Отзывы на книги автора «Лидия Чарская»

О Чарской до сего дня была наслышана: кто-то обвинял её в напыщенности слога, а кому-то по душе пришлось тонкое понимание девичьей психологии. Да, друзья, слог не без напыщенности, присущей произведениям тех времён, и поступки главных героев кажутся экзальтированными, но, вспомните, как представлены были дамы у других авторов: всегда на грани обморока, готовые разрыдаться и пострадать от мигрени. Они уже с детства такими были...сверхчувствительными. И Чарская не скрывает снисходительного отношения к ним, высмеивая наиболее аффективные проявления характера. Но высмеивая по-доброму, без злобы и сарказма. От того и оказывается она гораздо ближе к своим героиням, чем видит не очень внимательный читатель.

Третьеклассница Неточка Ларионова написала своё первое стихотворение. Девочке и боязно, и хочется поделиться этим фактом с подругами. Но как они воспримут её творение? Девочка не подозревала, что бояться надо не подруг, а...преподавателей.

Поучительное произведение, представляющее педагогов не в лучшем свете.

Первая книга, которую я прочитала у Чарской - это была "Некрасивая" - не произвела на меня особого впечатления. И я решила, что надо продолжить знакомство с автором, ведь оценки у ее книг хорошие.

Но "Смелая жизнь" впечатление хоть и произвела, но совсем не то, на какое я рассчитывала.

Сделаю поправку на то, что книга детская, призванная воспитывать в детях любовь к Отечеству. Это, несомненно, хорошо. Читается книга быстро, написана живо и события довольно интересны. Благодаря всему этому оценка моя осталась в зеленой зоне.

Больше ничего хорошего сказать не могу.
Я понимаю, что со времени написания книги минуло много лет, изменились нравы и обычаи, изменились и литературные требования. Возможно, будь мне лет 14, не больше, я бы впечатлилась и прониклась. Но сегодняшняя я в тихом ужасе.

Начну с того, что в предисловии прямо рассказано об исторических неточностях, допущенных намеренно. И о том, что история героини, той самой кавалерист-девицы Надежды Дуровой на самом деле была искажена ещё ею самой. К этому претензий не имею, художественная литература иногда требует некоторых допущений в угоду красоте.

Дело вот в чём. Я не знаю, какова Дурова была на самом деле, но в этой книге она предстаёт чрезмерно экзальтированной, восторженной до какого-то ослепления, полупомешанной девчонкой.
И всё в книге, весь стиль таков же: все чувства "выкручены" на максимум, все слишком.
Не буду придираться к тому, насколько все крутится вокруг этой девушки, какая она героиня без страха и упрека, как ей всё удаётся - законы жанра никто не отменял. Но мелодраматизм зашкаливает настолько, что бразильцы со своими сериалами нервно курят где-то за позициями наполеоновских войск.

И хорошо сделал, что не обернулся. Его Надя, его бедный, милый «рябчик», стояла теперь на коленях перед креслом, на котором он только что сидел, и покрывала его старенькую кожаную обивку исступленными поцелуями, смешанными с беззвучными слезами…
Иные минуты в жизни человеческой кажутся вечностью. Такие именно минуты и переживала Надя, ползая на коленях вокруг кожаного кресла и покрывая поцелуями и слезами и самое кресло, и пол горницы, где, казалось, еще оставались следы ее отца…

Кому как, а по мне это, знаете ли, перебор. Да, я дитя циничного века, но я весьма сентиментальный человек. Однако это кажется мне лютой дичью. Впрочем, чего еще ожидать от юной впечатлительной девчонки, выбравшей кумиром своим Жанну Д'Арк, чьё душевное здоровье тоже вызывает сомнения.

И вот, представьте, сия мадам, бежав из дома, дорвалась до армии и боевых действий. И тут выясняется, что она мечтала воевать, сражаться с неприятелем, но не убивать же! ШТА? А думала ли ты, дура, что тот враг, которого ты бьешь пикой плашмя, поднимется и ударит в спину твоего товарища, который не подозревает о твоих неадекватных принципах и надеется на тебя?

А самое страшное, что встреча с действительностью не только ничуть не заставила её одуматься, не развеяла ее романтического представления о войне. Несмотря на весь ужас, на страшные смерти, на разорванные снарядами тела, Надя с нетерпением ждет следующего боя, радуется предстоящим сражениям. Это ненормально.

И я представила, какое впечатление должна оказать на детей эта книга. Привить им такое же романтизированное видение войны? Воспитать в них жажду непременно умереть за царя и Отечество, лишь бы только не остаться неприметным рядовым, как этого жаждет Надя? Не вижу ничего хорошего.

Всё это изложено складно, но довольно бедным языком. Восторг, запал и экзальтация, хлещущие с каждой страницы, выражаются в одних и тех же, многажды повторяющихся выражениях. Под конец мне окончательно опротивели все эти "выстукивающие сердечки", "трепещущие члены", "лепечущие губы", "неизъяснимые восторги" и прочий "розовый туман". И все падают друг другу на грудь, лобызаются, на все глаза навертываются слёзы. И отдельно выворачивает от постоянного "широко распахнутого взора". Тьфу!

Слава те, господи, что закончилась эта гусарская мелодрама!

Не буду размещать портрет настоящей Надежды Дуровой. Не к лицу героической женщине соседство с этим бумагомарательством (это я и о книге, и о своём отзыве).

Бульварная дореволюционная повесть. Все слащаво, ненатурально, часто аж скрипит на зубах от приторности. Но вместе с тем, нет или почти нет чего-то злого, нехорошего, оттого, вероятно, Чарскую еще много лет после революции читали и вяло поругивали.

Тут даже не в антураже или в персонажах дело, не в деланной строгости и дутой гармоничности социальных отношений. Просто это жвачка, пустышка, но любопытно же иногда посмотреть на то, какие жвачки жевали в начале XX века, я вот Turbo до сих пор помню.

Итак, повесть 1911 года. Как быстро она была отменена жизнью, страшно представить, всего-то 6 лет и все, прощайте благонамеренные отпрыски богатых семейств и частные пансионы для них. Все это кануло в Лету, стало призраком прошлого, чем-то далеким и бесплотным.

Но пока они есть, эти ангелочки, которые если и ссорятся между собой, то только для того, чтобы стать лучше и больше полюбить свою наставницу-хозяйку пансиона.

Только раз, пожалуй, прорвалось в столь безмятежный текст классовое противостояние – плохие бездомные мальчики (заметим, никого не удивляет, что на улицах толпы беспризорников, заходящих даже в районы приличной публики) мучают собаку, а благородные отпрыски имущих классов разгоняют апашей и спасают животное. Что ж, в чем-то это, вероятно, вновь современно.

Довелось мне как-то побывать на спектакле по пьесе Амфитеатрова. В программке говорилось, что мне покажут произведение незаслуженно забытого дореволюционного драматурга. Вышел же я из зала с явным чувством, что некоторые авторы оказываются забыты вполне заслужено. Вот и Чарская, пожалуй, из этого ряда.

Бульварная дореволюционная повесть. Все слащаво, ненатурально, часто аж скрипит на зубах от приторности. Но вместе с тем, нет или почти нет чего-то злого, нехорошего, оттого, вероятно, Чарскую еще много лет после революции читали и вяло поругивали.

Тут даже не в антураже или в персонажах дело, не в деланной строгости и дутой гармоничности социальных отношений. Просто это жвачка, пустышка, но любопытно же иногда посмотреть на то, какие жвачки жевали в начале XX века, я вот Turbo до сих пор помню.

Итак, повесть 1911 года. Как быстро она была отменена жизнью, страшно представить, всего-то 6 лет и все, прощайте благонамеренные отпрыски богатых семейств и частные пансионы для них. Все это кануло в Лету, стало призраком прошлого, чем-то далеким и бесплотным.

Но пока они есть, эти ангелочки, которые если и ссорятся между собой, то только для того, чтобы стать лучше и больше полюбить свою наставницу-хозяйку пансиона.

Только раз, пожалуй, прорвалось в столь безмятежный текст классовое противостояние – плохие бездомные мальчики (заметим, никого не удивляет, что на улицах толпы беспризорников, заходящих даже в районы приличной публики) мучают собаку, а благородные отпрыски имущих классов разгоняют апашей и спасают животное. Что ж, в чем-то это, вероятно, вновь современно.

Довелось мне как-то побывать на спектакле по пьесе Амфитеатрова. В программке говорилось, что мне покажут произведение незаслуженно забытого дореволюционного драматурга. Вышел же я из зала с явным чувством, что некоторые авторы оказываются забыты вполне заслужено. Вот и Чарская, пожалуй, из этого ряда.

Продолжаю знакомиться с историей России через эту серию.
Очередная книга оказалась пусть и немного хуже, чем предыдущая. История все же понравилась. Война Кавказа Дагестана и России. В этой истории слишком много боевых действий, но больше мне понравилось то, что автор описывает традиции народа. От одного языка описывающего их традиции можно получить наслаждения. Мне вообще нравится восточная тема и культура.
Так же мне была интересна судьба Миши и Тэкли. Смогут ли они выжить в это время.

Творчество автора мне было не знакома, хотя как оказалась. Самого автора я знала. Поэтому скорее всего с его творчеством продолжу знакомства.

Первая книга, которую я прочитала у Чарской - это была "Некрасивая" - не произвела на меня особого впечатления. И я решила, что надо продолжить знакомство с автором, ведь оценки у ее книг хорошие.

Но "Смелая жизнь" впечатление хоть и произвела, но совсем не то, на какое я рассчитывала.

Сделаю поправку на то, что книга детская, призванная воспитывать в детях любовь к Отечеству. Это, несомненно, хорошо. Читается книга быстро, написана живо и события довольно интересны. Благодаря всему этому оценка моя осталась в зеленой зоне.

Больше ничего хорошего сказать не могу.
Я понимаю, что со времени написания книги минуло много лет, изменились нравы и обычаи, изменились и литературные требования. Возможно, будь мне лет 14, не больше, я бы впечатлилась и прониклась. Но сегодняшняя я в тихом ужасе.

Начну с того, что в предисловии прямо рассказано об исторических неточностях, допущенных намеренно. И о том, что история героини, той самой кавалерист-девицы Надежды Дуровой на самом деле была искажена ещё ею самой. К этому претензий не имею, художественная литература иногда требует некоторых допущений в угоду красоте.

Дело вот в чём. Я не знаю, какова Дурова была на самом деле, но в этой книге она предстаёт чрезмерно экзальтированной, восторженной до какого-то ослепления, полупомешанной девчонкой.
И всё в книге, весь стиль таков же: все чувства "выкручены" на максимум, все слишком.
Не буду придираться к тому, насколько все крутится вокруг этой девушки, какая она героиня без страха и упрека, как ей всё удаётся - законы жанра никто не отменял. Но мелодраматизм зашкаливает настолько, что бразильцы со своими сериалами нервно курят где-то за позициями наполеоновских войск.

И хорошо сделал, что не обернулся. Его Надя, его бедный, милый «рябчик», стояла теперь на коленях перед креслом, на котором он только что сидел, и покрывала его старенькую кожаную обивку исступленными поцелуями, смешанными с беззвучными слезами…
Иные минуты в жизни человеческой кажутся вечностью. Такие именно минуты и переживала Надя, ползая на коленях вокруг кожаного кресла и покрывая поцелуями и слезами и самое кресло, и пол горницы, где, казалось, еще оставались следы ее отца…

Кому как, а по мне это, знаете ли, перебор. Да, я дитя циничного века, но я весьма сентиментальный человек. Однако это кажется мне лютой дичью. Впрочем, чего еще ожидать от юной впечатлительной девчонки, выбравшей кумиром своим Жанну Д'Арк, чьё душевное здоровье тоже вызывает сомнения.

И вот, представьте, сия мадам, бежав из дома, дорвалась до армии и боевых действий. И тут выясняется, что она мечтала воевать, сражаться с неприятелем, но не убивать же! ШТА? А думала ли ты, дура, что тот враг, которого ты бьешь пикой плашмя, поднимется и ударит в спину твоего товарища, который не подозревает о твоих неадекватных принципах и надеется на тебя?

А самое страшное, что встреча с действительностью не только ничуть не заставила её одуматься, не развеяла ее романтического представления о войне. Несмотря на весь ужас, на страшные смерти, на разорванные снарядами тела, Надя с нетерпением ждет следующего боя, радуется предстоящим сражениям. Это ненормально.

И я представила, какое впечатление должна оказать на детей эта книга. Привить им такое же романтизированное видение войны? Воспитать в них жажду непременно умереть за царя и Отечество, лишь бы только не остаться неприметным рядовым, как этого жаждет Надя? Не вижу ничего хорошего.

Всё это изложено складно, но довольно бедным языком. Восторг, запал и экзальтация, хлещущие с каждой страницы, выражаются в одних и тех же, многажды повторяющихся выражениях. Под конец мне окончательно опротивели все эти "выстукивающие сердечки", "трепещущие члены", "лепечущие губы", "неизъяснимые восторги" и прочий "розовый туман". И все падают друг другу на грудь, лобызаются, на все глаза навертываются слёзы. И отдельно выворачивает от постоянного "широко распахнутого взора". Тьфу!

Слава те, господи, что закончилась эта гусарская мелодрама!

Не буду размещать портрет настоящей Надежды Дуровой. Не к лицу героической женщине соседство с этим бумагомарательством (это я и о книге, и о своём отзыве).

Сама от себя не ожидала, но в последнее время между делом начала читать Чарскую – конечно, только для отдыха, ибо всерьез этот бесконечно сентиментальный, простите, бред, конечно, воспринимать невозможно, только «для разгрузки мозга»…
Итак, данная история является продолжением «Записок институтки» и «Княжны Джавахи», главная героиня Люда Влассовская, бывшая ранее ученицей самого младшего класса, теперь вместе с подругами готовится к выпуску. Читая о событиях, происходящих с выпускницами, и видя их поведение, у меня все время возникал вопрос – сколько же девчуркам лет, 17, как должно быть, судя по тому, что они учатся в последнем классе, или 7, если судить по уровню их развития.
Чего стоит только один «умный совет», который одна из учениц дает однокласснице – плакать как можно больше, чтобы заболеть от слез, и тогда, может быть, ненавистную классную даму, которая так расстроила «бедную девочку», выгонят, ну надо же… Прав, прав был уважаемый Корней Иванович Чуковский, говоря в своей статье о том, что все проблемы эти институтки решают только одним способом – истерикой, так они привыкли за годы жизни в этой действительно «клетке», по-другому не скажешь.
Однако история с Марусей-Краснушкой доказывает, что все же им не чуждо и чувство товарищества, вот Марусю было несколько жаль, но завершающая сцена с учителем опять была полностью в духе Чарской – на коленях, все друг друга прощают, и, конечно, потоки слез, как это институтское здание еще вообще не ушло под землю из-за океанов слез, которые там ежедневно проливаются… Чрезвычайно раздражали эпизоды общения выпускниц с «монаршими особами» - настолько все восторженно-сентиментально, пролистывала, почти не читая…

Далее наша Людочка, получив, наконец, свой диплом, едет работать гувернанткой – сюжет вновь до боли напоминает знаменитую Джейн Эйр, такая же сирота-воспитательница после окончания учебного заведения. Брат и сестра, ее воспитанники, конечно, сложные, избалованные дети, причем далеко не маленькие – им по 14-16 лет, не желающая учиться княжна и читать-то по сей день не умеет, просто удивлялась, изучая это семейство…
Но Людмила наша, конечно, играет роль «доброго ангела», который почти мгновенно заставляет этих злых детей измениться до неузнаваемости (имейте в виду, не малышей 4-5 лет, а почти сложившихся людей, «трудных подростков», как сказали бы сейчас) и начать друг друга любить, история с пожаром вообще совершенно невероятна, не знаю, поверит ли в нее 10-летний ребенок, скорее всего, нет… К тому же оказывается, что Люда у нас способна и излечить самые тяжелые болезни – вот интересно, неужели в институте их и медицине учили, ну никак не верится, и злобных фанатиков-горцев девушка ну совсем не боится, все, как и всегда, чудесным образом разрешается… Ну, Чарская есть Чарская, все, что я могу сказать – не надо относиться к этим «творениям» всерьез, ни в коем случае, и искать здесь какой-либо «высокий смысл», его нет. Чтение для позднего вечера, когда голова уже от усталости ничего не воспринимает, тогда можно и Чарскую немножко почитать…

Очень рассчитывала на приключения с криками: «Эгегей!». Эх…

Как написано

Метафоры хорошо вписывались в атмосферу книги.

А в остальном написано как-то вычурно. Это не то, что мне хочется видеть в детской/подростковой книге.

Как рассказано

Не возникает ни единого сомнения, что действие происходит на Кавказе, в Грузии.

Восхитительные пейзажи, культура, еда, язык и, конечно, люди. Всё это окружает с самого детства. Здесь она родилась и выросла.

Повествование шло от лица главной героини, юной девочки. И в драматические моменты у меня происходило иногда несоответствие возраста с формулировкой её мыслей. Даже если учитывать разные эпохи, не верилось, что именно такими словами героиня думает.

Сами драматичные моменты меня, к сожалению, не трогали. Нет, я, безусловно, сочувствовала потерям и трудностям героини, что случались на её пути. Но находилась словно над этим всем, вовлечённости не случилось.

Сюжет, мне показался немного затёртым. Понятно, что книга написана давно, но всё же… Властная родственница – глава рода, неприязнь, а затем дружба с приближённым со стороны этой родственницы и, наконец, обучение в заведение, где сначала не нравишься никому, а под конец нравишься всем.

Как показано

Хотя это частая тема, но, когда в книги во главе угла стоят дружба и взаимопомощь, я всё равно радуюсь. Сразу тепло и приятно становится.

Я толком не понимаю в чём тут дело во мне, в книге или в положение луны, но к работе я чувствую почти ничего, три из пяти.

Очень рассчитывала на приключения с криками: «Эгегей!». Эх…

Как написано

Метафоры хорошо вписывались в атмосферу книги.

А в остальном написано как-то вычурно. Это не то, что мне хочется видеть в детской/подростковой книге.

Как рассказано

Не возникает ни единого сомнения, что действие происходит на Кавказе, в Грузии.

Восхитительные пейзажи, культура, еда, язык и, конечно, люди. Всё это окружает с самого детства. Здесь она родилась и выросла.

Повествование шло от лица главной героини, юной девочки. И в драматические моменты у меня происходило иногда несоответствие возраста с формулировкой её мыслей. Даже если учитывать разные эпохи, не верилось, что именно такими словами героиня думает.

Сами драматичные моменты меня, к сожалению, не трогали. Нет, я, безусловно, сочувствовала потерям и трудностям героини, что случались на её пути. Но находилась словно над этим всем, вовлечённости не случилось.

Сюжет, мне показался немного затёртым. Понятно, что книга написана давно, но всё же… Властная родственница – глава рода, неприязнь, а затем дружба с приближённым со стороны этой родственницы и, наконец, обучение в заведение, где сначала не нравишься никому, а под конец нравишься всем.

Как показано

Хотя это частая тема, но, когда в книги во главе угла стоят дружба и взаимопомощь, я всё равно радуюсь. Сразу тепло и приятно становится.

Я толком не понимаю в чём тут дело во мне, в книге или в положение луны, но к работе я чувствую почти ничего, три из пяти.

Очень рассчитывала на приключения с криками: «Эгегей!». Эх…

Как написано

Метафоры хорошо вписывались в атмосферу книги.

А в остальном написано как-то вычурно. Это не то, что мне хочется видеть в детской/подростковой книге.

Как рассказано

Не возникает ни единого сомнения, что действие происходит на Кавказе, в Грузии.

Восхитительные пейзажи, культура, еда, язык и, конечно, люди. Всё это окружает с самого детства. Здесь она родилась и выросла.

Повествование шло от лица главной героини, юной девочки. И в драматические моменты у меня происходило иногда несоответствие возраста с формулировкой её мыслей. Даже если учитывать разные эпохи, не верилось, что именно такими словами героиня думает.

Сами драматичные моменты меня, к сожалению, не трогали. Нет, я, безусловно, сочувствовала потерям и трудностям героини, что случались на её пути. Но находилась словно над этим всем, вовлечённости не случилось.

Сюжет, мне показался немного затёртым. Понятно, что книга написана давно, но всё же… Властная родственница – глава рода, неприязнь, а затем дружба с приближённым со стороны этой родственницы и, наконец, обучение в заведение, где сначала не нравишься никому, а под конец нравишься всем.

Как показано

Хотя это частая тема, но, когда в книги во главе угла стоят дружба и взаимопомощь, я всё равно радуюсь. Сразу тепло и приятно становится.

Я толком не понимаю в чём тут дело во мне, в книге или в положение луны, но к работе я чувствую почти ничего, три из пяти.