С Богданом же, мы – два взрослых, битых жизнью человека, давно не верящие в сказки, прекрасно понимающие, что в жизни все совсем не так, как нам этого хочется.

Мир жесток и люди в нем жестоки, и обстоятельства порой ломают нас и нашу жизнь. Слабый «ломается» и «падает», сильный становится жестким и прет дальше.

Моя любовь к Богдану совсем другая – взрослая и осознанная, серьезная и крепкая, но, совершенно, лишенная будущего. Я прекрасно понимала, что никакого светлого и счастливого будущего у меня нет. У меня есть все – положение, состояние… Я могу купить все и всех, у меня авторитет, которым я могу задавить любого, но со всем этим в моей жизни есть и всегда будут – стрельба, смерть и страдания. И я никогда не позволю себе дать такую жизнь Богдану и Степашке. Купить спокойную жизнь для них, я не в силах, потому что я – всегда буду под прицелом. Этот омут уже не выпустит меня, пока я жива. Любовь и счастье – это роскошь для меня, единственная роскошь, которую я никогда не смогу себе позволить. Богдан узнает о ребенке, но это уже ничего не изменит…

«И так, мне нужно поговорить… со всеми» – думала я.

В гостиную спустились ребята, для привычной вечерней беседы у камина, только я, в последнее время, не сидела с ними у огня, они общались с Марком, а я сидела у окна и «беседовала» сама с собой. Марку непонятно было мое поведение, он переживал, я видела это. «Ладно, – решила я. – Сначала Сеня, потом Марк».

– Арсений! – позвала я, он посмотрел на меня.

– Да, тетя Настя? – ответил он.

Из уважения ко мне они до сих пор зовут меня тетей, хотя, Сеня всего на пять лет младше меня, и теперь уже они знают об этом. Пять лет… на три жизни я старше их и они понимают это и не важно, сколько мне лет на самом деле.

– Зайди ко мне, – попросила я и прошла в кабинет. – Присаживайся, – сказала я, когда он вошел.

Он прошел и присел за стол рядом со мной.

– Как дела твои, Сеня? – спросила я, внимательно посмотрев на него.

– Да, нормально, тетя Настя, – ответил он, но я видела, что ему есть, что мне рассказать.

– Арсений, – я строго посмотрела на него. – Еще раз ты попытаешься юлить со мной, я заряжу тебе в челюсть и не тренировочным ударом, – жестко сказала я. – Разве так я вас воспитываю? Я, должна знать о вас все. Или ты перестал уважать меня, Сеня?

– Да нет, что ты, тетя Настя. Я уважаю тебя и ценю то, что ты для нас делаешь, – живо заговорил Сеня. – Просто, понимаешь… – он снова замолчал.

– Арсений! Это просто беспредел! Мало того, что ты пытаешься юлить, ты еще и мямлишь! Ты мужик или где?! – строго спросила я, он серьезно смотрел на меня.

– Сеня, – уже спокойно сказала я. – Я прекрасно вижу, что в последнее время твое поведение изменилось и, в первую очередь, меня интересует, не связано ли это с моими делами и нашей с тобой встречей ночью у камина.

– Да нет, тетя Настя. Я, конечно, растерялся тогда, но я ведь знаю, какие у тебя бывают дела.

– Нельзя, Сеня, – строго сказала я. – Ты – не имеешь права растеряться ни в какой ситуации, какой бы она не была, ты – должен сохранять разум холодным и готов быть должен ко всему. Ты – в любой ситуации должен не только уметь постоять за себя, ты должен быть готов убить, если это будет необходимо. Я ограждаю вас от своего криминала, но вы должны быть к этому готовы. Ты уже не маленький и должен понимать, что это не я криминальная беспредельщица, это жизнь наша такая. Я не бессмертная и вы должны уметь стоять за себя и свою семью, – я немного помолчала и спросила уже спокойно. – Так в чем же причина, Сеня?

– У меня есть девушка, тетя Настя, – он не стал больше юлить и ответил прямо.

«Детский сад, – усмехнулась я про себя. – Я ему про войну, он мне про девушку».

– Сеня, но это вполне нормально. Я так понимаю, у вас у всех уже невесты есть. Или у тебя с ней какие-то проблемы? – я внимательно смотрела на него.

– Она беременна, – вздохнув, ответил он.

«Так, приплыли» – подумала я.

– Сколько девочке лет? – спросила я, вспомнив себя в юности.

– 18-ть. Живет с родителями, зовут Ольга,– ответил Сеня.

– Слава Богу, не 15-ть, – вырвалось у меня, Сеня удивленно на меня посмотрел. – Дети, Сеня, это не наркотики, дети – это хорошо. Я не пойму сути твоих проблем. У вас все не серьезно? Ты жениться не хочешь? Или вы ребенка этого не хотите? – спросила я, думая о том, что Марку придется говорить уже о двух ожидаемых внуках.

– Все у нас серьезно и ребенка мы хотим, – серьезно ответил Сеня.

– Ну, тогда что, Арсений?

– Родители Ольги против наших отношений, – хмуро ответил он.

– Ты сам разговаривал с ними на эту тему? – серьезно спросила я.

– Я пытался. Ее отец даже разговаривать со мной не стал, когда узнал, кто я и за что сидит отец. Сказал, что сын уголовника никогда не станет ему зятем.

Малыш родится уже весной. Ольга переживает, она очень любит меня, хочет жить со мной, но и с родителями спорить не привыкла, – Сеня помрачнел еще сильнее.

– Ладно, Сеня, не парься. Я поговорю с родителями Ольги, думаю, мы сможем договориться. Сейчас, ты должен думать об Ольге и о ребенке, а не о родителях. Ты отцу то звонил? – спросила я.

– Нет. Я хочу лично, на свиданке, – ответил он.

– Это правильно, Сеня, о таких вещах говорить нужно лично. Про челюсть понял?

– Понял, – твердо ответил он.

– Молодец. Теперь, Сеня, ты, вообще, не имеешь права бояться или растеряться. Ты теперь, несешь полную ответственность за свою будущую семью, – серьезно сказала я. – Не переживай, Сеня, разрулим.

– Спасибо, тетя Настя, – сказал Сеня и вышел из кабинета.

Арсений вышел, а я так и осталась сидеть в кабинете.

«Да, – думала я. – Мало мне было тем для размышлений, Арсений надумал жениться. Степан скоро станет дедом, его внук родится даже раньше, чем мой малыш. Степану самому было 20-ть, когда родился Сеня. Теперь мне еще и жену Сени опекать и решить вопрос с ее родителями. Какая уж тут, личная жизнь»? – с иронией думала я.

«Надо позвонить Глебу, – я снова стала вспоминать Ивановск. – Степашка – маленький карапуз полюбил меня, привязался ко мне, ему так не хватает материнской любви…

Богдан – единственный мужчина, которого я смогла полюбить, единственный, кому я смогла бы доверить свою жизнь… Возможно, он еще ждет, надеется… Я ворвалась в их жизнь, «заставила» их полюбить меня, а потом взяла и бросила… Ни хрена в моей жизни уже не будет по-прежнему, часть моего сердца навсегда осталась с ними. Я никогда не смогу забыть их, я научусь жить без них, но никогда не смогу их разлюбить. Никогда… Я все-таки встретила в Ивановске того, кого так хотела увидеть, но ведь встретить там, я надеялась совсем не их и думала тогда, я совсем не о них… Я очень скучаю по мужу и сыну, я очень хочу снова увидеть их… но поехав в Ивановск, я надеялась встретить там упырей убивших моих родителей… Судьба опять посмеялась надо мной?!»

Мне стало грустно, к горлу подкатил комок. Я ненавижу такое свое беременное состояние. Я, как и прежде, остаюсь жесткой и непримиримой, готовой в любую минуту взять в руки автомат, но, когда меня ничего особо не тревожит, мне становится грустно и безумно хочется плакать, без особых на то причин. В прошлую беременность было точно так же и все знали – Настя позволяет себе плакать, лишь, когда она беременна.

Я просидела в своих раздумьях около часа, в кабинет вошел Марк, присел рядом со мной и посмотрел на меня.

– Настя, – сказал он.

– Да, папа, – стараясь быть спокойной, ответила я.

– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросил он.

«Не хочу! Не хочу я сейчас с тобой разговаривать!» – думала я.

– Да, папа, хочу. Сенька у нас женится, «беременный» он, – непринужденно ответила я.

– Арсений сообщил нам, после того, как поговорил с тобой, об этом мы после поговорим, – сказал Марк. – Я хочу поговорить о тебе, Настя.

«А я не хочу!» – хотелось заорать мне.

Я не переживала по поводу их реакции, просто сейчас, в данный момент, я совсем не хотела говорить о себе, ни с кем. Я просто сидела и молчала.

– Настя, – продолжал Марк. – Я, да и все ребята наши, мы любим тебя ни за то, что ты была женой Германа и не за то, что я когда-то удочерил тебя. Мы любим тебя, Настя, и ты знаешь это, – с вызовом сказал Марк и посмотрел мне в глаза.

– Ты – моя дочь, Настя, не как родная, я люблю тебя, как родную дочь и, как бы не сложилась жизнь, ты навсегда останешься родной мне, ты же знаешь это. Я же вижу, Настя, ты стала другой и дело не только в Сухом. Ты из Ивановска вернулась сама не своя. Почему, Настя? – уже спокойно спросил он. – Почему ты стала прятать от меня свою жизнь? Почему ты отдаляешься от меня? Почему ты не можешь довериться мне, как прежде? – он пристально смотрел мне в глаза.

Я не знала, что ему ответить. Почему? Я и сама не знала. Он ведь действительно стал мне родным. Родным отцом. Из глаз моих, предательски покатились слезы, я готова была придушить сама себя, продолжая молча смотреть на Марка. Увидев мои слезы, он растерялся.

– Настя, присядь, пожалуйста, на диван, – попросил он.

Я пересела из-за стола на диван, он дал мне стакан воды и присел рядом, я попила и убрала стакан. Марк, тихонько, ладонью вытер слезы с моего лица.

– Настенька, милая моя, – он крепко обнял меня.

– Прости, папа, я сама не знаю почему, – ответила я, обнимая его.

Скрываться бесполезно – Марк прекрасно знает, что ни что на свете не может заставить меня плакать, ни что, кроме ожидаемого малыша, когда в моем организме резко повышается эмоциональный уровень.

– Я уже и надеяться перестал, что у тебя снова будет семья и ты вернешься к нормальной жизни. Доченька, – он поцеловал меня в макушку. – Милая моя.

– Моя семья, папа, это ты и сыновья, в июне у нас будет малыш и ни какой другой семьи у меня не будет, – толи ему, толи себе сказала я.

– Но почему, Настя? – с горечью спросил Марк.

– Папа, ты сам знаешь почему, – из глаз моих снова покатились слезы.

– Но так нельзя, Настя!

– А как можно? Я никогда не изменю своего решения! Я не успокоюсь, пока не найду эту тварь! И ни что не заставит меня передумать, я порву его за наших с тобой сыновей! – жестко сказала я, Марк обнял меня и просто сидел рядом.

– Настя, ну хоть расскажи, кто он, – хмуро попросил Марк, когда я немного успокоилась.

– Сосед Глеба, энергетик в его же бригаде, – сказала я, показывая Марку фото в телефоне. – Богдан и сынок его Степашка.

Марк внимательно рассматривал фотографии, думая о том, насколько сильно Настя любила его сына, если смогла полюбить снова, лишь того мужчину, который так сильно похож на него и еще больше винил себя за то, что допустил гибель Германа и Марика. Марк видел, Настя не просто забылась, она полюбила и продолжает держать себя в тисках, он очень хотел, чтобы Настя снова была счастлива, но не знал, как ей в этом помочь.

– Может, это судьба, Настя? – тихо спросил он.

– Да пошла она на хрен, эта судьба! – вспылила я. – Мало ей того, что я с пистолетом сплю? Она снова взялась издеваться надо мной?

– А может, пытается вернуть то, что так несправедливо отняла? – спокойно сказал Марк.

«Философ, блин» – подумала я.

– А что сам Богдан? – продолжал «пытать» меня Марк.

– Ничего, папа. Он любит меня, но он ничего не знает обо мне, и я никогда не позволю ему жить со мной, как бы сильно он этого не хотел. Да, он поймет. Да, он примет все, как есть, но я никогда не позволю ему этого, – из глаз моих катились слезы, мне было больно думать о том, что я уже никогда не буду рядом с тем, кого смогла полюбить. – Я не могу этого сделать и про ребенка, он еще ничего не знает.

Марк обнял меня, я склонила голову ему на плечо.

– Настя, но ведь ты тоже любишь его. Я же вижу, как ты изменилась.

– Папа, я прошу тебя, хватит. Не дави на меня мне и так хреново.

Марк крепче обнял меня.

– Не торопись, Настя. Я прошу тебя, не вычеркивай их из своей жизни. Ты ведь любишь их, Настя?

– Очень люблю, папа, но я не впущу их в свою жизнь, пока не найду этого урода, я просто боюсь…

– Ты справишься, Настя. Обязательно. Ты сильная девочка. Не прогоняй свое счастье от себя. Не позволяй страху сломать тебя. Это очень сложно, но ты должна побороть его. Этот урод, может, и не объявится больше никогда…

– Этот урод… – я замолчала, кленя себя за глупость.

– Что, Настя?

– Ничего, папа.

– Не торопись, Настя, – Марк поцеловал меня в висок, печально посмотрел на меня и вышел из кабинета.

Марк не стал давить на Настю, решив поговорить, когда она успокоится.

Оставалось позвонить Глебу. Я решила не откладывать и закончить обсуждение своей личной жизни с близкими сегодня. Успокоившись после разговора с Марком, я набрала номер Глеба и приготовилась к еще одной «атаке» и наставлениям.

– Алло, привет Глеб.

– Привет, Настя! – обрадовался он.

– Как дела на стройке? Как сам? – спросила я.

– На стройке все хорошо, закончим еще до срока. Сам тоже ничего. Ты как?

– Да я тоже нормально, без тебя, блин, тоскливо, а так пойдет.

– Ну, так давай к нам, – Глеб, как всегда, веселился.

– Дел много, Глеб, ты же знаешь. Как дела у Степашки? – спросила я.

– Хреновые у Степашки дела, папка у него хандрит. Настя, ему реально тяжело, ты б, позвонила ему.

– Зачем, Глеб? Для чего? Чтобы напомнить ему о том, что ничего у нас больше не будет?

– Будет или нет, зависит лишь от тебя.

– Не начинай, Глеб. Знаешь, блин, мне тоже нелегко… – я немного помолчала. – Глеб… У меня будет малыш, – тихо сказала я.

– Да ну! Ни фига себе! – заорал в трубку Глеб. – И ты не будешь ему звонить?!

– Не буду, Глеб, и ты ему не скажешь, – твердо сказала я.

– Это жестоко, Настя, – серьезно сказал Глеб.

– Я знаю, Глеб, но не сейчас, когда-нибудь потом…

– Он любит тебя, Настя, надеется и очень тебя ждет.

– Я знаю… Хреновая из меня любовница вышла, Глеб, – с тоской сказала я, к горлу снова подкатил комок.

Глеб слышал боль и горечь в голосе Насти, она не могла оставаться «железной», когда говорила о Богдане, хоть и очень старалась. Глеб был поражен.

– Настя, ты тоже любишь его? – спросил он.

– Я… Я очень люблю его, Глеб… но я смогу это пережить, что будет с ним? Зачем я так поступила с ним? Я ведь знала, что брошу его и уеду. Я ведь видела, как все еще мается Платон, а ведь с ним у нас ничего не было… – из глаз моих снова покатились слезы. – Я ненавижу себя, Глеб… Я прошу тебя, поговори с ним. Скажи ему, что я никогда не вернусь к нему, что я подлая, мерзкая дрянь, поиграла с ним и бросила его… Я сама не смогу. Пожалуйста, Глеб, я не хочу, чтобы он напрасно ждал меня и того, чего никогда уже не будет.

– Я не сделаю этого, Настя, – твердо сказал Глеб. – Я прошу тебя, не плачь. Я скажу Богдану, что у тебя много дел и больше я ему ничего говорить не буду. Никакая ты не дрянь, Настя, ты имеешь право любить и быть любимой.

– Глеб, ты понимаешь, что я уже предала Богдана, когда не сказала ему о том с кем, он хочет серьезных отношений, кого на самом деле он полюбил. Я отмороженный головорез и я уже навсегда останусь такой. Я «мужик» по жизни и я должна была сразу сказать об этом Богдану, а не пудрить ему мозги, – слезы ручьем катились по моим щекам.

– Настя, ну может, стоит сейчас с ним поговорить?

– Я не могу, Глеб. Какая жизнь ждет его со мной? Пусть лучше Богдан забудет меня, как летний роман и продолжает жить нормальной жизнью…

– Он не забудет, Настя. Он поймет тебя. Дождется и обязательно поймет. Не вычеркивай его из своей жизни, не позволяй обстоятельствам диктовать тебе, как тебе жить, – Глеб снова учил меня жизни. – Я прошу тебя, Настя, не плачь.

– Спасибо тебе, Глеб. Давай, до связи.

– До связи, Настя.

Я убрала телефон, по щекам безудержно катились слезы. Я хотела все бросить и уехать в Ивановск. Изо всех сил я пыталась задушить в себе Настеньку и все больше ненавидела Кабана. «Ну, су.а, мы встретимся с тобой! Обязательно, встретимся! И ты, мразь, ответишь за все!»…

… «Бедная, твердолобая Настя, – думал Глеб. – Рядом с Богданом она снова стала не роботом, а человеком, она снова стала женщиной способной любить. Ее, окаменевшее от боли, сердце оттаяло, истерзанная душа снова хотела любви. Страх – снова потерять самое дорогое в жизни, заставляет ее быть машиной расчетливой и хладнокровной, и она будет такой ради своих близких и ради меня тоже. Она никогда не перестанет оберегать нас и думать сначала о нас, а уж потом о себе». – Глеб думал, что Настя боится признаться Богдану в том, кто она по жизни и как она живет. Об истинных причинах ее молчания, он даже не догадывался.

Поговорив с Глебом, я еще с час просидела в кабинете. Надеясь на то, что ребята уже разошлись по комнатам, я решила идти спать, не видеть кого-то, не разговаривать с кем-то у меня не было ни какого желания. Но выйдя из кабинета, я увидела, что ребята вместе с Марком все еще сидят у камина, они обернулись в мою сторону и удивленно смотрели на меня, точнее на мое заплаканное лицо. Тетя Мурена плакала – они, вероятно, были в шоке. Я посмотрела на них, они продолжали молча и удивленно смотреть на меня.

– Завтра поговорим, – хмуро сказала я им, обсуждать свою жизнь сегодня с кем-то еще у меня просто не было сил.

Конечно, я совсем не обязана что-то им объяснять, но, на данный момент, я их родитель, пример для них и стоит объяснить им, как это так их примерный родитель отдохнула в отпуске, что приехала домой беременной. Я хотела, чтобы они доверяли мне и не прятали от меня свою жизнь, стало быть, и я не должна отгораживаться от них, как от посторонних.

Я поднялась к себе в комнату, приняла душ и легла в постель, чувствуя себя совершенно разбитой. Я думала о Степашке, Богдане, о своей жизни и о звонившем.

«… он не один, Настя… сейф…» - снова вспомнила я слова Германа. «Он не один. Кто не один? Кабан? Стало быть, есть, кто-то еще? Сейф. Какой сейф? Зачем он сказал мне о нем, если там ничего нет. Или есть? Или не этот сейф? – моя голова шла кругом. Вчерашние горцы, это наверняка он. Какого хрена тебе надо?»

Пытаться уснуть, смысла не было. Я ворочалась с боку на бок, пытаясь понять, что я могу сделать в своем нынешнем положении – я беременна и совершенно одна.

«Я не дам ему сломать меня… ни за что!»

Я очень хотела к Богдану. Я боялась думать о том, что уже никогда не увижу его, никогда я не буду с ним, никогда он не будет моим… Я вспомнила о его подарке и то, о чем просил меня Богдан «… открой, если будешь скучать по нам…»

Я взяла коробочку и легла обратно в постель.

Открыть ее я не успела, в дверь постучали, в комнату вошел Марк.

– Ты не спишь, Настя?

– Нет, папа, входи.

Я присела на постели.

– Я знал, что не спишь.

Он присел рядом со мной, положив под спину подушку. Обнял меня одной рукой и нежно поцеловал меня в висок.

– Поговори со мной, Настя. Ты же знаешь, мне очень тяжело, когда ты молчишь.

– Тяжело мне, пап.

– Маленькая моя, – он крепче обнял меня. – Что это? – он обратил внимание на коробочку в моих руках.

– Богдан подарил. Я не знаю, что там. Сказал, открой, если будешь скучать.

– И что же, ты не скучаешь?

– Очень скучаю, папа.

– Ты хочешь открыть ее одна?

– Ты нисколько не мешаешь мне, – ответила я, освободила коробочку от упаковки и открыла ее.

В коробочке лежали золотой браслет с гравировкой: «Мы очень ждем тебя, Настенька» и флешкарта. Я смотрела на браслет, по щеке покатилась слеза. Марка явно впечатлил подарок высшей пробы и ручной работы.

– Он очень хотел, чтобы ты думала о нем, – тяжело вздохнув, сказал Марк.

– Помоги мне, – я протянула Марку руку, он надел мне браслет. – Подай, пожалуйста, ноутбук, – взяв в руки флэшку, попросила я.