Глава 5
Плюралистическая олигархия

Ученые вороны, ведомые мастером, двинулись в направлении средневековой трапезной. Темные силуэты, тяжелые мантии, сакрально выверенные движения – они чинно взошли по ступеням на пресвитериум и чинно расселись за жертвенным столом, сообразно распределенным местам.

Паства (то есть студенты колледжа) взирала снизу вверх на high table; близился торжественный момент евхаристии – преломят хлеб и отведают вино.

Массивный жертвенный стол, сложная сервировка, три разнокалиберных бокала для разных вин. И – непременное условие таинства евхаристии – таблички с именами гостей, столь же необходимые в застолье, как этикетки на винных бутылках. Таблички были установлены напротив каждого из кресел, дабы соблюсти нужную композицию в беседах и необходимый порядок в подходе к телу и крови Христовым.

Алистер Балтимор, галерист, был усажен напротив Марка Рихтера. По левую руку галериста – верховный судья Тузпик; по правую руку галериста – политолог Блекфилд. По левую руку Рихтера – швейцарский посол Пуссье, по правую – Жанна Рамбуйе. Адмирал и старший бурсар, неразлучные в любом священном обряде, – помещались во главе стола. Германский промышленник и сэр Фредерик из казначейства – рядом. Прокрустова и Тохтамышева, обитателей тиранической России, сослали в самый дальний конец стола.

Организовано разумно; застолье сбалансировано; можно приступать.

Вместо распятия – тяжелый молоток: мастер колледжа торжественно стукнул молотком по столу, подал сигнал – и ложки звякнули в тарелках, челюсти задвигались, закуска захрустела на зубах.

Алистер Балтимор поднял на Рихтера глаза, приподнял также тяжелый бокал, покачивая бордо. Бокал держал не за ножку, как то делают люди, не знающие правил винопития, но, подобно профессионалам, он поддерживал бокал двумя пальцами за основание, за самый край, отчего бокал покачивался естественным образом.

Вино взбалтывалось элегантно, бокал не нуждался в вульгарном вращении (такое практикуют профаны, им кажется, они пробуждают вкус вина). Балтимор удерживал шаткий бокал, изучал лицо человека напротив – и хладнокровно говорил:

– Вы хотите знать о брате. Понимаю. Арестовали за финансовую махинацию.

– Невозможно. Роман – ученый.

– Однако факт. Думаю, грозит срок до двенадцати лет. – И галерист, проявив осведомленность, сообщил: – Статья сто пятьдесят девятая, пункт шесть. Или статья сто шестидесятая.

– Что это такое?

– Хищение в крупных размерах.

– Мой брат не способен украсть.

Галерист пожал плечами.

– Деталей не знаю. Сегодня ничто не удивит. Торгуют всем.

– Это Америка оружием торгует! – заметил с другого конца стола Прокрустов, но сказал шутливо, веселя сотрапезников хрестоматийным образом «русского патриота». Все понимают, как должен выглядеть упрямый русский опричник – и Прокрустов, истинный fellow, преданный Камберленду, воспроизвел комичное российское лицемерие.

– Как бы то ни было, – завершил дебаты галерист Балтимор, – ваш брат арестован.

Рихтер был неудачником, ему негде было жить, и, однако, он был огражден надежным британским законом, который не преследует за инакомыслие. Брата его, родного брата – арестовали в бесправной Москве. И стыд за собственное благополучие охватил профессора-расстригу.

Рихтер воззвал к представителю Высокого Суда Британии, к сэру Николасу Тузпику, человеку с отменной репутацией и отполированной портвейном совестью. Тузпик сидел рядом с Балтимором и, скорее всего, слышал их беседу.

– Сэр Николас, позволите вопрос?

На улице Тузпик с Рихтером бы не поздоровался; сейчас fellow проявил благосклонность к другому fellow.

– Как могу помочь?

– Брат арестован в Москве.

– Слышал диалог. Увы, Британия не может влиять на российское правосудие.

– Сэр Николас, – начал было Марк Рихтер, – вы наверняка знакомы с какими-то законниками из Москвы.

– Не думаю. – Тузпик поморщился. – Среди моих знакомых никто не связан с российским законодательством. – Сказанное было не вполне правдиво: регулярный партнер по гольфу, беглый директор российского банка «Траст», в свое время прибегал к услугам сэра Николаса. Впрочем, речь шла только о советах и связях. Переведенные на счет сэра Николаса средства нельзя рассматривать как гонорары.

Марк Рихтер знал, что с высоким судьей так говорить не полагается, но сказал:

– В Англии проживает много беглых олигархов. Вывезли миллиарды из России. Покупают дворцы. Их преследует российское правосудие. Вы им помогаете.

– Какая странная информация, – Тузпик поморщился.

– В самом деле, – заметила очаровательная Жанна, Сибирская королева, – муж рассказывает, что один человек (не вправе называть его имя) купил дворец рядом с Кенсингтонским. А какие усадьбы! Недавно были у знакомых в Сассексе….

– Знаю этот дворец в Кенсингтоне, – сказал швейцарский посол, мсье Пуссье, – сделано с большим вкусом.

– Не может так быть, – сказал Марк Рихтер, – что Лондон помогает ворам и не помогает честным людям!

И Рихтер снова обратился к судье.

– Несколько лет назад – помните? конечно, помните! – суд Лондона рассматривал тяжбу между двумя российскими мошенниками.

– Точно! Абрамович и Березовский! Это же вы их судили! – Сибирской королеве было позволено многое.

– Действительно, тяжбу рассматривал Высокий суд Англии, Отделение королевской скамьи.

– Те самые олигархи, которые украли в России миллиарды, а в Лондоне стали спорить, кому принадлежит ворованное, – не унимался Рихтер.

Адмирал укоризненно поглядел на спорящих. Судья Тузпик успокоил адмирала взглядом: он не обижен на бестактность.

– Вольная интерпретация недоказанных фактов.

– Невиновных сажают в тюрьму, а богатые воры едут в Лондон. Мой брат не воровал! Его должны отпустить на свободу!

– Режим, установленный в России, вызывает негодование.

– Скажите, почему арестовали брата, и почему Абрамовича и Березовского не арестовали прямо в зале Лондонского суда?

– На каком же основании, позвольте спросить, указанных джентльменов могли арестовать? – Тузпик был утомлен беседой.

– Протокол судебных заседаний опубликован, – Марк Рихтер говорил быстро, опасаясь, что Тузпик прервет беседу, – в ходе процесса обвиняемые обнародовали связи с преступным миром и признались в мошенничествах.

– Не могу комментировать. Если мошенничество имело место, то в другой стране. Не в компетенции нашего правосудия.

– Как это – «если»? Они не просто признались в преступлениях, но на основании их признаний в преступлениях судьи принимали решение, кому из укравших эти деньги принадлежат.

– Буду аккуратен. – Тузпик выговаривал буквы отчетливо, чтобы смысл слов дошел до невежливого человека. – Британский суд разбирал казус на основании того, что оба джентльмена – резиденты Великобритании и могут обратиться в британский суд. Но деяния, совершенные вне Великобритании, не могут быть рассмотрены как уголовное преступление в этой стране.

– Скажите, ваша честь, если принципы таковы (вы излагаете их убедительно), то на каком основании можно осудить аннексию Крыма? Россия называет это результатом референдума, Украина – аннексией. Однако, что бы там ни произошло – случилось это вне территории Британии.

– Верно. Однако этот случай – нарушение международного права. Осуждая аннексию, я придерживаюсь не британского, но международного закона.

– Логично. А убийство, разбой, организация преступных синдикатов, коррупция, рэкет, вымогательство, незаконная приватизация народной собственности – если это происходит не на территории Британии, то не подпадает под международное право? Не существует общего международного права на преступления такого рода? Убийство в одном обществе не является преступлением в глазах другого общества? Верно?

– Советую проконсультироваться у коллег. В стенах Оксфорда имеются знатоки права. Существует процессуальная последовательность. Если бы страна Россия обратилась в Интерпол, подняла вопрос об уголовных преступлениях Березовского на планетарном, так сказать, уровне, – тогда, возможно (не утверждаю, но говорю: возможно), британский суд мог бы заняться проблемой с этой точки зрения.

– Благодарю за уместную критику. Я не специалист.

– Not criticism but just observation. Должен уточнить, обращение в Интерпол не изменило бы ситуации, поскольку мистер Березовский получил в Британии политическое убежище. Как узник совести.

– Oh, really? – Так полагается выразить удивление.

– Indeed so. – Так полагается вразумить собеседника.

– Good for him. – Сказано с некоторым осуждением статуса «политического беженца», выданного мошеннику.

– He obviously deserved his status. – Расставляет приоритеты: у Березовского есть этот статус, у брата Рихтера такого статуса нет.

– Остается сожалеть, что брат не занимался политикой.

– So sorry.

– Позвольте суммировать то, что я понял. Вывезенные в Британию капиталы, украденные из российского бюджета, связанные с убийствами частных лиц, не являются нарушением международного права. Но проведенный референдум в Крыму и последовавшее переподчинение территории являются нарушением международного права.

– Вы упрощаете, – благосклонно улыбнулся судья.

– Арест вашего брата связан с махинациями России на Донбассе, – поляк Медный подал голос, подслушал реплику. – Тогда – в Гаагу!

– При чем тут Донбасс?

– Как, неужели ваш брат поддержал агрессию Путина?

– Но при чем тут Донбасс и Путин? Брата арестовали по ложному обвинению!

– Сегодня нельзя остаться в стороне от политики, – сказал швейцарский посол.

– Сегодня все связано с войной, – сказал Медный.

Подавали «Сен-Жульен» 2008 года. Сомелье колледжа, пожилой испанец Антонио, возникал за всяким плечом, мягким движением дополнял бокал до положенной трети, едва бокал грозил опустеть. Таким образом создавалось впечатление, что пьют умеренно, хотя ученые вороны пили не переставая.

– Поднимаю бокал, – сказал адмирал, – за братство. Здесь, – отметил флотоводец значительно, – наблюдаю людей из разных стран, они пришвартовались к нашей семье. Здесь – надежней, чем в Европе. Ни для кого не секрет, что Европа переживает непростые времена. Зададимся вопросом: неужели ковчег тонет?

Поскольку именно корабль Британии выпустил в старую лоханку Европы торпеду, вопрос адмирала был риторическим.

– Если ковчег тонет, то лишь наука способна объединить умы. Соединим наши знания! Сплотимся вокруг колледжа! – Сам адмирал университетов не кончал, знаниями не располагал, но убеждения его вызывали овацию.

Алистер Балтимор, галерист, в знак одобрения речи постучал ножом по бокалу – мелодичный перезвон, подхваченный десятком ножей и бокалов.

– Не бросаем своих в беде! – никакой беды в обозримом пространстве обеденной залы не предполагалось, но адмирал говорил о человечестве в целом.

– И наш президент так говорит, – ляпнул русский политолог Прокрустов с другого края стола. – Потому русские и поддержали Донбасс.

– Диверсантов заслали в Донбасс! – вскипел Джабраил Тохтамышев, предварительно обменявшись со своим другом – цепным псом российского режима Прокрустовым – доверительным взглядом. Ссоры их происходили с общего согласия и в утвержденных заранее рамках.

– Лучшие люди страны протестуют! – Тохтамышев привстал, чтобы его могли увидеть все. – Вспомните выступление Шпильмана! Что скажете о статье Казило? У вас есть ответ Плескунову?!

– Джентльмены, полагаю, пришла пора оставить споры.

Диалог, неуместный во время евхаристии, был пресечен адмиралом. Пусть случится землетрясение или война; возможны даже перестановки в правительстве, но конфликты убеждений – недопустимы.

Адмирал легко перевел судно на другой курс и сказал:

– После «Сен-Жульен» будем пить бургундское. Порядок необычен. Но Антонио настоял на том, что сегодняшний «Сен-Жульен» достаточно легок, а «Шамбертен», как ни странно, потяжелее.

– Как? Неужели?

– Необычно.

– Экстраординарно.

Проследив, чтобы беседа шла в фарватере указанной реплики, адмирал повернулся к Рихтеру. Посажен Марк Рихтер был не столь далеко – всего через две тарелки.

– Ваш vis-à-vis Алистер один из нас. Оканчивал Камберленд тридцать лет назад. Он вам поможет.

Галерист активно жевал филе зебры: бакенбарды ходили ходуном; не отвлекаясь от процесса, кивком подтвердил слова адмирала.

– Жанна! – воззвал адмирал, разворачиваясь в другую сторону и сигнализируя бокалом Рамбуйе, – мы рассчитываем и на ваше участие.

Плоское лицо красавицы выразило солидарность с чаяниями адмирала. Уверившись в согласии на сотрудничество, адмирал послал Рихтеру ободряющий взгляд.

После каре ягненка, которое запивали бордо, ученым воронам предложили жареный козий сыр с латуком, и душистый «Шамбертен» прекрасно завершал трапезу.

Паства – то есть студенчество – снизу могла любоваться жертвенным столом на пресвитерии.

Марк Рихтер чувствовал, что пьянеет. Состояние было знакомым – он ждал, когда опьянеет настолько, чтобы уже не думать о семье. Пил рюмку за рюмкой, а сомелье Антонио подливал.

Бруно Пировалли развлек присутствующих новеллой о том, как он случайно перепутал бордо с бургундским и что из этого вышло. Потеха, да и только. Застольная беседа журчала ровно, реплики были негромкими, и, когда Рихтер проваливался в пьяное забытье, а потом возвращался к общему разговору, он убеждался, что ничего не пропустил: все остается на прежнем месте.

Таинство евхаристии вскоре было завершено, мастер колледжа сызнова постучал по столу молотком, призывая священнослужителей покинуть храм и спуститься по лестнице в комнату, предназначенную для портвейна и сигар – своего рода крипту собора.

Там, в этой тайной крипте, мантии снимали, воротники расстегивали, пиджаки скидывали – и каждый садился там, где хотел, чтобы отдаться приватной беседе, неуместной за общим столом.

И здесь, пока наполнялись стаканы портвейном и малагой – ибо как завершить таинство без них? – подвыпившего Рихтера увлекли в оконную нишу, где были приготовлены три кресла. Реджинальд Лайтхауз и сэр Джошуа Черч разместились по обе стороны от Марка Рихтера; разговор повел старший бурсар.

– Вы понимаете, что у колледжа имеются деньги…

– Догадываюсь.

– Банковское дело в России вам известно?

– Неужели вложили в российский банк?

Бурсар рассказывал спокойно и точно.

– В России существует Нацбанк. Это не обычный банк, имеет статус государственной корпорации развития, используется для стратегически важных проектов. По сути, это часть правительства, выведенная в отдельную форму, чтобы проще осваивать деньги. Понимаете?

– Пока да, – сказал Рихтер.

Отец-казначей продолжал:

– Нынешний руководитель Нацбанка владеет недвижимостью в Белгравии. Сейчас его дворцы арестованы. Мы здесь решили покончить с русской коррупцией.

– Да, – сказал Рихтер. – Это заметно.

Отец-казначей выдержал паузу, затем продолжал:

– Скоро война. Затяжная. Миру нужна война.

– Неужели? – А что на такое скажешь. – Мне лично война не нужна.

– А вы эгоист. – Посмеялись. – Мир устал без войны.

– Начнется на Украине?

– Увидим. Вернемся к нашей проблеме. На рубеже веков Нацбанк купил банк на Украине, – любезно пояснил адмирал. – Для поддержки пророссийских политиков. Вложили порядка трех миллиардов. Рекомендация лорда Вульфсбери, он глава казначейства. – В голосе адмирала лязгнуло железо. Таким вот металлическим голосом отдавал адмирал жестокие команды на Фолклендской войне. – Лорд Вульфсбери позаботился о наших деньгах. Да. Позаботился и вложил. Восемь лет длится гибридная война на Донбассе. Активы банка арестованы Украиной. Юристы российского Нацбанка подали в Стокгольмский арбитраж, чтобы активы вернуть. Вы следите?

– Лорд Вульфсбери – это тот человек с лысиной?

– Не отвлекайтесь! Деньги предписано вернуть. Но лучше легально интегрировать капитал в европейский бизнес. Ведь Украина теперь Европа! Наш колледж вложил туда все средства.

– И что же?

Отец-казначей высказал возмущение. Рихтер обязан понять, что деньги колледжа заморожены арбитражем Стокгольма. Российский Нацбанк должен отозвать иск, чтобы извлечь капитал.

– Желаю удачи, – сказал Рихтер.

Отец-казначей терпеливо пояснил: