миша кажется вообще не собирается.

Но Вселенная собирается. И делает это с первыми нотами вступления из первого концерта Петра Ильича Чайковского для фортепьяно с оркестром в исполнении Святослава Теофиловича Рихтера.

– Телефон звонит, – выдыхаю я на озадаченный взгляд Миши. И он не хочет, чтобы я шла искать телефон, который остался в кармане моего пуховика. Я сама не хочу, но всё же Святослав Теофилович отрезвляет, и я осознаю нелепость ситуации, стремительно выпутываюсь из рук Миши и бегу в его прихожую, которая ни разу не прихожая!

– Да? – выдыхаю я, отвечая на вызов своей подруги. Злюсь и радуюсь одновременно.

– О, Насть, – орёт мне в трубку Лена, – приве-ет! Ты звонила?

– Да, у меня… хочу пожить у тебя, можно? – шепчу, чтобы Миша не услышал.

– Да, конечно, без бэ! – радостно орёт Ленка. – Подваливай, я уже дома.

Ну, вот и… оглядываюсь на Мишу, который стоит в арочном проёме своей шикарной кухни.

– Я буду с Кактусом, – говорю подруге, памятуя, что животных она не очень жалует.

– Не, Насть, прости, но если ты не хочешь моей смерти, давай всё же без кота?

Вот чёрт!

И Миша явно слышит то, что говорит Лена. Засада.