Настоящим очагом культуры был Дом офицеров (ДКАФ), большой, в три этажа, с летней открытой танцплощадкой. Уникальное в архитектурном отношении и многофункциональное здание. На его первом этаже был бассейн с отдельным входом (25 метров и две дорожки), на этом же этаже была раздевалка, библиотека, на втором – концертный зал и большое фойе для танцев. На третьем этаже располагался биллиардный зал. Здесь же работали всякие кружки: кройки и шитья, танцев, драматический. К фасаду здания была пристроена открытая танцевальная площадка с эстрадой, на которой восседал духовой оркестр. Оркестранты – матросы. Летом в выходные дни там были танцы, на которые приходили в основном матросы и редко – солдаты. Издалека видны были только колышущиеся белые бескозырки матросов, которым часто приходилось танцевать друг с другом. Девушек на всех не хватало.

На втором этаже в фойе зрительного зала была небольшая эстрада для оркестра. Его называли «похоронной командой» – он играл траурный марш Шопена на всех похоронах, вынимая души из провожающих громом медных тарелок. В фойе первого этажа до 1954 года стояла бронзовая скульптура Сталина, на небольшом постаменте, почти на полу, и до потолка. Сталин стоял во весь рост, заложив руку за борт френча, брюки заправлены в сапоги. По воскресеньям утром для детей был сеанс детского кино. На огромных сапогах Сталина мы сидели, полируя их своими задами, пока дожидались, когда нас пустят в зал. Вообще-то, сидение на сапогах не приветствовалось, а если ещё и шалили, особенно мальчишки, то тут порядок быстро наводила уборщица. У неё всегда было злое лицо, на нём прямо-таки читалась жажда нашей крови, а наводить порядок было её призванием. Она коршуном набрасывалась на нарушителя и тут же вышвыривала его за дверь. Спорить с ней и сопротивляться было бесполезно. Так же сурово она одна воспитывала и своих двух детей. Основным средством воспитания был ремень. Надо признать, оно себя оправдало. Дочь её – доцент в университете в Санкт-Петербурге, а сын возглавляет крупное производственное объединение в Эстонии.

В ДОФе выступали заезжие артисты, бывали и столичные, даже из МХАТа. Однажды приехал певец Иван Шмелёв. Мы с девчонками слушали его записи на пластинках и были влюблены в мягкий баритон, которым он исполнял «За фабричной заставой…» и другие песни. Телевидения тогда не было, и с таким голосом наше воображение рисовало высокого молодого и стройного красавца. Почему-то блондина. Каким горьким было разочарование: он оказался старым толстым мужчиной с одышкой! Мы после этого даже его пластинки перестали слушать!

Приезд артистов случался нечасто, а в основном по субботам и воскресеньям там проходили вечера отдыха. Днём – для матросов и старшин, вечером – для офицеров и их семей. Школьницам было запрещено посещать вечера офицеров. Окончила школу – тогда пожалуйста. Школа уже за тебя ответственности не несёт. Нарушать запрет отваживались самые оторвы, жаждущие поскорее выскочить замуж за офицеров. На страже морали и порядка стоял сам начальник ДОФа – капитан второго ранга Зинченко. Он прихрамывал – след военного ранения. Высокий, прямой, в военно-морской форме, а в торжественные дни при орденах и медалях, он ходил по фойе и наблюдал, кто что и как танцует. Танцевали вальс, танго, фокстрот, разные бальные танцы. Особо продвинутые в конце 50-х годов танцевали буги-вуги, вернее, пытались танцевать. Если видел Зинченко, он это безобразие тут же пресекал, а на неисправимых стиляг накладывал запрет на посещение ДОФ. Их отсекали на входе до тех пор, пока не смилостивится Зинченко.

Вверх от стадиона по оврагу стояла городская баня. Тоже деревянная и оштукатуренная. Она была маленькой для такого города, как Полярный, поэтому были помывочные дни для военных и гражданских. Для гражданских были женские и мужские банные дни. Поход в баню превращался в событие. На это мероприятие уходил целый день. Захватив сумки с бельём, банными принадлежностями и свои тазики, спешили занять очередь, в которой порой приходилось томиться несколько часов. Чаще в баню нас, детей, водила бабушка. Она от души тёрла жёсткой мочалкой, чуть ли не спуская с нас кожу. Себя она так же драила, начиная с лица. Позднее между Старым и Новым Полярным построили новую двухэтажную кирпичную баню. И в отношении помывки «жить стало лучше, жить стало веселее».

Главная улица Старого Полярного – Советская, длиной с километр. Параллельно ей, прижимаясь к сопке, идёт Строительная улица, выше на сопке – ул. Ивана Сивко. Она названа в честь Героя Советского Союза, воевавшего на Севере и подорвавшего себя вместе с врагами гранатой. Один конец Советской упирается в невысокую сопку, а другой – в большое озеро. С него начиналась цепь озер, которые были дальше в сопках. У них были не названия, а номера. Это было первое озеро. Оно было с чистой, прозрачной холодной водой. В нём водилась только одна порода рыб, которых мы называли колючками. У рыбок, не более десяти сантиметров в длину, на животе торчали две колючки. Этих рыбок даже кошки не ели. Мы, сидя на камне, ловили их очень просто: привязывали на нитку червяка и спускали его в прозрачную воду озера. Рыбка подплывала, заглатывала червяка, и мы её вытаскивали. Рыбку отправляли в трёхлитровую банку с водой с благой целью – создать аквариум, но наутро все рыбки плавали кверху брюхом.

Во времена моего детства вдоль Советской улицы с одной стороны была, как мы её называли, пожарка, где стояли пожарные машины, жила пожарная команда, дальше какое-то армейское учреждение, куда часто въезжало армейское начальство в бараньих папахах, а дальше стояло четыре длинных двухэтажных барака с двумя подъездами. У одного барака была только половина, другую отрезало в войну во время бомбёжки. На противоположной стороне улицы стояли небольшие деревянные одноэтажные и одноподъездные дома, в которых размещались почта, горком, исполком, милиция и коммунальные квартиры. Улица была вымощена булыжником. По её обеим сторонам были проложены деревянные тротуары. С одной стороны между тротуаром и дорогой были разбиты газоны с клумбой в центре, обнесённые низкими чугунными решётками. По тротуару фланировали, особенно в светлые, как ясный день, летние вечера, парочки. Бабки, располагавшиеся на противоположной стороне на длинных скамейках вдоль бараков, внимательно их отслеживали. Особенно доставалось девчонкам, которые прогуливались с солдатами: «Таковская, с солдатом гуляет!» Гуляние с матросом прощалось, а с солдатом порицалось. Матросы числились у населения рангом выше, чем солдаты. Одна форма чего стоит, да к тому же в матросы набирали более образованных ребят. Они и вели себя по-другому – можно сказать, более интеллигентно. Девушки, которых в городе было по сравнению с мужским населением не так уж и много, как правило, предпочитали матросов. Особенно это было заметно на танцах – солдатам часто отказывали. Поэтому солдаты с матросами постоянно враждовали, нередко с мордобитием и погонями по длинным коридорам из одного барака в другой. Бились, намотав широкие ремни на руку, до тех пор, пока драчунов не забирал морской или армейский патруль. Всех грузили в открытую грузовую машину и везли в комендатуру, где их ждала гауптвахта, проще говоря – губа.

Советская улица выстроена на болоте, поэтому вдоль и поперёк улицы были вырыты дренажные канавы, в которых летом скапливалась вода и болотная жижа. Однажды летом (мне было года четыре) после помывки, вся чистенькая пошла гулять. Там заспорила с подружками. Те столкнули меня в канаву. Когда я предстала перед мамой по шею вымазанная стекающей чёрной жижей, она не раздумывая отшлёпала меня.

Зимой канавы замерзали, и по дну главной канавы вдоль улицы была проложена лыжня. За бараками и домами были кладовки, в которых хранили дрова, держали свиней. Осенью, когда свиней забивали, по Советской распространялся запах палёной шерсти – паяльными лампами опаливали шкуру забитой свиньи.

За бараками стояла казарма, в которой жили солдаты. По утрам и вечерам они умывались из длинных металлических умывальников, стоящих во дворе, а на небольшом плацу упражнялись на спортивных снарядах. В девять часов вечера, летом и зимой солдаты маршировали с песнями по Советской улице взад-вперёд. Слышалась команда: «Запевай!» Каждая рота орала свою песню, стараясь перекричать других. Когда солдаты пели «Катюшу», мне слышалось «Расцветали яблонями груши», и я долго недоумевала, почему груши яблонями расцветают. Ближе к ночи по улице шли солдаты с автоматами на охрану военных объектов в сопках. К их ремням на длинных поводках были привязаны по две овчарки. Овчарки лаяли и рвались вперёд и в стороны, солдаты с трудом их сдерживали, упираясь всем телом.

За казармой было подсобное хозяйство, которое снабжало маленьких детей свежим молоком. Его отпускали по карточкам, выдаваемым детскими врачами. Это был именной листочек с тридцатью одним маленьким прямоугольником, на каждом из которых стояло 0,5 литра. Из окна бабушкиной комнаты не только казарма, но и весь скотный двор с огромной спрессованной за годы кучей навоза были как на ладони. Свежий навоз вывозили на тачке на вершину кучи, она росла и росла ввысь и вширь, всё ближе подступая к казарме.

Примечательностью скотного двора был бык необыкновенных размеров, настоящий зубр. Он был такой огромный, что во избежание того, чтобы он не задавил корову во время покрытия, во дворе был построен специальный станок, в который заводили быка, и он ставил передние ноги на подставки. Бык был свиреп, стоял в яслях, привязанный за кольцо в носу. Подпускал к себе только одного скотника, с которым у него были прямо-таки тёплые отношения, тот иногда и ночевал рядом, в сене. Бык не терпел пьяных, а скотник однажды пришёл к нему пьяным, к тому же напившись одеколону, за что и поплатился жизнью. Бык боднул его и, как потом выяснилось, пропорол ему мочевой пузырь. Молодой врач, осмотрев пострадавшего, сказал: «К утру проспится, будет как огурец!» А к утру тот умер. Дело замяли. Мать врача занимала какой-то пост в горкоме.

Я помню время, когда в городе спиртное продавалось свободно. Водка продавалась полулитрами, чекушками и даже шкаликами (100 грамм). Но потом был введён сухой закон, поэтому накануне праздников или каких-то торжественных событий кого-нибудь отряжали в Мурманск за спиртным. Ушлые люди регулярно совершали такие поездки. Потом продавали водку по завышенной цене в Полярном. Сейчас их назвали бы челноками, а тогда звали спекулянтами. Жаждущим спиртного их адреса были хорошо известны. Время от времени на них устраивала облавы милиция, были показательные суды, их сажали за решётку, но зло не переводилось. Особо страждущие пили одеколон. Самым лучшим для этой цели считался «Тройной», но его быстро раскупали. Однажды у бабушки печник ремонтировал печь. Закончив работу, от денег он отказался, попросил выпить. У бабушки не оказалось ничего, кроме одеколона «Сирень» сиреневого цвета. Вылив его в стакан, который подала ему бабушка, он тут же его осушил, закусил и ушёл удовлетворённый.

– А он не умрёт? – спросила я бабушку, боясь, что она его отравила.

– Не умрёт, – ответила та, выбрасывая стакан в мусорное ведро.

Я как-то забежала в аптеку купить витаминов и гематоген. Витамины сосали без разбору вместо конфет, а гематоген мы, дети, потребляли вместо шоколада. Он был гораздо дешевле шоколада. В аптеке толпились солдаты, спрашивали, какой есть одеколон. Остался только «Золотая осень». Пошушукавшись, они его и закупили. Фармацевт, поняв, для чего они его покупают, стала их увещевать: «Ослепните, калеками станете!» Перспектива слепоты их не остановила: купив, ушли, а та ещё долго изливала своё возмущение мне.

Скотного двора и бараков давно нет. Стоят многоквартирные блочные или панельные дома.

Карта побережья

Церковь Святителя Николая в Старом Полярном до революции. Впоследствии в ней помещалось управление тыла флота. К тому времени купола и колокольню снесли. Оба входа тоже упростили, они стали безо всяких архитектурных излишеств – крыши над входом и поддерживающих её резных колонн

Вид на школу. Справа от неё новый кинотеатр. Правее его одноэтажное здание – ресторан «Ягодка». В одноэтажном здании на переднем плане размещались ателье по пошиву одежды и сапожная мастерская. 1960-е годы

Дом Красной Армии и Флота (ДКАФ). Начало 1950-х годов

Советская улица в Старом Полярном. 1960-е годы

Стадион. Вид со стороны госпиталя. 1940-е годы

Стадион. На заднем плане – госпиталь, слева от него – ДКАФ. Круглые окна в нижнем этаже – бассейн. 1950-е годы

Вид от школы на деревянный мост, прямо – ДОФ, справа – госпиталь. 1960-е годы

Слева от ДКАФа виден торец дома с колонами, в котором одно время жила семья Черанёвых – маминой средней сестры – Людмилы. Фотография, скорее всего, военной поры, т. к. на лозунге написано приветствие маршалу Сталину, а после войны он был уже генералиссимусом