Смертны все мы —
И гвельфы, и эльфы.
В светлый глей
И оранжевый глёт
Ляжет каждый однажды,
Когда умрёт.
Но в бессонных
Полях гекатомбы
Ужас сводит
Накожный покров.
Жертва —
Звук этот ложный
Открывает, как бритвою,
Кровь.
Протестует разъятою кожей
И из клетки изъятым ядром
Сила жизни,
Проклятая Сила —
Богом данный
Священный синдром!
Да будет мне по Вере —
Берёзовой Дриадой
Языческих поверий
Летать в аллеях сада.
Оставить след кипучий
В лохматой кроне ив,
А после взмыть под тучи,
Земное позабыв.
Не жалко, что жизнь коротка.
Не жалко и краткого лета.
Но больно, что сердце отпето,
и тонет в тенётах рука.
И сердце тяжёлое плачет,
и путает крылья мои.
Святой Искуситель,
отродье змеи,
дай Плод мне от Древа Удачи!
А Древо Познанья
в пустыню забрось —
пусть сохнет
его ядовитая гроздь!
Вверх ногами,
Головою вниз —
Это я взлетела
На карниз.
Так велел мне мудрый Илия.
Точка на карнизе —
Это я.
Словно тайные свечи в покоях княжны
Золотые соцветья весенней сосны.
И как ветер летуча, воздушна, нежна,
Молодая колдунья, лесная княжна.
Закукует кукушкой, обернётся сычом.
Мне с такою подружкой
Жизнь и смерть нипочём!
Я пополню её королевскую рать,
Стану светом кометы ночами играть.
Пусть засыплет цветами больная весна,
Но меня не оставит лесная княжна.
В час печали грядущей,
Печали земной,
В заповедные кущи
Улетим мы с княжной.
Уходят званые в свой час.
И мы уйдём и всё забудем,
Огонь родства в себе остудим,
Верней, его погасят в нас.
Сотрут нам память,
пусть во благо.
Но почему, но почему
Пустая белая бумага
Противна сердцу и уму?
Оставь мне, Боже, после смерти
О сыне память – лишь о нём!
Не разлучай с её огнём!
Мне не нужны другие дети!
Ночь. Мороз да морозный треск.
С каждым часом всё злей и круче
Ветерок подувает жгучий.
Космос. Вечность. Зима окрест.
На огромной чёрной Земле,
От крови и горя чёрной,
Городов золотые зёрна
Прорастают в Добре и Зле,
Как на Древе Познанья листья.
То Адам в ледяном краю
Всё мечтает достигнуть Истин
Тех, потерянных им в Раю.
Я – летучее животное
поднебесное,
лишь ветрам
до облакам интересное.
Здесь никто меня не любит
и никто меня не знает.
Жизнь – ни добрая, ни злая,
но меня она погубит!
Я летаю – не живу,
Время и Пространство рву.
День, не имеющий направленья —
просто безродный скаляр,
жжёт, дожигая остатки поленьев
и неофита футляр.
Так надоело уже
притворяться —
хочется Истины, Света,
Любви!
Но пережитое наспех и вкратце,
снова рождает Закат На Крови.
Снова война —
для героя и труса.
Головы падают,
падают с плеч!
Так понимают
буквально
Иисуса:
«Не мир я принёс вам,
но Меч!»
Я уйду, и станет жутко
тишине пустой квартиры
из угла слоняться в угол,
слушать звяканье часов.
На исходе будут сутки.
За окном темно и сыро.
Тишина тотчас с испуга
дверь закроет на засов.
Из-за двери, из-за шторы,
из тройного зазеркалья
выйдут все мои привычки,
сядут чинно, кто куда.
И начнут привычно спорить
всё о том, как привыкали,
но теперь совсем привыкли —
и на долгие года!
Мирно, чинно, надоедно
поведут они беседу,
как всегда в бодрящем марше
дней бездумно деловых.
Ну, откуда знать им, бедным,
что когда назад приеду,
с понедельника и дальше
я решила жить без них!
Какая в мире тишина!
Какое лунное молчанье!
В одеждах, сотканных из сна,
Рассвет и ночь
Летят к венчанью.
И замирает за сто вёрст
Тобой услышанное сердце.
Вдали среди туманных звёзд
Приоткрывает утро дверцу.
Оно полно до верха сном,
Зарёю алой, листопадом.
И словно амфора с вином
Благоухает спелым садом.
Подходит к утренней меже
Ночного мрака и лазури,
Оно кончается уже —
Затишье это перед Бурей!
Кузнецову Максиму Степановичу
За протокою в дальнем озере
одолень-трава – жёлтый цвет.
Тальники вокруг, воды впрозелень,
воздух высвечен и прогрет.
Рядом тихою, тихой старицей
хвощ-болотник высок и густ,
камышей золотые палицы,
чёрно-сизой крушины куст.
Всё мне кажется – в роще таловой
старый пасечник добр и сед.
Соты режет он, мёд опаловый
преломляет полдневный свет.
Только где она, эта рощица,
добрый дедушка, вербный мёд?
Лист осенний в ветрах полощется-
старой пасеки не найдёт.
В Бездну летящая —
В чёрную Бездну —
Я невесомо и ярко исчезну.
Вот она – вспышка
Зелёного света.
Вот я была —
А теперь уже нету!
Всё потерявшей
в юдоли земной,
мне ли бороться
с самим Сатаной,
Кругом ни зги – уснул Зелёный клин.
Ослепли деревянные дома.
Лишь спиртзавод не выдохся один —
Его трубой ревёт ночная тьма.
Завод ни в ночь, ни рано поутру
О песне никогда не забывает.
Над ним волною ветер завивает
Всё круче дух картошки на пару.
Там варят медицинский препарат
Или хмельное огненное зелье.
Его хозяин сказочно богат,
Ведь в зелье том – и горе, и веселье!
Такого снега не бывает,
Такого ветра не найти —
Пропали торные пути.
Одни сугробы впереди,
Да степь
Как пустошь меловая.
Столбы шагают напрямик,
Столбы в метельный сон
Уводят.
Им доверять не стоит, вроде,
Они потворствуют погоде,
Ловя и множа
Ветра крик.
Поля ожившие страшны,
Как раскачавшиеся горы —
В свои кипящие просторы
Принять готовы полстраны.
Не полстраны, а всю округу!
Просвета нет и света нет.
И мы кричим,
кричим друг другу,
но без надежды на ответ!
Качнувшийся в реку скалистый обрыв.
Солнце, ветер, тень.
Бритую голову наклонив,
Смотришь ты в долгий день.
Там, под обрывом, бушует река,
Камни катя вниз.
А у подножия греет бока
Старый корсак – лис.
Вёснам давно потерял ты счёт.
Вечен покой твой.
Пусть ураганный ветер поёт
Прямо над головой.
И потому ты не будешь знать
даже на час вперёд —
первая трещина – смерти знак —
где и когда пройдёт.
Носится безумная старуха-
вздорная ночная завируха.
То кричит, незрячая, сычом,
то зацепит дерево плечом.
Космами дорогу подметая,
обещает ветру: «Я – святая!»
Но за то под окнами она
запевает вкрадчиво: «Грешна!»
А под утро вруша – завируха
засмеётся весело и глухо,
и, парик откинувши седой,
станет белоснежно молодой!
Дыханьем городов отравлены,
берут снега Россию в плен.
Гудят столицы и окраины
от непогод и перемен.
Ах, вот уже всё переменится —
вот-вот возвысится Добро!
Там, наверху, большая мельница
всё мелет, мелет серебро.
Оно опять на Землю падает,
как сто и триста лет назад.
А в темноте под эстакадою
молчит пустой забытый сад.
А в нём насыпаны, насыпаны,
как это будет через век,
под карагачем и под липами
сухие листья, мусор, снег.
Да, я нарушила Закон,
пойдя наперекор.
Был Знак мне, Знак
их тех Времён,
из тех незнаемых Времён,
из дальних-дальних гор.
Меня позвал
в летучий сон
Любви волшебный хор.
Был голос мне
из тех Времён,
из тех незнаемых Времён,
из дальних —дальних гор.
Но я забыла поутру
что пел полночный хор.
И мне казалось —
я умру.
И слово странное
«гуру»
блуждало в недрах гор.
Майский снег
по живому, зелёному
Ослепительной дробью сечёт.
Травяными древесными стонами
Сад израненный в бездну влечёт.
В голубую, слепую, бездонную,
Где снега зарождаются сонные,
где и гром – тишина!
И любовь —
Как война!
Где обратно
Послушно текут времена.
Где в каком-то святом,
Очень узком кругу
Безобразный фантом
Погибает в снегу.
Не увидишь конца,
Не услышишь: «Прости!».
И черёмуха снегом
Устала цвести.
У кладбища,
где горочка крутая,
где долго-долго снежники не тают,
там девочка оплакивает брата.
Ей кажется —
оттуда нет возврата,
Ей кажется —
там мёртвые рыдают.
Но это ей мерещится порою —
лишь тишина над грустною горою.
Лишь запах вод
с реки приносит ветер-
его ни с чем не спутаешь на свете.
В четыре года трудно быть сестрою,
стоять и ждать с горючими слезами,
с закрытыми от ужаса глазами,
и вдруг увидеть братову рубашку,
накинутую просто – нараспашку,
его вихор с льняными волосами.
И словно в свет ступив из темноты,
себе не веря, крикнуть: «Это ты?»
И с обожаньем обнимая брата,
спросить его: «Ну, что там, за оградой?»
В ответ услышав смелое: «Цветы!»
Кружатся голуби. Несутся облака.
Над крышами летает мальчик-ветер.
Его прозрачная холодная рука
свой путь
узорной снежной пылью метит.
Он постучится весело в окно.
Ему играть и прыгать надоело.
Его услышат, высунутся, но
увидеть не сумеют между делом.
Прислушается к шорохам зимы,
но не дождавшись звука и привета,
вздохнёт легко, и разметав дымы,
умчится вдаль
холодный мальчик-ветер.
О проекте
О подписке