Понравился Волька бабке своей честностью и простотой, отчего она решилась доброе дело сделать: позвала в избу, густой гречневой кашей с молоком угостила, настоем малины напоила. А в дорогу на прощание ещё и мешочек-огниво дала, авось пригодится. Раскрыл богатырь огниво, а там сухой мох, кремень и кресало, и вспомнил внезапно, для чего это надобно и как этим пользоваться. Вы не смотрите, что Волька недавно разум взрослого обрёл: он таки тридцать три года жил в мире, хоть и с младенческим восприятием, но память его много чего вбирала в себя цепко, а теперь иногда из подсознания всплывали моменты, которые зрелое сознание уже понимало, как и куда применить.

И отправились в путь-дорожку Волька-богатырь и Пушок, который пока просто котька в силу неграмотности первого путника, да и бабка Агафья, умей читать, могла бы подсказать имя котэ. Но увы, знание – сила, а здесь бабка и крестьянский сын были слабы.

Долго ли, коротко ли шли спасители мира, но добрались они до славного города Ахаса. А зачем, спрашивается, попёрлись они вверх по течению Дона, если им поскорее надобно добраться до моря? А потому что Всеволод и Пушок – они оба – чувствовали внутренний зов, как компас, который указывал, куда необходимо направляться для успешного выполнения миссии. Если звенит про Ахас, значит, надо идти тудысь.

Нынешний Ахас был не тот, что раньше. В прежние времена это было действительно городище, с крепостью, с башнями и защитными стенами. И народу немало жило, всё-таки на удобном месте пересечения речных и пеших торговых путей располагался сей град. А потом во времена нашествия Тамерлана поселение было сожжено дотла. Отстроенное заново пристанище, строго говоря, городом называться не могло, скорее просто станица, но зато теперь этот перекрёсток путей стал одной из ярчайших вольниц для ушкуйников, торгашей, татей, пиратов, грабителей, беглых крестьян и каторжников, и, конечно же, свободных донских казаков, которые здесь были на привилегированном уровне. «С Дона выдачи нет!» – таков был правдивый девиз свободных казаков, и Ахас стал сосредоточением и символом пиратской вольницы. Здесь можно было найти любой товар, взять в работу наёмника из многочисленных рядов тёмных личностей, пришедших сюда в поисках наживы, можно было нанять торговое судно, можно было самому наняться на корабль – хоть матросом, хоть грузчиком, хоть и ушкуйником.

Кипел и бурлил торговый Ахас. Былой военной мощи здесь, конечно, уже не было, но казаки отстроили себе небольшую крепость, где и заседали на правах хозяев и судей всего происходящего в торговом месте. Все тёмные делишки, преследующие целью увеличение прибыли, должны были приносить процент и хозяевам Ахаса. «Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясённою, нагнетённою и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам» – так говорилось в Священном Писании, и эту цитату вольные казаки, многие из которых не верили ни в бога ни в чёрта, свято блюли в свою сторону.

Пушок с Волькой вступили в Ахас, богатырь с открытым от удивления ртом глазел по сторонам, поэтому одновременно он вступил в коровью лепёшку, коих здесь на земле валялось немало, как, впрочем, и козьих бомбочек. Ну а что вы хотели? В торговой станице торговали и животинками, да и рабов здесь можно было прикупить.

Пушок, не отвлекаясь, шёл прямо, огибая прохожих и перепрыгивая оставленные парнокопытными и непарнокопытными мины. Всё-таки котэ пришлось чуть снизить скорость и подождать недотёпу, пока тот оттирал свои сапожки от дерьма.

Время близилось к обеду, Волька уже хотел перекусить, а лучше прямо наесться досыта, Пушок тоже был не против подкрепиться, хотя не так давно поймал и съел карбыша. Общие мысли и путь двух героев стремились к харчевне, а ноги и лапы их туда принесли.

В харчевне, несмотря на раннее время, народу было довольно много. За столами сидели люди всех мастей, профессий и национальностей: были здесь и турки-торгаши, были и ушкуйники с новгородских земель, были вольные казаки, татары, крымчаки и эрзя тоже среди всех затесались. Посетители кабака – мужики лихие, бывалые, неслабые, и всё же разговоры их на секунду слегка притихли, когда вошёл детина невиданных габаритов – такому могилу копать устанешь.

В харчевне, кстати, меж суровых мужских лиц мелькали и симпатичные женские. Оно и понятно: там, где есть шальные деньги и спрос на половые утехи, будут и те, кто готов его удовлетворить, уменьшив запас наличности.

Пара столов, между которыми сновали отроки-разносчики, оказались незанятыми. Туда-то и проследовал наш дуэт. Разносчики – несколько мальчишек и одна девчушка – похоже, были детьми корчмаря: ликом вышли прямо как писаные с батиного. А батя самолично решил подойти к новеньким. Корчмарь размерами уступал Вольке лишь ненамного, только был весь квадратный и немного подзаплывший сытым жирком в силу возраста и относительно спокойной жизни. В принципе, в случае бугурта хозяин заведения мог и сам с лёгкостью выпроводить излишне буйных взашей. Лицо и передник харчевника блестели от масла с кухни.

– Здравствуй, гость… гости дорогие, – без интонации произнёс корчмарь, бросив взгляд на котьку. – Вы тут новенькие, поэтому сразу расскажу про правила: не буянить, блевать снаружи, остальные удобства там же, оплачивать вперёд. Поняли?

Волька и Пушок синхронно кивнули.

Хозяин в двух словах описал меню. Витязь выбрал щи, гречневую кашу и хлеб, всё в двойной порции, и жбан кваса. Котэ выбрал двойную порцию свежего коровьего молока.

– Три гривенника. Деньги вперёд! – напомнил трактирщик.

Волька достал мошну, высыпал деньги на ладонь, куда сразу же метнулись пару десятков голодных и алчных взглядов из-под кустистых бровей, и с лёгкой грустью попросил:

– Мил человек, посчитай сам, я, увы, не обучен.

Корчмарь вздохнул и честно взял нужную сумму. Бывало, и он обманывал посетителей, но здесь, глядя на бесхитростное лицо новенького, у него просто не поднялась рука.

Детишки-разносчики быстренько принесли заказ, и начался праздник живота. Котейка медленно смаковал молочко, а Всеволод свет Иванович, детина-переросток, смёл всё в мгновение ока. «Твоей бы пастью да мёд хлебать», – подумал Пушок.

Даже в неприличном обществе есть свои негласные традиции: например, уважающий себя джентльмен удачи постарается напиться ближе к наступлению темноты, не раньше. Но всегда и везде есть те, кто плевать хотел на традиционность. Не успели харчи провалиться в необъятный желудок Вольки, как к ним подсел на рядом стоявший табурет мелкий татарчонок с жидкой бородой, который не чтил устоявшиеся обычаи неприличного общества. К обеденному времени он уже был пьян практически в зюзю, но ещё проявлял активность, пока силы его сознания не сожгли психическое топливо полностью, в правой руке его болталась кружка с медовухой, из которой он то и дело прихлёбывал, проливая изрядную долю на усы.

– Ик! Эй, новенький!.. Тут у нас есть взносы за вступление в этот кабак. Ик!.. С тебя рубб… Ик!.. бль. Иначе выйдем в круг и ты мне ответишь на вопросы. Ик!..

Монолог хулигана прервался бульканьем медовухи, заливающейся в его горло. Сидящий вокруг люд перестал трепаться и с интересом посмотрел на Волькин стол. Судя по всему, намечалось зрелище. Если сравнить габариты гостя и вечно борзого Мурзы, который славился тем, что регулярно выхватывал тумаки за свой длинный язык, можно было сделать вывод, что скорее всего в случае схватки новенький победит. Скучновато ставить на очевидный результат, но хоть какое-то развлечение…

Надо сказать, что ножки табурета были сделаны из цельного дуба, и диаметр этих ножек равнялся двум вершкам. Волька, крестьянский сын, молча протянул руку к табурету Мурзы, обхватил ножку и сжал. Раздался треск, напоминающий больше резкий хлопок – ножка лопнула, как трухлявое дерево, только опилки осыпались. Татарчонок вскочил, дабы не упасть с трёхногого теперь табурета, посмотрел на результат Волькиной работы и ответствовал:

– Вопросов больше не имею! Ик!…

И растворился среди посетителей. Толпа снова затрещала о своём, ожидаемого зрелища схватки так и не случилось.

К столику Вольки и Пушка подскочил мальчишка-подавальщик и тонким голоском поведал:

– Тятя просил передать, что с вас ещё один гривенник за порчу казённого имущества.

Парень взглянул на Пушка, тот лишь развёл лапками, поэтому без споров и противлений Волька под чутким руководством котэ достал десять копеек и отдал мальцу.

Котейка со своим спутником повернули головы обратно к столу и обнаружили, что за ним сидит ещё одна посетительница – молодая девушка с густой копной ярких рыжих волос, заплетённых в хвост. Всем своим видом девица походила на лису: такая же рыжая, острая красивая мордочка, щедро покрытая весёлой расцветкой веснушек, и светло-зелёные глаза с оттенком в желтизну, посередь которых можно было разглядеть рыжие пятна бисером – складывалось впечатление, что когда Создатель брызгал ей веснушками на лицо, она забыла закрыть глаза. Ладно хоть рот закрыть не запамятовала, потому что зубы её сверкали редкой для той поры белизной. Рыжая была очень миловидной, всегда улыбалась, была вся такая стройная и миниатюрная, что у мужчин, глядящих на неё, с первого же взгляда возникало острое желание её накормить, приобнять, приголубить и защитить от опасностей этого мира и от всяких там иных насильников, кроме них самих. В общем, Пушку девка с её наглой рыжей мордой сразу не понравилась.

Всеволод, впервые видя вблизи симпатичную девушку, почуял в себе какие-то новые вибрации, названия которым он не мог придумать.

– Здрав буди, красна девица! – приветствовал её богатырь. – Не желаешь отведать местных яств?

Выглядела незнакомка совсем иначе, нежели «дамы полусвета». Торговки продажной любовью обычно наряжались в вульгарное, чаще безвкусное, платье, вешали рюшечки и кружева, а лицо обильно малевали румянами и помадой, чтобы уж точно никто не ошибся в их профессии и не изнасиловал, то есть не попробовал получить кусочек любви бесплатно. А эта девица облачилась по-мужски: тёмные облегающие портки с широким ремнём, заправленные в кожаные полусапожки, на тело серая рубаха, поверх которой она носила кожаную чугу со шнурками на вороте. В таком наряде будет добре хоть всадницей на коня, хоть в разведку, хоть на промысел – до зверей, а то и до людей. На лице её не было ни грамма косметики.

Девка улыбнулась самой обольстительной улыбкой.

– Здравствуй, добрый молодец! Ты с каких краёв будефь? Далече забрался? Куда путь дерввифь? Меня, кстати, Мафей звать. А твоё имя как? Не видала тебя здесь ранее, – начала говорить незваная гостья и тут же, не дожидаясь ответов на вопросы, придвинулась ближе к Вольке и продолжила тараторить сплошным потоком:

– Ты вв посмотри, какой красавец! Давно я не встречала таких богатырей: и высокий, и статный, и крепкий, и красивый, и сильный!

От обилия комплиментов Волька даже слегка засмущался, он как-то не привык анализировать и оценивать себя со стороны, это было что-то необычное для него. А ещё он понял, что у девицы что-то не так с речью. В голове его всплыло слово, подкинутое подсознанием, – «шепелявит». Даже не так: она «фепелявит».

Кстати, Мафка, то есть Машка не льстила с грязной корыстной целью, рассказывая Вольке, какой тот красивый. Нет, она, естественно, льстила с грязной корыстной целью, но не лукавила: Всеволод свет Иванович природой обижен не был, действительно красивый, статный, про силушку его неуёмную уже успели узнать, с правильными чертами лица, с открытым честным взглядом серо-голубых глаз, с тёмно-русыми космами и того же цвета бородой, добавляющей звериной мужественности и брутальности, с выпирающими сквозь одежду буграми мышц. Со всем этим экстерьером Волька являл собой образцовый пример человеческого самца. Даже без каких-то долгоиграющих планов на женитьбу и будущую совместную жизнь со стаканом воды в конце многие женщины бездумно и инстинктивно хотят заиметь детей от таких ярких представителей мужского пола, дабы редкое удачное сочетание генов не пропало зря. А то, что витязь был простоват и крепок задним умом в силу необразованности, так это мелочи, учение – дело наживное.

– Тятя с матушкой Всеволодом нарекли, сиречь Волькой, коли по-простому. А ты, значит, Мафка?

– Не Мафка, а Мафка. Я пару букв не выговариваю, – застеснялась девица. – Буквы «ф» и «вв».

– Но как же ты не глаголишь «ф» и «вв», если ты их прекрасно прогутарила? – искренне изумился богатырь.

Машка закатила глаза и вспомнила пословицу «Сила есть, ума не надо».

– Слуфай, Волька, и попробуй догадаться: я не выговариваю букву «ф» в слове «фирокий» и букву «вв» в слове «ввестокий». Понимаефь?

По лицу парня было видно, как со скрипом двигаются его мысли, пытаясь ухватить суть. Наконец, он улыбнулся.

– Вроде понял! Ты шепелявишь, кажется, это так называется, поэтому «ш» и «ж» тебе не поддаются.

Машка облегчённо вздохнула.

– Надеюсь, богатырь, мой единственный недостаток не помефает нафему обфению. О! У тебя здесь котик! – девка в кои-то веки обратила своё внимание на самого главного и важного героя. – Какой красивый! Кысь-кысь-кысь!

Слегка облезлый потрёпанный Пушок презрительно смотрел на хитрую рыжую человеческую самку, давая понять, что он, в отличие от кожаного, не поведётся на её приблуды. Он явственно чувствовал от неё подвох, градус которого поднимался с каждой минутой.

Машка протянула свою руку, чтобы погладить котэ. Раздалось шипение и громкий мявк, после чего девка со свежими царапинами мгновенно отдёрнула руку.

– Ууу, злюка какая! Скотина ферстяная!

Пушок показал ей один коготь из сжатой лапки. Похоже, что средний.

Машка присмотрелась к ошейнику котьки, уже благоразумно не приближая своё лицо на опасное расстояние.

– Смотри, у него офейник, и там его имя написано: Пуфок У. Так его зовут Пуфок?

– Честно говоря, грамоту я не знаю, читать не умею, – потупил взгляд Волька, а потом улыбнулся. – Я его называл просто котькой, а теперь благодаря тебе буду знать, что его зовут Пуфок У.

– Не Пуфок У., а просто Пуфок. У – это скорее фто-то типа фамилии. Тьфу ты! – огорчилась Машка недогадливости красавца. – Он Пуфок, только вместо «ф» у него та буква, которая посередине слова «кифки́», которые в ввивоте. Понимаефь?

– Ааа! Понял! – озарило крестьянского сына. – Его зовут Пушок!

И витязь погладил котэ за ушками. Тот замурчал.

– Ты просто гений, Волька!

– Спасибо!

Девка придвинулась ещё ближе к парню, практически прижалась к нему, он ощутил тепло её тела, и неожиданно для него кровь прилила ко всем его членам, и к лицу тоже. Это было непонятным, волнующим, необычным, и он не знал, что с этим делать и как реагировать.

– Всеволод, а моввно я потрогаю твои мускулы? – томно спросила Машка.

Раздалось язвительное фырканье кошака.

Волька сел ровно, напрягся, словно кол проглотил, ещё больше покраснел и тихонько прошептал:

– Наверное, можно…

Маня потрогала его огромные бицепсы, пробежалась пальцами по необъятной груди, как по струнам гуслей, постучала по каменному прессу и с удовлетворением откинулась назад.

– Ты мой герой, богатырь Волька! – со сладострастной улыбкой и придыханием произнесла девица. – Ой! – тут же спохватилась Маруся. – Мне надо по ввенским делам отлучиться, сейчас вернусь.

Девка мигом исчезла, как её и не было.

Прошла минута, в течение которой Пушок становился всё более нервозным. Он уже не мог спокойно усидеть на месте, а начал ходить по табурету вперёд и назад, как тигр в клетке, сердито помахивая хвостом. Вторая минута на истечении. Тут котька не выдержал и прыгнул к котомке спутника и начал её мять лапками, недовольно мяукая и показывая взглядом, что надо бы туда заглянуть. Волька открыл свой мешок и мошну с деньгами там, конечно же, не обнаружил. Скулы богатыря сжались, взор окаменел.

– Ах ты, курва!.. – процедил он и рванул с места, Пушок за ним.

Товарищи спасатели выскочили на улицу, котэ уже на ходу взобрался на свое коронное место на шее Вольки. Но даже с этой высоты в многочисленной толпе рыжую бестию нигде не было видно. Пушок повёл носом, мявкнул в ухо богатырю и побежал по запаху-следу. Всеволод решил довериться божественной интуиции, то бишь котейке, и побежал за ним, еле успевая оббегать кучи народа, а иногда и не успевая, просто сдвигая в сторону на пяток-другой мерных саженей. Некоторые люди впервые в жизни благодаря Вольке примерно узнали, как чувствует себя птица в полёте. Также к ним пришло озарение, что самое неприятное в полёте – приземление.

Пушок бежал, вилял, поворачивал в какие-то тёмные вонючие переулки, перебегал улицы наперерез, где-то проползал снизу под препятствиями, а где-то перепрыгивал. Волька бежал сзади и в силу необходимости изучал урбанистику на ходу, меняя ландшафт Ахаса. Котька ясно чувствовал запах наглой рыжей морды, ещё чуть-чуть, совсем рядом, они приближаются…

Волька выскочил из переулка на очередную улочку на окраине торговой станицы и увидел Машку, на которую хмурый Пушок яростно указывал лапкой. Витязь взял лисью девку за шкирку и приподнял над землёй.

– Где кошелёк? – строго спросила обворованная жертва.

– Кофелёк?.. Ааа, кофелёк! Не брала я никакого кофелька! – с честными и непорочными глазами ответила рыжая.

Котэ пулей взбежал по крепкой богатырской руке, прошмыгнул к поясу рыжей девки и аккуратно, когтем за завязки, выудил из потайного внутреннего кармана портков мошну с монетами, после чего бросил презрительный и победоносный взгляд на воровку.

– Ааа, так ты про эту мофну! – спохватилась Манька. – Это не совсем то, чем тебе каввется, я сейчас всё объясню.

Всеволод тяжелым и злым взглядом насквозь буравил Манюню. Уж насколько он был добрый и бесхитростный, ведь ещё не успел ожесточиться от несправедливой жизни, но и здесь гнев его начал расти. Ведь Маша ему понравилась, это был его первый опыт общения с женским полом, а в итоге его обворовали. Обычно после такого молодые люди получают кучу своих внутренних комплексов и очень долго за версту не приближаются к носящим юбки и длинные волосы, и речь не про гордых шотландцев.

– Ах ты, лукавая! – выплюнул богатырь. – Презлым заплатила за предобрейшее… Повинна смерти!

И потащил Волька рыжую воровку к мосту через Старый Дон – здесь идти было ближе, чем до Дона, хотя тот был глубже. Всю дорогу Машка пыталась вырваться, совершала тщетные потуги кусаться, лягаться, плеваться – это было сравнимо с борьбой тушканчика против скалы; после чего она начала угрожать своими друзьями то из казаков, то из османской братии, а потом, видя бесполезность опробованных методик, перешла к мольбам: она молилась, она умоляла, обещала золотые горы, если ей сохранят жизнь, она грамотно и сноровисто пустила горькую женскую слезу, но обиженный крестьянский сын был непреклонен. Так все трое дошли до Старого Дона, через который был вырублен из деревянных брусьев решётчатый мост.

Волька остановился в начале моста и подошёл к самому краю, держа Марусю над мелководьем. Воришка мельком взглянула вниз, и у неё перехватило дыхание от страха: лететь до крупных, торчащих из воды булыжников предстояло около семи саженей. В её богатой на воображение женской головке раздался недолгий свист падающего тела и смачный «хрусть-чавк». Манька почуяла запах смерти и сглотнула твёрдый комок в горле.

Взмолилась рыжая плутовка человеческим голосом:

– Волька-богатырь, ты вве добрый молодец! Само слово «добрый» намекает, фто не подобает тебе убивать беззафитных дев. Отпусти меня, Всеволод, по гроб буду тебе обязана!

Богатырь молчал, ни единый мускул не дрогнул на его лице. А Пушок, сидящий на мускулистой вытянутой руке, злорадно улыбнулся и показал жест: ткнул лапкой в Маньку, потом провёл когтем по горлу, а после махнул вниз, явно на что-то намекая. Возможно, это означало, что «Женщина без головы не летает». А может быть, он имел в виду «Она почешет шею на берегу». В общем, Волька не был уверен, что понимает котьку, ведь он не учил кошачьего языка жестов.

Манюня, поняв, что вот-вот наступит её конец, решилась бросить на алтарь свободы и сохранения жизни самое ценное – девичью честь. И вскричала:

– Подоввди, витязь! Профу тебя, умоляю, отпусти меня! Сделаю для тебя всё, фто ты захочефь, отдам тебе своё самое ценное, давве своё целомудрие!

Честно говоря, кувшин у Машки был давно разбит, но она надеялась, что Волька клюнет на наживку, а там пока суть да дело, опасность минует, она уже не будет висеть над пропастью, и жизнь будет спасена.