Однако наиболее фундаментальное произведение Ибн Хайяна было издано в Европе под названием «Summa perfectionis» (Сумма совершенства). Сохранилась латинская рукопись этой книги, датированная примерно XIV веком, в которой оказалась суммирована вся теория и практика алхимического искусства, составленная арабским мэйстером. Полагают, что издателем этого текста был монах-францисканец из Ассизи по имени Пол Таранто.

Однако, примерно с конца XIX века некоторые европейские исследователи открыли «моду» подвергать сомнению всё, что так или иначе связано с арабо-мусульманской наукой тех веков, а наши отдельные современники с радостью подхватили эту волну, бездумно повторяя идеи своих предшественников.

Установить сегодня аутентичность произведения из того далёкого прошлого – это чрезвычайно важная, кропотливая работа. Её значение, на самом деле, очень трудно переоценить, и с одной стороны у нас есть некоторое количество исторических артефактов, свидетельств, документов и прочего материала, нуждающегося в проверке, а с другой – прекрасные технико-технологические возможности эту проверку осуществить. Но, оказалось, что разобраться в достоверности источника информации – это только часть работы, причём не самая сложная. Нужно ещё его правильно интерпретировать, связать со всеми иными полученными данными и составить единый исторический нарратив, максимально приближённый к тому, что было на самом деле, учитывая ментальность, контекст и сам дух той эпохи. Здесь-то и возникают основные сложности, особенно когда необходимо произвести ни одно или два, а десятки изысканий и сопоставлений всех имеющихся сведений и артефактов.

Так, некоторые европейские востоковеды усомнились в авторстве Джабира ибн Хайяна относительно большинства его латинских переводов. «Сумму совершенства» приписали самому европейскому издателю, посчитав что при её составлении он, просто, взял несколько цитат из «джабирийского корпуса» и использовал в своём тексте, вероятно владея арабским языком. Чтобы не путать его с настоящим Гебером, они так и назвали его … Псевдо-Гебер или Латинский Гебер.

Согласно биографу Ибн ан-Надиму (ум.990), Джабир ибн Хаянй родился в городе Тус провинции Хорасан примерно в 721 году в семье аптекаря. Это было время острого династического противостояния за верховную власть в огромной мусульманской империи. Отец будущего великого магистра – Хайян аль-Азди поддержал Аббасидов, за что был схвачен Омейядами и казнён.

Семья эмигрировала в Йемен, где юный Джабир стал изучать Священный Коран, богословские науки, математику, астрономию, но особенно его увлекали фармацевтика и медицина, когда соединением разных ингредиентов возникало совершенно новое, ни на что непохожее вещество, обладающее удивительными лекарственными свойствами.

Он был учеником знаменитого имама Джафара ас-Садика (ум.765), великого наставника основателей двух канонических «мазхабов» (правовых учений) мусульман-суннитов … Абу Ханифы и Малика ибн Анаса. Будучи очень влиятельным учёным-мистиком именно Джафар ас-Садик породил в будущем великом магистре стремление постичь тайные законы мироздания. Химию он изучал у малоизвестного, но чрезвычайно одарённого монаха-отшельника Харби аль-Химьяри. История скрыла от нас этого мистика, но сам ибн Хайян отзывался о нём, как о выдающимся учёном. Одно из свох алхимических произведений он так и назвал «Книга монаха» (Китаб ар-Рахиб):

«Знай же, мой брат, что я дал этой книге специальное название «Книга Монаха», так как это – мой обычай, чтобы приписать все знание его обладателю, особенно если оно больше нигде не встречается. Если бы мое знание и знание моего благодушного мастера так неразрывно не смешивались, то мои трактаты, которые появились благодаря ему, не упоминались бы здесь».

После того, как власть в Халифате перешла к Аббасидам, он со своей семьёй переехал в Куфу, где сразу же оказался в поле зрения местной аристократии, как человек «незаурядного нрава, ума и умения».

Во время одной из своих поездок по стране, на него обратил внимание Джафар ибн Яхья (ум.803) – главный визирь знаменитого халифа Харуна ар-Рашида, и уже очень скоро молодой учёный оказался во дворце правителя в должности придворного лекаря и алхимика.

Однако в этой истории есть очень важная поучительная страница.

Будучи «правой рукой» халифа, Джафар ибн Яхья принадлежал к знаменитому древнему роду персидской аристократии Бармесидов, которые составляли политическую, интеллектуальную и культурную элиту Бактрии – одной из наиболее успешных провинций огромной Сасанидской империи, расположенной в те далёкие времена на территории современного Афганистана.

Это была чрезвычайно интеллигентная, образованная семья. Они прошли через буддизм, затем через зороастризм, после пророчества и завоевания Персии с воодушевлением приняли Ислам и, практически, всем составом переехали в только что отстроенную столицу исламского государства город Багдад, где образовали собой главный кластер политической и культурной традиции Аббасидского Халифата. Будучи крупными вельможами, министрами, дипломатами, Бармесиды пользовались огромным авторитетом среди властимущих и состояли их главными визирями на протяжении нескольких поколений.

Буквально с первых лет Золотого века ислама, именно Бармесиды оказались в авангарде построения арабо-мусульманской цивилизации. Обладая серьёзным влиянием на правителей, они стимулировали развитие экономики, образования, науки, искусства, брали под покровительство учёных, инженеров, архитекторов, изобретателей, музыкантов и поэтов.

Один из таких Бармесидов по имени Яхья ибн Халид состоял верховным советником ещё при халифе аль-Мансуре и был любимым наставником его внука … Харуна ар-Рашида, который называл его «отцом», а сын Яхьи – Джафар ибн Яхья был любимым другом будущего правителя. Почти ровесники, они фактически росли вместе, были, что называется «побратимы», «не разлей вода», поэтому никто особо не удивился, когда взойдя на престол могущественного Багдадского халифата в 786 году, Харун ар-Рашид сразу же назначил на должность «премьер-министра» своего ближайшего друга – Джафара ибн Яхью. Это был очень мощный тандем, основанный на прочной дружбе, на общем мировоззрении и общих идеях создания великой процветающей империи. Под безмерным покровительством халифа, новый визирь собирал учёных, философов, артистов, музыкантов и поэтов. Он часто ездил по стране, узнавал чаяния народа, занимался построением эффективного государственного управления. Харун ар-Рашид настолько доверял ему, что помимо всего прочего, назначил главой своей личной охраны и отдал ему в управление монетный двор. Джафар ибн Яхья имел огромную власть в стране, за что придворная аристократия даже называла его «султаном».

Однако в 803 году всё закончилось.

По приказу халифа, против Джафара ибн Яхьи было начато крупное криминальное расследование. Сегодня его назвали бы «процесс века». Допросы, обыски, задержания всех кто входил в его окружение, а он сам помещён за решётку, как и вся семья Бармесидов. В ходе следствия было арестовано несколько десятков человек, конфисковано имущество на огромную сумму, в том числе и имущество самого визиря. В конце концов состоялся суд, по итогам которого он был приговорён к смертной казни, а спустя ещё несколько дней обезглавлен.

Что же произошло между бывшими закадычными друзьями?!

Сегодня об этом трудно судить с достоверностью. Одни авторы полагают, что Джафар ибн Яхья пал жертвой глобального заговора, учинённого совместными усилиями духовенства и знати, которые были страшно недовольны столь сильными властно-распорядительными позициями визиря при дворе. Бармесидов обвинили в том, что они приняли ислам только внешне, а на самом деле все эти долгие годы скрывали от халифа свои истинные намерения, оставаясь верным древнему языческому культу своей семьи. У них даже обнаружили какую-то богохульную атрибутику, и конечно же такой страшной лжи Харун ар-Рашид не мог простить никому из приближённых, тем более своему «побратиму».

Другие исследователи считают, что в последние годы Джафар ибн Яхья стал вести себя уж слишком по-царски. Он позволял себе без разрешения входить в покои халифа, единолично принимал решения государственного масштаба и не по-детски своевольничал. Раздражённость правителя накапливалась и зрела от случая к случаю под беспрерывное нашёптывание «доброжелателей», пока однажды Джафар ибн Яхья не отпустил несколько заговорщиков и политических заключённых без разрешения Харуна ар-Рашида. Это была последняя капля в чашу терпения властителя и поток его царственного гнева вырвался наружу, сметая всё на своём пути.

Ещё одни авторы убеждены, что халиф не простил своему другу тайную любовную связь с его сестрой Аббасой, а сама эта история – живое воплощение шекспировского сюжета об искренней, но запретной любви двух горящих сердец, которая была обнаружена, раскрыта и трагически разрушена яростью обманутого правителя.

Однако существует ещё одна версия тех драматических событий. Как полагают, Харун ар-Рашид, отягощённый 20-ю годами тяжёлого построения многосложного исламского государства, под конец жизни стал совершенно неуравновешен.

Это был чрезвычайно набожный и, действительно, всеми любимый правитель, который всё своё свободное время проводил в мечети, штудируя Священный Коран и сунну пророка. Его духовными наставниками были такие великие богословы, как Абу Юсуф и имам Малик. Он был признанным знатоком истории, географии, риторики, экономики, музыки и поэзии. Ещё в юности будущий халиф прошёл суровую «школу муджахидов», где получил отменную физическую подготовку, обрёл крепость, выносливость и стал одним из лучших фехтовальщиков, а также одним из лучших экспертов в военном деле. Принято считать, что именно с Харун ар-Рашида начинается активная фаза «золотой эпохи исламского ренессанса», и не просто так именно он, а не кто-то другой, стал прославленным героем знаменитой на весь мир «Книги тысячи и одной ночи». Мирные посольства короля франков Карла Великого и правителя Великой Китайской империи Тан. Благоденствие и покой, умиротворение и развитие экономики, науки, культуры, искусства и архитекторы … всё здесь приводило в восторг, однако за кулисами этого благополучия существовала ещё одна, параллельная реальность, в которой верховную власть постоянно атаковали внутренние и внешние враги. Самодуры наместники, взятки, подкупы, коррупция, сепаратизм, шпионы враждебно настроенных государств даже в окружении халифа … всему этому нужно было противостоять, иногда принимая на себя бремя самых тяжёлых и самых страшных решений.

То ли накопившаяся усталость, то ли нервы, то ли что-то ещё, но в последние годы Харун ар-Рашид, как полагают, стал чрезвычайно опасаться преступных сговоров, мятежей и всякого рода заговорщиков. По его личному приказу за всеми крупными вельможами велась тайная слежка. Подозреваемые тут же попадали под жернова его гнева, пока однажды Джафар ибн Яхья не оказался очередной жертвой этого одержимого страха правителя.

С тех пор пройдёт всего 6 лет, когда вспыхнет очередное восстание против деспотичных наместников в Хорасане, одном из наиболее сложных регионов исламского государства. Во время своего военного похода на Самарканд великий правитель, воспетый народными сказаниями, Харун ар-Рашид тяжело заболеет неизвестной болезнью и очень скоро умрёт. Ему было всего 46 лет.

А пока, среди тех кто попал под массовые репрессии против Бармесидов, был ещё один очень важный человек … это герой нашего повествования, великий «шейх алхимиков» Джабир ибн Хайян. Будучи протеже опального визиря, он, как и все остальные, был задержан, допрошен и выслан вместе с семьёй обратно в Куфу под домашний арест, который продлится до самой его смерти.

Среди фундаментальных трудов Джабира ибн Хайяна по алхимии, выделяют несколько его трактатов, часть из которых осталась лишь в виде небольших фрагментов у более поздних авторов, а другая чать сохранилась в библиотеках Каира, Стамбула, Лондона и других научных центрах.

«Книга семидесяти», состоящая из семидесяти глав, отражает весь экспериментально-исследовательский корпус мастера, «Книга о печах», «Книга о ядах», где рассказано о ядах и противоядиях к ним, в сочетании химии и медицины. Трактат «О железе» излагает правила очищения металлов и производства сверхпрочных сплавов, а в своей книге «Ильм аль-Мизан» (Наука о равновесии), исламский магистр впервые доказывает, что вся земная реальность построена на определённой системе мер и пропорций её элементов … то, что спустя в 1794 году «открыл» французский химик Джозеф Луи Пруст.

Некоторые свои алхимические рецепты он составил языком цифр и символов, обращаясь к пифагорейской нумерологии, которой он владел блестяще. Расшифровать эти формулы могли лишь немногие, поэтому для нас они и сегодня остаются загадкой.

В начале своих работ Ибн Хайян отдаёт должное знанию древних, с уважением отмечая греко-египетских и персидских алхимиков, таких как Марию Коптскую, Зосиму, Агафодемона, Хостанеса… Он прекрасно знал античную философию и нередко в своих теориях ссылается на Платона, Аристотеля, Галена, Порфирия, Александра Афродийского…

В своих рассуждениях об алхимических началах он, как бы иронизирует над «здравым смыслом» противников этого учения, приводя их цитату:

«Мы настолько же в состоянии превратить один металл в другой, насколько в состоянии превратить быка в козу».

Исламский магистр полностью отвергает нападки всех этих горе-рационалистов, которые позволяли себе глумиться над эзотерической константой Вселенной, а затем переходит к обоснованию главных алхимических практик…

«Если природа должна употребить тысячу лет, чтобы образовались металлы, то можем ли мы рассчитывать на то же самое – мы, редко живущие свыше ста лет? … Высокий и сильный жар [огонь], которым мы воздействуем на тела может возыметь, и в короткое время, то же действие, на которое природа затрачивает столько лет. Но только одного огня мало … Разве кто-нибудь знает в точности, как влияют на металлы звёзды? Но это влияние едва ли всецело в наших руках».

Ибн Хайян считал, что настоящему алхимику необходимы три вещи: одержимость, то есть неутолимая жажда познания, мужество поиска и особое состояние Духа. Он неоднократно подчёркивает, что Философия Огня – это не слепое копирование действий природы. Оно, в некотором смысле, творчески независимо, хотя и не покидает границы предопределённых возможностей.

« … свинец совершенно не похож на серебро, но с помощью тайного средства и он легко обращается в серебро… так, что «быка можно превратить в козу»».

Именно Джабир ибн Хайян впервые переформулировал «аристотелевские» элементы-стихии в алхимические категории – философскую ртуть и философскую серу, которые предстают как духовные «первоэлементы», неотделимо связанные со своими вещественными формами. Таким образом обычная Ртуть и обычная Сера – это выразительные свидетельства незримых, эфирных начал всех металлов, где философская втуть – это твёрдость, блеск, плавкость и тягучесть, то есть «женское первовещество», а философская сера – это изменчивость, горючесть, радужность, огненность, то есть «мужское первовещество».

Он различал три вида «великих эликсиров», приводящих в движение транс мутацию вещей …

«Эликсиры первого порядка изменяют свойства веществ, хотя и не вполне надёжно. Эликсиры второго порядка сообщают металлам более устойчивые свойства, и только эликсиры самого высшего порядка е есть «великий магистерий», осуществляющий окончательное превращение в золото или серебро».

Эликсир третьего порядка содержит в себе всю Вселенскую мощь созидания, и поэтому способен ускорить любой естественный процесс, являясь лекарством «трёх царств». Вся сила Природы персонифицируется в одном чудодейственном веществе … Философском камне.

Именно здесь телесные Ртуть и Сера приобретают свою летучесть, то есть своё духовное начало. Технологический процесс сливается с «пневматической» алхимией, в которой летучий газ, как физическая реальность ассимилируется с Духом – реальностью метафизической.

«Существуют люди, которые производят опыты фиксации духов [газов] на металлах, но в силу своего неумения, они выпускают эти духи, давая им улетучиться под действием огня. Нужно научиться управлять духами, внедрять их в тела и, тем самым, одухотворять их. Если вы хотите производить изменения в телах, вы достигните этого только при помощи духов [газов]. Когда эти духи фиксируются в телах, тела теряют свою форму и, в некотором смысле, свою природу. Они являются уже не тем, чем были в глубинах своего прошлого».

Таким образом, «алхимическая пневма» – это и газ, то есть некая физическая протяжённость и дух – первоэлемент, определяющий природу вещей. Именно поэтому любое химическое преобразование материи – это и действие, и священнодействие. Адепт действует в спиритическом мире, но с телесными веществами. Главное умение алхимика, к которому он идёт всей силой своего познания, заключается в том, чтобы произвести, распознать и использовать «дух» материи – Первовещество, рождённое адептом в процессе химического опыта с физическими веществами.

На протяжении нескольких веков фундаментальные принципы Алхимии, разработанные Джабиром ибн Хайяном, станут главной парадигмой всего Европейского мистицизма. Его идеи будут успешно подхвачены такими блестящими учёными, как Винсент де Бове (XIII в.), Роджер Бэкон (XIII в.), Альберт Великий (XIII в.), Арнольд де Вилланове (XIII в.) и многие другие.

Алхимическое преобразование фактически уравновешивало Природу и человека, ибо за магией возникновения нового вещества стал виднеться мастерок «алхимического каменщика». И не важно, что в официальных хрониках нет каких-либо внятных доказательств успешности подобных опытов, что, кстати сказать, всегда и ставилось магистрам в вину, скрепляя их учения печатью «лженаучности». Главное, что эти идеи составляли единый академический контекст незримой провиденциальности материальной Вселенной. Поэтому главной целью алхимического искусства, по Ибн Хайяну, является не дотошное копирование природного образца, а использование предоставленного Природой исходного материала в созидательном порыве Божественного дара человека творить, совершенствовать и украшать мир вокруг себя.

Природа-творец и человек-творец уникальны сами по себе, также как уникально и то, что они создают. Вещь алхимического искусства (алхимическое золото), чрезвычайно похожа на вещь земную (естественное золото), но никогда не тождественна ей, поскольку и одну, и вторую отличает неповторимая рукотворность мастера, как если бы один великий художник попытался бы скопировать шедевр другого великого художника … то же умение, те же краски, тот же холст, невероятное сходство, а картина всё равно другая.

Не подражание Природе, а развитие исключительно своего творческого потенциала на основе химического эксперимента – это был главный поворот в истории Алхимии, который совершил Джабир ибн Хаян. Совершенствовать мир собственными методами преобразования веществ посредством точных химических реакций, используя потаённые законы Вселенной и вдохновляясь бесценным опытом матушки-Природы, которая духами Серы и Ртути рождает и совершенствует металлы в недрах земли … такова была главная идея мастера, фактически ознаменовавшая собой рождение совершенно новой и неведомой до той поры академической сферы познания – науки Химии.

Он писал:

«Первое, что существенно в алхимии – это то, что ты должен практиковаться и проводить опыты, ибо кто этого не делает никогда не достигнет ни малейшей степени мастерства».

В своих экспериментах Гебер не просто взял за основу четыре абстрактных элемента-стихии Аристотеля, а провёл их тщательное лабораторное исследование и определил для каждого из них соответствующую группу конкретных химических веществ.