Глава 5
Лариса Мондрус. Просто LARISSA

Первое, что всплывает в памяти при упоминании имени певицы: «Добрый вечер! А что это значит? Значит, день был по-доброму начат…» – так пела Лариса Мондрус. Премьера песни «Добрый город» (слова к которой, между прочим, написал Александр Галич) состоялась в фильме Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу» (1965). Пройдет совсем немного времени, и ее станут называть звездой № 1 советской эстрады; правда, сиять ей под Кремлевскими звездами было суждено недолго.

«Неужели это мне одной?»

В репертуаре Ларисы Мондрус было множество хитов: «У всех по-разному», «Билет в детство», «Между небом и землей», «Белый пароход» ну и, конечно, неувядающая «Синий лен» Раймонда Паулса, которая поначалу звучала по радио без особой популярности, но позже принесла известность не только исполнительнице, но и молодому композитору. Однажды Паулс доверил ей песню «Подарила Мариня девочке жизнь» на стихи Леона Бриедиса. Несколько лет спустя на эту мелодию написал свой текст Андрей Вознесенский, и композиция стала называться «Миллион алых роз», превратившись в главный хит Аллы Пугачевой. Но самым первым шлягером Ларисы стала песня «Неужели это мне одной?». К сожалению, в фильме, для которого она предназначалась, режиссер остановил свой выбор на Майе Кристалинской, чье имя было известно к тому времени больше. Несмотря на справедливо заслуженную популярность у слушателя, официальная критика песенное творчество Мондрус не приняла. Видимо, потому, что певица отказывалась петь идеологически выдержанную «гражданскую тематику», навязываемую Министерством культуры СССР, и идти на какие-либо компромиссы с руководством советской эстрады: почти все исполняемые ею песни были о любви и человеческих отношениях. А еще Мондрус одна из первых начала пританцовывать во время пения, что тогда, в 1960-х, отнюдь не одобрялось. Ее творческое кредо можно было сформулировать в двух словах: «Ничего советского!» И в этом – истоки ее «тихого» конфликта с властью.

Песни в исполнении Ларисы Мондрус звучали не только с эстрады, но и в кино: «Дайте жалобную книгу» (1965), «Зареченские женихи» (1967), «Следствие продолжается» (1968), «Улыбнись соседу», «У себя дома» (1968), «Песни моря» (1970), «Опекун» (1970), «Джентльмены удачи» (1971)

Проснись и пой!

Родилась Лариса Мондрус в 1943 году в городе Джамбуле (Казахстан). Сразу вспоминается диалог из знаменитой кинокомедии Александра Серого «Джентльмены удачи»:

– Почему Джамбул?

– Там тепло, там мой дом, там моя мама!

Кстати говоря, в этом фильме прозвучала песня «Проснись и пой» в исполнении нашей героини.

В многочисленных интервью певица вспоминала:

«Когда я появилась на свет, маме едва исполнилось восемнадцать. Шла война. Юная Лидочка Заплетина встретила моего отца, курсанта Израиля Мондруса, в казахском Джамбуле. Ее семья там жила, а отец учился в летном училище. Он не попал на фронт, был откомандирован в Вышний Волочёк преподавать летное дело. Мама, оставшаяся дома, вызова к мужу не дождалась».

Вскоре родители развелись, мать вышла замуж за Гарри Мацлияка, к которому с дочкой переехала в Ригу. В 1962 году Лариса окончила Рижское музыкальное училище и прошла по конкурсу в Рижский эстрадный оркестр при городской филармонии. Там она познакомилась с дирижером и аранжировщиком Эгилом Шварцем, одноклассником известного в будущем композитора Раймонда Паулса по специализированной музыкальной школе. Кроме прочего, Мондрус произвела впечатление на Шварца тем, что свободно исполняла шлягеры на языках оригинала – польском, итальянском, французском, английском. Личные отношения Мондрус и Шварца переросли чисто деловые и творческие – они поженились.

Лариса с мужем, Эгилом Шварцем

Прибалтику в те годы не зря называли Советской Европой: духа свободы творчества и самовыражения там было больше, нежели в остальной части страны. Рижская эстрада той эпохи была однозначно ориентирована на западную музыку. К счастью, в Латвии никто не пытался «разгибать саксофоны». Москва до поры мирилась с этой вольностью: «У них там еще живы остатки буржуазного прошлого, но ничего, мы скоро искореним эту безыдейщину». Теперь вы понимаете, в каких условиях расцвел талант Ларисы Мондрус?

Песня для Гагарина

В 1964 году молодые супруги приезжают в Москву, и с этого момента начинается новый этап в творчестве молодой певицы. Почти не глядя, ее приглашают в свои оркестры Лундстрем и Рознер. Она выбирает последнего. Эдди Игнатьевич в то время руководил, наверное, самым популярным в Союзе оркестром. Работа в коллективе явилась для Ларисы трамплином в плане интеграции в столичную среду.

Юрий Гагарин (слева) и Лариса Мондрус на «Голубом огоньке» (1965)

Новогодний «Голубой огонек», показанный по ЦТ, где Мондрус засветилась «Лунным светом» Эдди Рознера, внес основную лепту во всесоюзную известность молодой певицы. Следом она появляется и в других телепередачах. Для очередного «Огонька» Мондрус в паре с Муслимом Магомаевым записала первый игровой клип «Разговор птиц», произведя на публику изрядный фурор: такого красивого дуэта, тем более с «объяснением в любви», советское ТВ еще не знало! На «Огоньке» 1965 года присутствовал первый космонавт Земли Юрий Алексеевич Гагарин, и нашей героине довелось не только спеть для звездного гостя, но и пообщаться.

Работа Ларисы в оркестре Рознера продолжалась недолго: она переходит на работу в Московский мюзик-холл, с которым дважды выезжает за границу (Польша и ГДР). С 1968 по 1972 год певица работает в Москонцерте: с успехом гастролирует и записывает новые песни. В 1971 году, с приходом Лапина, следует отлучение от эфиров, а затем и запреты на проведение сольных концертов. Для этого находятся смехотворные предлоги: однажды такой запрет был вызван тем, что она осмелилась выступить в Звездном городке перед космонавтами в мини-юбке. В другой раз Мондрус опять вызвали на ковер, после сняв с юбилейной праздничной программы уже за «макси»: длинные лоскутные рукава ее платья от Зайцева кому-то из жюри показались выглядящими, «как лохмотья».

* * *

Складывалась на редкость парадоксальная ситуация: популярность Мондрус у слушателей создавалась не благодаря, а скорее вопреки властям. Людям нравятся ее песни о простых человеческих чувствах, а чиновники Минкульта настойчиво рекомендуют ей «гражданскую тематику». «Душенька, ну что вы о любви да о любви. Включите в репертуар что-нибудь патриотическое, – советовал ей один опытный администратор, – подготовьте, к примеру, «Песни военных лет». Там (он поднял палец вверх) это оценят. Глядишь, и звание получите»… Конечно, иногда приходилось идти на компромисс: например, записывать патриотические опусы (от этого, кстати, зависело вступление ее мужа Эгила Шварца в Союз композиторов). Но вместе с осознанием всенародной признательности росло в ней и сопротивление той эстетике «лучезарной жизни», которая внедрялась на советской эстраде. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стала история с диском-гигантом, который зарубил на худсовете один композитор-классик. Ему пришелся не по вкусу «пессимизм» песни «Листопад».

«Мы решили – надо уезжать»

Время было такое, что в тюрьму никого не сажали, а дорогу на сцену закрывали потихонечку, чтобы никто не понял, почему.

«У меня всегда были аншлаги. Куда бы я ни поехала, билеты за пару часов продавались, и вдруг в “Москонцерте” мне заявляют: ты будешь петь только одно отделение, а второе будет петь какой-нибудь Тютькин. Кто такой? Откуда? Никто не знает, билеты на него никто не покупает. Но он поет вместе со мной. А потом меня и вовсе перестали куда-либо приглашать. Наверно, мне было бы легче жить, если бы я прибегала к помощи могущественных друзей, генералов. Это было в порядке вещей, что женщина переходила от одного мужчины к другому, который мог дать ей больше. А мне, кроме Эгила, никого не нужно. Я как вышла за него замуж 47 лет назад, так и по сей день с ним. <…> Пытались разобраться, в чем дело. Нам отвечали: кто-то наверху вам вредит, а кто – разбирайтесь сами. Но мы были гордыми людьми, и нам разбираться ни с чем не хотелось. Да и разобраться было невозможно. Я готовила большую пластинку, но несколько песен запретили – мол, советскому человеку чужды эти ваши ностальгические настроения. <…> Мы решили, что хватит воевать с ветряными мельницами – надо уезжать. К тому времени мы уже объездили всю страну вдоль и поперек и подумали, что даже если на Западе я не буду такой популярной, то это не страшно. Буду чем-то другим заниматься. Мне ведь было всего 29 лет», – говорит певица.

* * *

Лариса Мондрус и Эгил Шварц решают уехать из страны. В 1973 году они подают документы в ОВИР и, получив разрешение на выезд «в Израиль», покидают СССР⁴. После этого из советского эфира исчезли либо были перезаписаны другими артистами песни «предательницы Родины» (к примеру, известная в то время песня «Для тех, кто ждет» была перезаписана Софией Ротару, причем первоначальный вариант был в той же аранжировке и тональности, что и у Мондрус). Размагничиваются и изымаются из фондов ее записи; в советской прессе появились заметки о том, что Лариса Мондрус якобы «попросилась назад в СССР», но, получив отказ в советском посольстве, «покончила жизнь самоубийством».

Лариса Мондрус. Первые годы эмиграции

За день до отъезда Муслим Магомаев пригласил в ресторан, не побоялся, хотя сам никогда не собирался уезжать. Прощаясь, сказал: «Лариса, мы с тобой всегда были друзьями, как бы ни сложилась жизнь, где бы ты ни оказалась, не забывай об этом». И подарил свою пластинку, которая только что вышла. Когда уже в Мюнхене Лариса разбирала вещи, обнаружила на обратной стороне конверта адрес и телефон Муслима. «Я ими никогда не воспользовалась. Боялась, что если начну переписываться, навлеку на него неприятности. Но это был трогательный и очень мужской поступок».

Баварская Советская республика

Весной 1973 года Лариса Мондрус вместе с мужем прибывают в ФРГ. По воспоминаниям певицы, перед ними был выбор, где поселиться: Гамбург, Кельн или Мюнхен. Они выбрали Мюнхен и впоследствии никогда об этом решении не жалели.

«Германия удивила, восхитила и поразила одновременно, – вспоминала позднее Лариса Израилевна. – Чем? Всем! Архитектурой, автомобилями, дорогами, магазинами, музыкой! Здесь не было бытовых проблем и очередей, не нужно было вставать спозаранку и бежать в очередь за молоком или записываться, чтобы по блату достать мяса или гречку. В каких нарядах ходили молодые девушки и женщины – у нас бы за такое порицанием не отделались! Мы словно оказались на другой планете: люди здесь улыбались не только по телевизору, звучала самая разнообразная музыка. На зданиях не висели портреты немецких руководителей. Мы уезжали от несвободы, прежде всего – творческой. Здесь свободы было предостаточно, но с творческим применением надо было постараться. К тому же поначалу пугал языковой барьер. Но его мы преодолели быстро, да и в Мюнхене мы не оказались одиноки – бывших наших здесь оказалось немало».