Часть первая
Глобальная экономика и развивающиеся страны

1. 1950 год: начало исключительного столетия

Я РОДИЛСЯ в 1943 г., во время Второй мировой войны. Близилось окончание бурного в военном и экономическом отношении полувека – непростой эпохи, на которую выпали две великие войны и одна Великая депрессия. Это время для многих стало настоящим кошмаром. Середина века явилась концом кошмара и началом новой, совершенно революционной эпохи.

Промышленная революция началась в Британии в конце XVIII в. Ко времени Второй мировой войны она продолжалась уже 200 лет. До наступления промышленной революции на протяжении целого тысячелетия темпы роста во всем мире были, по современным стандартам, ничтожными. Но затем в Британии, а вслед за нею в странах континентальной Европы, Северной Америки (США и Канаде), а также в Австралии и Новой Зеландии темпы роста ускорились. По сегодняшним меркам, эти темпы не были ошеломляюще быстрыми, составляя около 1–2 % в год. Однако за длительный срок в два столетия этот рост и его научно-технические основания стали причиной огромных различий доходов в странах, которые сегодня мы называем индустриальными (промышленно развитыми), и остальном мире.

Эту точку перелома и внезапного изменения направления развития можно увидеть на знаменитой схеме, построенной выдающимся американским историком экономики и лауреатом Нобелевской премии по экономике Робертом Фогелем. Такая картина отражает рост населения, который опирался на стремительно увеличивающуюся производительность растущих экономик.

Но выгоду от этого роста получало население весьма немногих стран, представлявших как тогда, так и теперь примерно 15 % населения Земли. Другие 85 % жителей планеты не чувствовали особых перемен к лучшему. Известное исключение составляли отдельные регионы Латинской Америки. Ниже мы вернемся к этому обстоятельству. Остальной мир, охватывающий всю Африку и Восточную и Южную Азию, прозябал в бедности. Как правило, средний доход не превышал одного доллара в день. Подавляющее большинство людей проживали в сельской местности, занимаясь натуральным хозяйством и тесно связанными с ним видами деятельности.

До 1750 г. жизнь большей части мира была подобна жизни 85 % населения Земли в 1950 г. Люди были бедны и жили в условиях, по большей части застойных в экономическом и технологическом отношении. Богатыми были очень немногие, владевшие землей или другими активами или обладавшие политической, экономической или военной властью. Различия между странами были невелики. Континентальная Европа и Китай не слишком отличались друг от друга с экономической точки зрения. По мнению ученых, во времена династии Мин (1600 г.) доход на душу населения в Китае превышал доход на душу населения в Европе, хотя, по современным меркам, не намного.

Хотя Германия и Япония имели экспансионистские цели в ХХ в. (Германия – в промышленно развитом мире, японский же экспансионизм имел более выраженный колониальный оттенок и возник в той части света, которая еще была доиндустриальной), военное поражение обеих этих держав помешало достижению поставленных ими целей. Во всем остальном мире уже шел демонтаж колониальных структур. После Второй мировой войны колониальные империи были полностью ликвидированы, в результате чего возникли десятки новых государств разной величины и очертаний, каждое из которых начало порой тернистый и непростой путь становления новой нации. С чисто экономической точки зрения некоторые из этих новых государств должны были бы стать частями других, более крупных. Но в конце колониальной эпохи мало кого заботила экономическая жизнеспособность. Колониальное прошлое, география и племенные различия должны были сказаться на итогах деколонизации сильнее, чем экономическая рациональность или здравый смысл. Наследием этого периода стал мир, состоящий из более чем 200 стран, многие из которых обладают малой экономической жизнеспособностью. Кроме того, во многих этих государствах нет чувства национальной или гражданской общности. Построение необходимых основ национальной идентичности и единства оказалось трудным делом.

После войны международная повестка дня включала восстановление разрушенной экономики индустриальных стран, построение государственного управления и экономических основ стран, прежде бывших колониями, и, наконец, создание многонациональных институтов управления и инвестирования в подвижный, многонациональный мир в надежде, что он станет более стабильным и менее подверженным насилию.

Война, кровопролитие и неспособность управлять конфликтами или предотвращать их не были открытиями ХХ в. – ими стали масштабы, сила и обширность ущерба, причиняемого войнами. Послевоенные лидеры, как и граждане, стремились смоделировать новый, основанный на сотрудничестве и более позитивный подход к архитектуре международных отношений, подход, благодаря которому выигрыш одних не означал бы проигрыша других. Такая архитектура определила или, по меньшей мере, повлияла на способ взаимодействия государств. Силой, двигавшей распространение промышленной революции, были наука и стремительно прогрессирующие технологии. Они заставили доходы расти и сделали войну более опасной.

Лидеры послевоенного поколения осознавали потенциальную степень разрушений и понимали возможность новых конфликтов в мире. Миру начала 1950-х годов были присущи борьба послевоенных индустриальных экономик, битва за доступ к ограниченным природным ресурсам (прежде всего к источникам энергии), огромные различия в доходах и возможностях и глубокие политические и идеологические различия. Никто из высших руководителей не знал конечного пункта назначения, и они взялись за изменение траектории движения глобальной экономики. Оглядываясь назад, можно сказать, что они, в общем, преуспели в этом начинании.

Япония вступила в клуб индустриальных стран в XIX в. Длительный процесс модернизации и открытия миру Япония начала с реставрации Мэйдзи в 1861 г. К 1940 г. Япония превратилась в частично индустриальную страну и в единственную незападную колониальную державу в Азии. В 1945 г. Япония стала страной, потерпевшей поражение и имевшей неопределенное будущее. Однако ей предстояло стать первой в послевоенной истории (собственно говоря, первой во всей документированной истории человечества) страной, экономика которой будет расти устойчиво высокими темпами. Рост Японии и лежавшие в основе этого роста стратегии и меры стали образцом, которому последовали сначала все азиатские, а затем и многие другие страны. Оглядываясь в прошлое, обнаруживаешь, что переоценить важность примера Японии трудно. Наряду с прочим, экономика Японии, почти не имевшей природных ресурсов обычного типа, росла беспрецедентными темпами, что опровергло многие «западные» положения традиционной экономической мысли, касавшиеся источников богатства и роста развития.

Развитие Китая было не столь молниеносным. В XIX в. доход на душу населения в Китае в результате интервенций извне фактически сократился, что было сравнительно редким явлением в экономической истории, если не считать периодов эпидемий. В начале ХХ в. династическое правление, существовавшее в Китае две тысячи лет, рухнуло. Ему на смену пришла республика, господствовавшая в период борьбы с японской оккупацией и Второй мировой войны. У республики никогда не было реальных шансов на успех. В 1949 г., когда к власти в Китае пришли коммунисты, Китай был одной из беднейших стран мира, и спустя 30 лет, при централизованном планировании и коллективизированном производстве и сельском хозяйстве, страна не добилась сколько-нибудь значительного, зримого прогресса.

2. Статичные представления об изменяющемся мире

Если бы в 1750 г. людей спросили, они, вероятно, ответили бы, что доиндустриальная конфигурация мировой экономики – это в основном постоянное положение вещей, что мир всегда был таким и, скорее всего, таким и будет. В доказательство своей правоты люди обратились бы к фактам. По нашим современным меркам, сколько-нибудь серьезных изменений не происходило веками. Можно сказать и иначе: поскольку даже незначительные изменения накапливались веками, темпы изменений, опять-таки по нашим меркам, были крайне медленными.

Но в действительности мир не был статичным. Наука все же развивалась. Флоренция переживала эпоху Возрождения с расцветом искусств, архитектуры, торговли, финансов, банковского дела, науки и инженерного дела. До сих пор остается загадкой, почему именно тогда в умах людей произошел некий прорыв и в самых разных областях человеческой деятельности было совершено множество открытий.

И все же, если рассматривать прошлое глазами экономиста, следует сказать, что жизнь большинства людей во многом оставалась неизменной. Прогресс был очень медленным, вследствие чего распределение доходов и богатства приближалось к игре с нулевой суммой. То, что один человек (или группа) получал, другой человек (или группа) терял.

Если бы вы сказали в 1750 г. какому-нибудь европейцу, что ровно через 200 лет доходы в Европе будут в 20–40 раз выше, чем в Азии, ваш собеседник, вероятно, счел бы вас помешанным. По той же логике, если бы в 1950 г. предположили, что через 100 лет доходы в Азии и в большинстве других развивающихся приблизятся к уровню доходов стран Европы и Северной Америки, реакция на ваши слова была бы аналогичной. И тем не менее это именно тот путь, который мир уже прошел примерно наполовину.

Людям свойственно воспринимать мир по первому впечатлению. Сначала мы видим моментальный снимок, и лишь затем, много позднее, картинка начинает изменяться. По-видимому, мы сперва предполагаем, что моментальный снимок отражает постоянное положение вещей, а не конкретный момент путешествия в постоянно изменяющемся пространстве. Возможно, это случается потому, что фундаментальные, коренные изменения происходят медленно или кажутся медленными. А возможно, еще и потому, что изменения трудно предвидеть, и о них трудно думать заранее. Оглядываться назад легче.

Становясь старше, люди обнаруживают, что участвуют в довольно длительной научной экспедиции, во время которой учатся, переживают горе и радости, рожают детей, те в свою очередь сами заводят детей и, возможно, делаются чуть мудрее. В современной истории внешняя среда, очевидно, тоже меняется весьма быстро. Таким образом, на протяжении десятилетий увидеть масштабы изменений становится легче. Мы начинаем больше ценить историков, задача которых отчасти состоит в том, чтобы помочь людям понять, что положение вещей изменяется, а также то, как и почему происходят перемены. Ныне, как и раньше, по-прежнему существует большой разрыв между молодежью и стариками. Молодым свойственно думать, что мир всегда был таким, какой он есть во времена их молодости, а пожилые помнят мир, в котором были моторные самолеты с пропеллерами и не было Интернета.

Эта склонность считать моментальный снимок мира, который мы видим, «реальностью», а не кадром в киноленте, иногда ставит нас в тупик и мешает нам. В настоящий момент существует множество развивающихся стран, но, как подсказывают сами слова «развивающиеся страны», постоянного состояния, вероятно, не существует.

Интересна эволюция понятий, описывающих «остальные 85 % населения мира». В какой-то момент мы перестали называть бедные страны «отсталыми», отдав предпочтение определению «неразвитые». Затем появилось понятие «третий мир», предполагавшее полное разделение передовых и развивающихся стран. А затем возникло понятие «менее развитые страны». Под этим понятием подразумевалось, что нынешнее положение вещей, возможно, не вечно и не постоянно. Спустя некоторое время мы перешли к понятию «развивающиеся страны», а совсем недавно – к понятию «новые рыночные экономики» (emerging economies). Переход к этому понятию был несколько запоздалым признанием того факта, что на фундаментальные и постоянные изменения следует не просто надеяться; такие перемены уже происходят. Эта эволюция языка свидетельствовала о растущем со временем осознании того, что эти страны не ввергнуты навечно в застой неразвитости, а, скорее, находятся в состоянии определенного перехода, пусть и длительного, занимающего почти столетие, к превращению в страны с высокими доходами.