Любой мальчик народности акха может перечислить по именам всех своих предков до пятидесятого колена, последний слог имени представителя одного поколения становится первым слогом имени его потомка. Я ожидаю услышать все эти имена, но тут раздается женский голос, причем злой:

– Вот вы где, воришки!

Я оборачиваюсь и вижу старуху из племени дай, которая торгует лепешками. Она возвышается между нами и открытым двором. Она хватает меня за край кофты, а другой рукой держит за ухо Саньпа. Он подвывает, когда старуха вытаскивает его из укрытия.

– Солнце и Луна мне свидетели! Воришки! – Ее крик прорезает гомон во дворе. – Где родители этой парочки?

А-ма смотрит в нашем направлении и наклоняет голову, не веря своим глазам. До сих пор со мной не было никаких проблем. Я никогда не перечила взрослым, все их слова принимала с покорностью, как лекарство, и всегда прикрывала рот рукой, когда улыбалась или смеялась. Может, я и приукрасила сегодняшний сон, но никогда ничего не воровала и не списывала в школе. К несчастью, следы масла вокруг рта красноречиво свидетельствовали, что я как минимум ела эту лепешку, пусть и не украла ее с тележки старухи-дай.

А-ба и А-ма идут к нам через двор. Видя их замешательство, я краснею, как маков цвет, опускаю глаза и сосредотачиваюсь на их натруженных ногах, пока они подходят к торговке. Вскоре к нам присоединяются еще две пары ног, которые встают по обе стороны от Саньпа, – его родители.

– Что случилось? – спрашивает А-ба вежливым и ровным тоном. Дома он может быть резковат, но сейчас явно пытается унять гнев торговки лепешками с помощью принятого у акха вежливого обхождения.

– Этот мне и раньше доставлял неприятности! – Старуха резко дернула за мочку уха Саньпа. – Пусть вора, куда бы он ни пошел, сожрет тигр, пусть он упадет в глубокие воды, пусть на него дерево упадет, когда он будет проходить мимо.

Это обычные, но действенные проклятия, поскольку они накликают мучительную смерть, однако мальчика, стоящего рядом, это, похоже, не пугает. Он даже не прикрывает рот рукой, чтобы скрыть ухмылку. Старуха из племени дай с сочувствием смотрит на мою мать.

– А теперь, кажется, он и вашу дочку втянул в свои грязные делишки!

– Это так, Девочка? – спрашивает А-ма. – Зачем ты это сделала?

Я поднимаю глаза.

– Я не думала, что делаю что-то плохое.

– Как так?

– Это он дал мне лепешку. Я не знала, что он ее украл.

Вокруг нас начинает собираться толпа зевак.

– Не стоит винить девочку, – призывает мужчина, который, как я поняла, приходится Саньпа а-ба. – Ты уже попадал в неприятности на этом самом месте, Мальчик. Скажи нам всем правду.

– Да, я ее взял, – признается Саньпа, но признание не причиняет ему никакой боли, таким же будничным тоном он мог бы сообщить, что идет дождь или сколько яиц снесла курица за прошлую ночь.

– Он предложил мне кусочек, – встреваю я. – Хотел поделиться…

Но А-ма не интересны мои оправдания.

– Теперь мир этих двух детей разбалансирован, – сообщает она. – Мы следуем законам акха…

– Мы тоже соблюдаем законы акха, – заявляет отец Саньпа. – Каждый из ныне живущих акха помнит о том, что нам можно и чего нельзя делать…

– Нужно провести обряд очищения для этих двух детей, наших семей и наших деревень. Вопрос только в том, проводить ли церемонию для обоих или по отдельности? – спрашивает А-ма. А-ба – глава семьи, но переговоры ведет А-ма, в том числе и благодаря своему статусу повитухи. – Наилучшего результата мы добились бы, если бы наши семьи действовали сообща.

Для незнакомцев типа родителей Саньпа ее голос, наверное, звучит мягко и тепло, как и голос отца в этом споре, мол, все неприятности можно устранить, мы подружимся, но я-то хорошо знаю маму и слышу в ее словах разочарование во мне и обеспокоенность сложившейся ситуацией. Она продолжает:

– Могу я спросить, в какой день цикла родился ваш сын?

– Саньпа родился в день Тигра, девятый день цикла, – отвечает его мать, стараясь хоть чем-то помочь.

Мои родные переминаются с ноги на ногу, услышав это неприятное известие. У акха неделя длится двенадцать дней, и каждый день назван в честь какого-то животного. Я родилась в день Свиньи. Всем известно, что тиграм и свиньям нельзя жениться, дружить или вместе заниматься сельским хозяйством, потому что тигры едят свиней. А-ма сообщает дурные вести:

– Девочка родилась в день Свиньи. Лучше всего проводить обряд по отдельности. – Она учтиво наклоняет голову, отчего шарики и монетки на головном уборе позвякивают. Затем А-ма кладет руку мне на плечо. – Пошли домой.

– Стойте! – раздается крик торговки лепешками. – А как же я? Мне кто заплатит?!

Отец Саньпа лезет в темно-синий кошель, болтающийся на поясе, но А-ба говорит:

– У Девочки нет ничего кроме репутации. Как отец, я заплачу все целиком.

Он берет пару монеток из той жалкой суммы, что мы заработали сегодня, и кидает их в раскрытую ладонь старухи.

Я и так-то чувствовала себя плохо, а теперь и вовсе ужасно. Если бы Цытэ была здесь, то я ни за что не зашла бы за эту стену чая, не заговорила бы с Саньпа и не откусила бы кусочек лепешки…

Торговка еще раз дергает Саньпа за ухо и говорит:

– Чтоб мне увидеть, как ты уходишь, но никогда не увидеть, как ты возвращаешься!

Это еще одно знакомое мне ругательство, которое намекает на ужасную смерть. К счастью, мне она такого не говорит. Родители Саньпа тащат его прочь. Он смотрит на меня через плечо и широко улыбается на прощание. Я не могу удержаться и улыбаюсь в ответ.

Эта последняя искра нашей связи теплится во мне всю дорогу до дома. Родные явно злятся на меня за произошедшее, но вслух ничего не говорят. Мы делаем всего одну остановку, чтобы забрать корзины, которые оставили на плантации Старшего брата. До деревни мы добираемся уже затемно. Дома светятся золотом, поскольку внутри горят открытые очаги и масляные лампы. Когда мы переступаем через порог, то чувствуем себя ужасно голодными, отчего даже больно вдыхать аромат риса, приготовленного Старшей невесткой. Но никто не садится за стол. Старшего брата отправляют во двор выбрать курицу. Второму брату дано задание оторвать рума от его ежевечерней трубки. Третий брат стряхивает ладонью пыль с плоского камня, который лежит на участке утрамбованной земли перед дверью. А-ма роется в своих корзинах в поисках трав и корешков, пока Старшая Невестка разжигает огонь. Маленькие племянницы и племянники льнут к матерям, поглядывая на меня широко распахнутыми глазенками.

Второй брат возвращается с рума, облаченным в церемониальный плащ, богато украшенный перьями, костями и хвостами мелких животных; рума приносит с собой какую-то штуковину, сделанную из высушенного корня камыша. Он посредник между жителями деревни и миром духов, как местных духов наших предков, так и пришлых духов, которые приносят малярию, крадут дыхание у новорожденных или пожирают сердца любимых дедушек. Сегодня рума здесь из-за меня.

Члены моей семьи собираются на открытой площадке между главным домом и хижинами новобрачных, которые занимают братья с женами. Старший брат держит курицу за лапы. Она жалостливо и тщетно хлопает крыльями. Старейшины деревни, которые опекают нас и контролируют, выходят на крыльцо своих жилищ и спускаются по лестницам. Вскоре и другие соседи присоединяются к нам, так что я не буду одинока в своем позоре. Я вижу кузнеца с семьей, лучшего деревенского охотника с семьей, Цытэ с мамой и папой, а еще ее брата Цыдо с женой Дэцзя, которые поселились в хижине для новобрачных рядом с родительским домом. Цыдо всегда был очень добр со мной, и мне нравится Дэцзя. Отросшие волосы на голове Цыдо торчат в разные стороны, как и растительность на лице, поскольку мужчинам запрещено стричься и бриться с пятого месяца беременности жены. Вся деревня хором сдерживает дыхание, как и всегда, когда какая-то из женщин в положении, и так будет длиться, пока ребенок Дэцзя не появится на свет, когда станет ясно, нормально ли прошли роды, что означало появление здоровенького мальчика или даже девочки, или же ненормально и женщина произвела того, кого мы называем отбросами.

Рума заглядывает мне в глаза. Его начинает бить дрожь, и все эти вещицы на его головном уборе и плаще сотрясаются вместе с его телом. У меня стучат зубы, я вся дрожу, и мне очень хочется в туалет по-маленькому.

– А-ма Мата была матерью всех людей и духов, – бормочет рума так тихо, что приходится податься вперед, чтобы расслышать. – А-ма значит «мать», а «Мата» значит «общая», и раньше люди и духи жили бок о бок в мире и согласии. У а-ма Мата была грудь спереди, чтобы кормить человеческих детей, и девять грудей на спине, чтобы кормить детей-духов. Люди всегда работали днем, а духи по ночам. Водяные буйволы и тигры, курицы и орлы уживались вместе. Но кто-то всегда разрушает рай. – Он тычет в меня своей палкой. – И что в итоге?

– Пришлось разделить людей и духов, водяных буйволов и тигров, куриц и орлов, – нервно цитирую я заученный текст.

– Разделить! Именно так! – восклицает жрец. – Поскольку решение разделить миры было принято днем, то людям дали право первым выбрать мир, в котором они хотят жить. Они выбрали землю с деревьями, горами, фруктами и прочим. Духам отдали небо, и с тех пор они жутко злятся на людей. До сих пор они чувствуют себя отмщенными, только когда причиняют человечеству неприятности.

Я слышала эту историю много-много раз, но сегодня рума рассказывает ее из-за меня, и от этой мысли болит сердце.

– Во влажные сезоны, – продолжает он, – духи поливают землю дождями, которые приносят болезни и наводнения. Весной начинается засушливый сезон, и тогда приходится шуметь, чтобы злые духи пролетали мимо. Но они не всегда покидают наши деревни и особенно бесчинствуют по ночам. Ночь – их время, а не наше.

Мои родные и наши соседи внимательно слушают. Тут и там люди цокают языками, выражая неудовольствие из-за моего проступка. Мне не хочется всматриваться в их лица, потому что не хочется осознавать, как же им за меня стыдно. Тем не менее я каким-то образом нахожу в толпе Цытэ. Она смотрит на меня с жалостью. Ничто не скроет того позора, от которого полыхают мои щеки.

– Мы поклоняемся многим божествам, но нет никого сильнее, чем Апой Мие, чье имя означает сильнейший предок. Он создал весь наш мир и душу передо мной. – Рума умолкает на мгновение, чтобы убедиться, что привлек внимание всех присутствующих. – У нас много табу. Мужчинам запрещено курить, а женщинам жевать бетель, когда они проходят через врата духов. Беременным женщинам, таким как Дэцзя, не позволено ходить в другие деревни, потому что там у них может случиться выкидыш. Женам нельзя переступать через ноги мужа, когда он лежит на матрасе. Мы всегда проявляем осторожность и всегда пытаемся не грешить, но прошу понять, наша Лиянь не хотела ничего дурного.

Он пытается сказать, что со мной не случится ничего плохого?

Рума подцепляет мой подбородок указательным пальцем и приподнимает мое лицо. Он видит то, что не увидела А-ма. Я это знаю. Все. Но говорит остальным совсем не то, что видит.

– Она всего лишь проголодавшаяся маленькая девочка, – поясняет жрец. – Солнце всегда всходит над горизонтом, земля всегда тверда под нашими ногами, реки текут вниз по склонам гор, а деревья тянутся к небу, так давайте все вместе вернем Лиянь на праведную тропу акха.

Он трижды ударяет палкой по земле, затем брызгает водой на меня и похлопывает меня по макушке. Рума проявляет такое милосердие и великодушие, что я решаю больше его никогда не бояться. Но когда он поворачивается, чтобы совершить обряд, который до конца меня очистит, у меня снова сжимается желудок. Рума берет курицу у Старшего брата, прижимает ее тельце к плоскому камню, который отряхнул от пыли Третий брат, и отрубает ей голову. У нас очень мало куриц, а значит, и мало яиц. Из-за меня у нас станет меньше еды. Невестки недобро смотрят на меня. И тут…

А-ма забирает курицу у рума и проворно ощипывает перья с еще подергивающегося тела. А затем вжик-вжик-вжик. Она бросает куски курицы в котел и подвешивает над костром, который поддерживала Старшая невестка.

Через двадцать минут А-ма разливает суп по плошкам. Мужчины собираются с одной стороны дома, а женщины с другой. Мы садимся на корточки в ожидании своей порции. Я в жизни не слышала, чтобы мои родные так радостно чавкали и с громкими звуками жадно втягивали бульон и жевали мясо, хотя кваканье лягушек, жужжание комаров и пение ночных птиц напоминают, скольких часов сна мы уже лишились. Я обсасываю косточку, и тут вдруг в голове пролетают искры мыслей. Мне приснилась собака на крыше, этот сон предвещал, что я попаду в неприятности. Так и случилось. Но прямо сейчас, в эту самую секунду, каждому члену моей семьи достался кусок курицы и плошка наваристого бульона. Совсем как в моем сне. Ну, том, который я придумала… Про который я наврала… Правда, я сказала, что каждому достанется по целой курице, и все же…

Без совпадений нет истории.